Начальник поста с помощью жестов и нескольких знакомых русских слов попытался объяснить, что, согласно договору, советская сторона должна занять эту территорию только через несколько часов и что до установленного времени авангардные подразделения РККА не имеют права приближаться к разграничительной линии. Однако красный командир с жаром принялся ему доказывать обратное, с недовольством указывая на столб дыма, поднимающийся из района Кякисалми. Его речь и жесты были столь эмоциональны, что финн быстро уяснил сказанное своим недавним врагом. Советская сторона не могла сидеть на месте, видя, как уходящие со своей бывшей территории финские войска на их глазах уничтожают имущество, которое уже формально принадлежит СССР. Поспорив еще немного, финский прапорщик отдал приказ собраться и покинуть пост. Они договорились, что красноармейцы дадут им время на то, чтобы догнать свои войска, и только потом продолжат свой путь.

Для пехотных подразделений финнов сняться с блиндажного городка и отправиться восвояси не составляло больших проблем, тем более что их позиции и места их дислокации в последние недели войны постоянно подвергались перемещениям.

Сложнее дело обстояло со стационарными укреплениями по берегу Ладоги и имуществом на острове Коневец. В связи с окончанием войны части финской береговой обороны Ладожского озера вышли из подчинения III армейского корпуса, и когда пришло известие о мирном договоре, все оставшееся после налетов бомбардировщиков имущество надо было демонтировать и увезти с передаваемой СССР территории. Если территория батареи «Ярисевя» представляла собой перепаханный бомбами и снарядами мыс с чудом уцелевшим одним домиком, то орудия «Каарнайоки» оставались целыми и невредимыми, не считая изношенных от стрельбы стволов. Демонтаж пушек обеих батарей завершили за два дня, причем единственное оставшееся покалеченное орудие из «Ярисевя» отправили сначала на станцию Мюллюпельто, а затем в Хельсинки под покровом финского национального флага, как почетного покойника. Сейчас именно оно занимает место в экспозиции музея в крепости Суоменлинна.

От ладожских береговых подразделений Финляндии на встречу с советскими парламентариями были высланы три офицера с фамилиями Кареярви, Риисанен и Виитала, которые не забыли взять с собой переводчика Пенттиля. Во главе группы переговорщиков от Красной армии выступал майор Тимофеев. Задачей финнов было обсуждение графика отвода войск и передача планов минных полей. Когда офицеры двух стран встретились на дороге у южной оконечности мыса Юляярви, финны пригласили их в ближайший дом, недавно оставленный финским взводом и приведенный в нежилое состояние. Войдя внутрь и изумившись царившему во внутреннем помещении разгрому, Тимофеев через переводчика поинтересовался у Кареярви: «Это и есть ваша западная культура?»

А с острова Коневец вместе с финским гарнизоном снималось с места подворье с монастырскими монахами. Три месяца они терпеливо переносили налеты советской авиации и сейчас так же смиренно готовились к переезду в глубь Финляндии. Кстати, монастырь почти не пострадал во время боевых действий, и ни один из находившихся на острове монахов не был убит или ранен. Все время они молились…

От Коневца до материка уже протянулся пятикилометровый санный след — эвакуация началась незамедлительно после извещения о заключении мира и его территориальных условиях. 16 марта в три часа дня на остров пришло известие, что русские прибудут через час. Представители РККА к условленному сроку опоздали, но обитатели Коневца и финский гарнизон оставили остров за полчаса до времени встречи. По воспоминаниям одного из послушников, Андрея Пешкова, события на ладожском острове происходили следующим образом:

Как бы то ни было, день за днем батальоны 7-й дивизии оставляли Карельский перешеек. Наконец, 22 марта 1940 года последний финский солдат из воевавших на Тайпале полков покинул Элисенваару — городок, ставший после мирного договора пограничным из-за своей близости к новому государственному рубежу.

По их стопам опустевшие населенные пункты занимали квартирьеры Советской армии. Новым комендантам предстояла большая работа по учету доставшегося имущества. Первым впечатлением у вошедших в город Кякисалми подразделений было ощущение полного разгрома. Покидая город, финны попытались привести в негодное состояние все, что было возможно.

Кякисалми, или Кексгольм — небольшой, если не сказать маленький городок, утопающий в зелени летом и почти сплошь состоящий из отдельных небольших деревянных домиков, над которыми возвышаются купола православной церкви и лютеранской кирхи. По счастливому обстоятельству, оба архитектурных памятника сохранились до нашего времени, хотя лютеранская церковь давно служит местом увеселения местной молодежи, чему не может помешать даже установленный несколько лет назад рядом с ней памятник над местом упокоения погибших в ту зиму жителей этого города. Кстати, летом 2001 года здание серьезно пострадало от пожара. Но речь не об этом. Несмотря на значительные бомбардировки, разрушения в городе были гораздо меньше, чем, скажем, в Выборге или Сортавале. Это объясняется и гораздо меньшим размером самого города, и малым количеством архитектурных памятников, и, наконец, меньшей активностью советской бомбардировочной авиации в этом районе по сравнению с западными областями Перешейка. Но то, что успели сделать уходящие из Кексгольма финны, сразу бросалось в глаза. В большинстве зданий были выбиты стекла, разбита мебель, уничтожена утварь. Правда, основной акцент делался на здания, помещения которых наиболее подходили для временного обустройства казарм для входящих в город частей, поэтому жилой фонд (тот, что не пострадал во время авиационных налетов) перешел в руки советских квартирьеров практически нетронутым..

Согласно установившемуся бюрократическому делопроизводству, вошедшим войскам надлежало принять имущество, доставшееся от бывшего противника. Один из таких актов до сих пор занимает достойное место в местном краеведческом музее. В нем тщательно записано, что в помещениях казарм выбиты все окна, а большая часть имущества, в число которого вошел деревоперерабатывающий завод Вальдхофа, испорчена. Можно представить злорадство финского ротмистра Валдена, подписывающего этот документ вслед за озабоченным хозяйственными делами первым советским комендантом города майором Челюсткиным. Акт маленькой мести за большое поражение состоялся.

Факт передачи города, к которому не удалось прорваться силой оружия в течение всей войны, был оглашен в газете «Ленинградская правда» от 20 марта 1940 года: «Сегодня в 8 час. 30 минут по ленинградскому времени состоялась передача города Кексгольма командованию Красной армии»[89].

Война закончилась. Многие из тех, кто о войне раньше судил по советским кинофильмам, а потом своими глазами увидел кровавую кашу перемолотого снега, возвратились домой и постарались все забыть. Призванные из гражданской жизни вместо полегших в декабре кадровых солдат, молодые ветераны мало говорили о пережитом. Вернувшись с фронта, такого близкого и такого беспощадного, они надеялись, что в ближайшем будущем им больше не придется ходить в атаку, мерзнуть в блиндажах и часами лежать на снегу, не поднимая головы. Война многим открыла глаза на всю ее неприглядность и отсутствие пафосного героизма, о котором в победных передовицах трубили газеты и книги. Гораздо реже встречались такие строки, написанные Евгением Долматовским сразу после окончания трехмесячной бойни: