«итак, основали, да, этакие гражданские инициативы — маленькие протопартии, они тогда, собственно, и назывались не партией, а так как они выполняли роль ячеек, — союзом или группой или стройорганизацией, в общем “с” в “кс” или “ксв“, две самые крупные к-группы, „к“ расшифровывается как коммунистический, „с“ означает союз, а „со“ в „гпксо“ значит стройорганизация — что они там собирались строить, что все эти союзы хотели подготовить, было лишь новой версией того, чем в веймарское время[46] была запрещенная в 1956-м гпк».

«в которой ты сам состоял».

«не в веймаре, но: да. пока она существовала, и из этих к-групп в итоге… ну, репрессии стерли их в порошок— главным образом, с помощью запрета на профессию, потому что большинство студентов стремилось-таки не на предприятия, а на госслужбу, в социал-демократическое время это было, как бы это сказать… это была игра на повышение…»

«бум».

«как угодно, учиться означало, во всяком случае для левых, — хотеть стать госслужащим, наука, преподавание, управление, и если им потом, я имею в виду организованных, запрещали стать, например, учителем…»

«был специальный закон? из-за гпк?»

«нет, это было нечто новое, постановление о радикальных элементах, до этого додумалась сдпг во главе с вилли брандтом, никому нельзя было на общественную службу — то есть даже письма разносить и что-нибудь в таком духе — кто, как говорится, не давал гарантий выступить в любое время за демократический строй общества…»

«но ведь вилли брандт был левым? восточные договоры и все такое?»

«троцкист, лицемер и предатель», дальше лучше не буду спрашивать, а то слышно, как у него растет давление.

«а потом — раз, и все они перебежали из коммунизма в мелочный приватизм, им бы перезимовать — миграция жаб[47], протест против атомных станций, ирония истории между тем заключается в том, что именно эти новые социальные движения и инициативы стали центром кристаллизации новой партии, то есть предварительно сферментировали то, на чем провалились к-группы».

«зеленых».

«точно».

просекла фишку, аргумент, о котором шла речь, когда он сказал мне перечитать политическую часть в деле о haarp: «самое интересное в этих людях вокруг haarp — то, могут ли все эти истории быть подобной начальной фазой, выйдет ли из этого что-нибудь…»

«что срочно требуется этому времени: да, фундаментально-оппозиционная организация не где-то с краю или в третьем мире, а в центре империализма, исходя из борьбы с его чудовищным, предпринятым на собственной территории злодеянием, наносить удар и бороться там, где прогресс, в добре и зле».

он говорит мне это так, будто хочет сказать: очень хорошо, клавдия, садись, в устном коммунизме я дока.

пока людям не приспичило прожигать дыры в ионосфере, пока они, как пишут в учебнике, не подчинили себе время автомобилем, велосипедом, самолетом, еще до фордизма и тейлоризма, до нефти, электричества и ядерной энергии, до паровоза и парохода, до химической промышленности и текстильной, до часов, до автоматов и калькуляторов, до горных дел и металлургий, до транспорта, до стремян и пистолетов, водоснабжения акведуками и отопления, до обработки камня, меди, бронзы, до земледелия и скотоводства в больших масштабах, людям впервые приспичило восстать против Вас, против Вашего святого имени и против всего святого, и все присутствовали при этом, один и тот же план касался всех.

когда пришли они с востока, сверху вниз, из страны израильской в вавилон, то сказали друг другу, место для этого подходящее; возможность сделать себе имя, и что мы заберем снизу, все в этом месте может сгодиться в употребление, потому что когда наступит судный день, устоит это место, и из этого места, центра справедливого правления людей людьми, остальной мир будет получать благодеяния и питание, потому что те не могут снизойти с неба, слишком оно далеко, на него никто не посмеет надеяться, кроме того, что касается неба, мы в итоге и туда прорвемся и вступим в битву, чтоб не излился на нас с него потоп.

и Вы посмотрели на этих людей и сказали: вот, один народ и единый у всех язык, поскольку все вместе стоят, то намерение их удастся. Мы должны всех их рассеять, разогнать по всем направлениям.

почему же язык их был рассеян, разбит, искажен — потому что все они говорили на святом наречии и язык им этот помог? ведь акт говорения непременно служит тому, чтобы достичь общей цели, этой единой волей и этим инструментом укрепляли они строение, которое надеялись воздвигнуть, поэтому, говорю я, разрушили Вы их язык, чтобы они

трубят и вопят мне, «эй, эй глянь, милашка», один свистит, обе девчонки делают вид, что им пофиг, парни стоят кольцом человек в восемь-десять, как в фильмах про американский футбол, девчонки повизгивают в центре, вообще у нашей хип-хоп-тусни всё очень по-американски, и я стою там как пригвожденная, в новой беленькой курточке, внештатная летчица секретных вооруженных сил. «эй, эй, милашка!» кричит опять один, я не двигаюсь, руки в карманах, и сосредоточенно смотрю на вход в стеклянную башню, на верхнем этаже которой светится и сияет дурацкий «лаунж», где по-прежнему отрывается штефани и — цитата: «уплясывается», но скоро уже, надеюсь, спустится наконец.

что я делаю в одиннадцать вечера на вокзале, посреди недели? официальная версия для Константина: купить хлеб для тостов — у него закончился, кладовка и холодильник пребывают в печальном состоянии, а завтра утром надо что-нибудь есть, теперь, когда булочная на его улице закрылась, можно только заранее закупаться, в супермаркете или вот здесь; на самом же деле мне пришлось выйти, потому что позвонила штефани и попросила отвезти ее домой — одна она уже не рискует ездить на трамвае, который идет в ее якобы не самый спокойный квартал, — боится она с тех самых пор, как случилась эта история с молодой русской, но я думаю, она просто хочет ненадолго со мной увидеться, приступ сентиментальности, который мне нравится, голос-то у нее был довольно веселенький, кто знает, как

девушки уже до известной степени обуздали своих рэперов, когда я в следующий раз бросаю взгляд в их сторону, только один все еще чего-то мне вякает, потом они снова делят сигареты — тот, который в берете и белом шарфе, раздает, он денди и денежный туз компании — и наконец двигаются дальше; они, вероятно, обсудили, могут ли позволить себе лаунж, и в итоге решили, что нет.

«клаша? эй!» так я и думала, она не одна, а повисла на руке ральфа. он кивает мне, как обычно немой, и я чувствую маленький сердитый укол в селезенке или где-то там: почему же он-то не провожает ее домой — ох, ясно все: потому что он возвращается назад.

«ты же знаешь, я там работаю», извиняется он, и я решаю на досуге подивиться тому, что абитуриент работает в последнюю учебную неделю, когда у него и так скоро гигантские каникулы, на которых он может заработать столько

«мне еще в магазин надо, штефани».

«зачем это?» она упоенно улыбается, в полном угаре, «хлеба купить», она находит в этом что-то забавное и разжевывает слово: «хлеба, хлеебааа. клево, клево. клево», мне не катит, лучше б она была потрезвее, поэтому говорю ей на эскалаторе: «скажи-ка честно, штефани, чего это он пашет, перед самым окончанием школы?» «потомушт хочт попутешествать с приятелями, Скандинавия, и фее такое, будет, чертовски. дорогое, декадетство, хлееебааааахихихи». «штефани, хватит, достала уже».

«блин, клаша, ты знаешь, я думала, он зануда тупой, так вот, это совсем не так. он просто много наркоты принимает, вообще диииико мнооооуугаааааааа!» два охранника перед магазином пялятся на нас, как истуканы с острова пасхи, очень рада, что штефани прекрасно знает, как обратить на себя внимание, одна бы я так круто не смогла, несмотря на новую курточку террористки-смертницы.