В Теренттиля, которая, по сути, уже осталась за спинами красноармейцев, роты 49-й стрелковой дивизии продолжали атаковать вражеские позиции. 222-й полк все так же находился в центре наступления, создав трехсотметровый выступ линии фронта, простреливаемый противником с трех сторон. Слева от него, в песке карьера между дорогой и болотом Теренттилянсуо, увяз в позиционных перестрелках 212-й полк. Справа без особого успеха батальоны 15-го полка пытались выбить финнов с «шестерки» и «семерки». Остановившись на достигнутом, советское командование отдало приказ организовать боевое охранение по фронту, а в тылу начать проводить занятия по теме «борьба с мелкими группами противника». Судя по данным разведки, к марту месяцу крупных групп финских войск в качестве сопротивляющейся силы уже не ожидалось.
Поэтому если советскими войсками и предпринимались атаки, то были они несравнимы с теми, что происходили в середине февраля. Но даже такое ослабление нажима финнам не принесло много радости. Талвела ожидал нового удара. И хотя он знал о проходящих в Москве переговорах, его настроение не улучшалось. Силы его шести батальонов в Теренттиля и Кирвесмяки стремительно таяли. С отправкой в Вуосалми последних резервов и генерал, и командиры полков 7-й дивизии осознавали, что если русские предпримут еще пару атак, подобных февральским, к брустверам окопов уже будет некому встать.
Пришедшая весна с первыми дневными оттепелями также не сулила ничего хорошего. Конечно, финские офицеры резонно предполагали, что при продолжении боевых действий мокрая распутица превратит дороги в труднопроходимую массу из грязи и льда, что существенно затормозит и без того не очень быстрый темп советского наступления. Но в данный момент, применительно к болотистой местности Тайпале, первые признаки поворота зимы к весне только осложняли окопную жизнь солдат.
Хуже всего обстояло дело на и без того неудачных 1-й и 2-й позициях на болоте Теренттилянсуо. Пребывание на этом участке обороны ничего, кроме содрогания, у финских бойцов не вызывало. Потери появлялись уже при выдвижении взводов на передовую. Из-за воды по дну траншеи идти или ползти было неудобно, а любое появление над бруствером означало неминуемую смерть или ранение от пулеметной очереди или пули советского снайпера. И это не говоря о методичных артиллерийских обстрелах и авианалетах. На самой позиции дело обстояло не лучше. Захватив находящиеся от них слева окопы по краю болота, роты РККА смогли простреливать болото вдоль основной мелиоративной канавы, которая, собственно, и была финской передовой. Находившимся на боевом дежурстве финнам ничего не оставалось, как вгрызаться в откосы, дабы избежать лишних потерь. Но болото есть болото, и на глубине более метра дно ячеек тут же покрывалось водой. Сутки под обстрелом на морозе, без каких-либо укрытий и блиндажей, с постоянно мокрыми ногами приносили финнам дополнительные весьма серьезные проблемы. И если старые опытные бойцы были привыкшие ко всем опасностям фронта, то прибывающее пополнение почти сразу же становилось жертвой пули или снаряда. Были случаи, когда подоспевшее подкрепление обнаруживало в окопах всего три-четыре яростно сражающихся человека, отбивающих неприятельские атаки, причем до солдат противника зачастую оставалось не более тридцати метров.
Правда, их непосредственному противнику, советским 469-му и 674-му полкам 150-й стрелковой дивизии, приходилось находиться в точно таких же условиях. Большинство участков прорытых ходов сообщения были произведены на низкой болотисто-торфяной местности, поэтому для того, чтобы бойцы хоть как-то чувствовали себя получше, дно окопов устилалось специально привезенной соломой. Только в зоне ответственности 469-го полка на эти нужды на передовую было отправлено около шестидесяти возов сена.
На других участках, где условия для обороны были покомфортнее, чем на «Гиблом болоте», общая картина для финского командования также была неутешительной. Данные разведки вызывали уныние: в дополнение к постоянно пополняющимся силам противника финские летчики обнаружили, что к фронту, протянувшемуся вдоль Тайпалеен-йоки и Суванто-ярви, движется около четырех сотен советских грузовиков и шестьдесят танков. Этой силе генерал Талвела уже не мог ничего противопоставить. Позиции были ненадежными. Фактически окопами уже трудно было назвать месиво из воронок, разбитого оборудования и остатков бревенчатых блиндажей. Обороняться на таких позициях не представлялось никакой возможности, а учитывая неослабевающий напор неприятеля и все более и более увеличивающийся дефицит в боеприпасах и людских резервах, Талвела был вынужден принимать очередное непопулярное тактическое решение. 7 марта 1940 года командиры батальонов получили приказ об очередном переносе передовой линии в глубь обороны и передаче противнику всех опорных позиций в Теренттиля. Это было уже планомерное и целенаправленное отступление.
И все-таки главной причиной отвода войск были начавшиеся переговоры в Москве. Талвела был одним из генералов, готовивших пространный отчет о положении на своем участке фронта. И он знал, что на основе представленных Маннергейму докладов финский маршал настоятельно рекомендовал правительству завершить войну дипломатическими способами. Теперь, когда переговоры начались, необходимо было выиграть время.
Солдаты 7-й пехотной дивизии покинули свои позиции ночью, максимально скрыв сам факт отрыва от противника. Они еще дальше отошли от самых напряженных 4-й и 5-й позиций, в течение полумесяца бывших ареной кровопролитных схваток. Они оставили 6-ю и 7-ю позиции, где в последнее время сражались почти в окружении в связи с продвижением советских частей вдоль основной дороги. Они наконец-то покинули страшную канаву на «Гиблом болоте» и оторвались от частей РККА на расстояние около километра, заняв третью линию обороны.
Естественно, опять оставленные окопы были заминированы. Естественно, заново оборудованные пулеметные позиции были нацелены на свои же бывшие траншеи…
Ночь и тихое отступление скрыли маневр финнов от советского командования. На следующее утро, как и каждый день, около роты красноармейцев начали атаку. Но пустые окопы, словно призраки, начали открывать огонь. Финны оставили небольшую группу, которая своим присутствием создавала видимость оживленного сопротивления. А вкупе с действиями артиллерии и минометов, открывших огонь по давно пристрелянной местности, видимость организованной обороны была налицо. Этот мрачный театр продолжался почти полдня. Тем не менее на следующий день все оставленные позиции были заняты противоборствующей стороной.
По записи 212-го полка от 8 марта: «Противник начал отход с занимаемых позиций на север за р. Каарна-йоки. Наши передовые подразделения, 1 СБ, 3 СБ и разведрота, начали вести преследование противника с целью занятия оставленных им позиций… Пройдя около ста метров, наши подразделения наткнулись на сплошные минные поля… Коварство противника выражалось и в том, что он подложил мины под свои трупы, оставленное оружие и многочисленные предметы (часы, одеяло, велосипеды и т. д.)»[84].
Как видно, те способы минирования актуальны и в наше время. И похоже, к сожалению, будут актуальны еще много-много лет…
Для дальнейшего продвижения минные поля необходимо было ликвидировать, и поэтому основная нагрузка по выполнению боевой задачи легла на плечи советских саперов. Они методично выковыривали из снега фугасы и противопехотные мины, а снайперы противника внимательно отслеживали все их передвижения, охотясь за начальствующим составом. Во время таких работ 10 марта был убит командир 2-й роты отдельного саперного батальона лейтенант Лушпенко, тот самый, который в период февральских атак пытался спасти своих подчиненных от скоропалительных приказов бездумно идти в атаку. Почти все три месяца он находился на фронте с красноармейцами своей роты, которые под его руководством минировали и разминировали передовые позиции, рыли траншеи и строили землянки, очищали дороги от снега, изготавливали противогранатные сетки и изучали устройство самодвижущихся торпед, и погиб всего за три дня до окончания войны.
