У Макгоуэна уже имелись две следующие главы. Лилия послала Тамсин за заключительными главами, которые лежали запертыми в столе в кабинете.

Немного погодя редактор ушел, прихватив драгоценные страницы, еще более возбужденный, чем явился сюда. Не иначе потому что ему уже мерещился новый скачок прибыли в обозримом будущем.

После его ухода Эйнсвуд погнал всех из гостиной вон.

Он взбил подушку за спиной Лидии и поправил плед. Потом пододвинул оттоманку и уселся на ней. Поставив локти на колени и подперев подбородок костяшками пальцев, он укоризненно воззрился на жену.

– Ты дьяволица, – заявил он.

– Это в точности то, чего ты заслуживаешь, – парировала она.

– Проклятый грязный трюк, – добавил он.

Она сотворила на лице выражение чистейшей невинности:

– Что именно?

– Я не знаю в точности, что именно, – произнес он, – но понимаю, что ты провернула с этим светом трюк, потому что знаю тебя. Никто не видит в тебе дьявола. Лишь я.

– Я так полагаю: рыбак рыбака видит издалека.

Тогда он улыбнулся той смертоносной улыбкой. Там, за окнами, сквозь тяжелые тучи никак не могло пробиться солнце. Здесь же, где лежала она, золотое солнечное сияние проникло в каждую щелочку и уголок, и его теплота и душевность прокрались в ее разум и растопили его в сироп.

– Ничего не выйдет, – предупредила она, чувствуя блаженную и совершенно глупую улыбку, которой она беспомощно отвечала на его улыбку, сбивающую с ног. – Я не собираюсь рассказывать тебе продолжение истории. Все, чего тебе удается достигнуть, настраиваешь меня на влюбленный лад.

Вир позволил своему взгляду повесы медленно пропутешествовать от короны волос на ее голове до кончиков пальцев на ногах, которые она тут же поджала под пледом.

– Ежели бы мне было дозволено заставить тебя задыхаться от страсти, ты бы мне все рассказала, – заметил он. – Но это идет вразрез с предписаниями врача.

– Он только предупредил, чтобы я избегала усилий и не задевала рану. – Она искоса стрельнула по нему взглядом. – Воспользуйся своим воображением.

Вир встал и пошел прочь.

– О, кажется, у тебя такового не имеется, – подначила она.

– Еще раз подумай, – не оборачиваясь, бросил он. – Я просто собрался проверить, надежно ли заперта дверь.

Да уж, Вир едва-едва успел привести в порядок одежду жены и свою собственную после любовной интерлюдии. А все потому, что девочки – у которых явно отсутствовало чувство благоразумия – решили поднять громовой стук в дверь гостиной в точности в тот момент, когда он приступил к допросу жены о Миранде.

– Пошли вон! – приказал он.

– Что вы там делаете? С кузиной Лидией все хорошо?

– Гав! – это подала голос Сьюзен.

Вир расслышал панику в их голосах и вспомнил, как их не впускали в комнату брата, когда тот был смертельно болен.

Он подошел к двери, отставил стул, которым припер ручку, и открыл все настежь.

И уставился сверху на два бледных встревоженных личика.

– Я только шлепал свою жену, – пошутил он. – По-дружески.

Две пары глаз цвета морской волны дернулись в сторону Лидии, которая возлежала в полной достоинства позе на диване. И улыбалась.

– Как вы можете… ой! – вскрикнула Эмили, когда Элизабет двинула ее локтем под ребра.

– Он имеет в виду «ты-сама-знаешь-что», – зашептала Элизабет.

– О.

Сьюзен с подозрением обнюхала его. Затем прошла к хозяйке, чтобы и ее понюхать. Затем что-то проворчала про себя и шлепнулась на брюхо рядом с диваном.

Набравшись смелости, девочки вслед за ней устремились к герцогине и устроились на ковре рядом со Сьюзен.

– Простите, – извинилась Элизабет. – Мне никогда и в голову не пришло. Тетя Дороти и дядя Джон сроду не закрывались в гостиной с этой целью.

– Или в любой другой комнате, – подхватила Эмили. – По крайней мере, я что-то не замечала.

– В спальне, – уточнила Элизабет. – Им ведь приходится заниматься этим иногда. У них же девять с тремя четвертью детей.

– Когда у вас девять с тремя четвертью, – подойдя к ним, сказал Вир, – полагаю, спальня – это единственное место, где вы можете молиться об уединении – если запрете дверь.

– Но вы можете заниматься этим, где хотите, – великодушно предложила Элизабет. – Мы вас больше не прервем. Мы просто не поняли, вот и все.

– Сейчас-то мы понимаем, – вступила в разговор Эмили, – и будем держаться подальше – и попытаемся это мысленно представить, – добавила она со смешком.

– Она еще маленькая, – пояснила ее сестра. – Просто не обращайте внимания.

– Нам нравится Сьюзен, – сообщила Эмили Лидии. Девочка стала почесывать мастиффиху за ухом. Такого малого поощрения хватило Сьюзен, чтобы собака уронила большую голову на колени девочке, закрыла глаза и впала в собачье блаженство.

– Когда она не охотится на злодеев, она такая милашка, – заметила Элизабет. – У нас полдюжины мастиффов в Лонглендзе.

– Я скучаю по ним, – призналась Эмили. – Но мы не могли взять даже одного в Блэксли, потому что, по словам тети Дороти, они слюнявые, а собаки суют свои языки в неположенные места. Она предпочитает собак, которые не так пачкают все слюной. Говорит, они более чистые.

– Она убеждена, что Робин подхватил дифтерию от одной из тех собак, – присовокупила подробности Элизабет. – Мальчики ходили ловить кроликов и брали с собой собак. Никто не знает, куда лазили эти создания, но Рольф – он был только щенком – пришел весь покрытый грязью и чем-то вонючим. Однако две женщины в деревне тоже заболели, а они и близко не подходили к нашим псам.

– И никто из мальчиков не подхватил ничего, хотя они были с Робином, – сказала ее сестра. – Это просто не имеет смысла.

– Никто точно не уверен, как заражаются болезнью, – заметила Лидия. – Люди не понимают, почему иногда она опустошает целые города, а в другой раз нападает только на горстку людей. Более того, никто не может предсказать, кто переболеет легко, а для кого болезнь станет смертельной. Это ужасно несправедливо, – добавила она тихо.

– По крайней мере, он ушел быстро, – напомнила Элизабет. – Все кончилось за два дня. И почти все время он был в беспамятстве. Сиделка сказала, что он мало чувствовал боли, если вообще что-то ощущал. Он был слишком слаб даже, чтобы чувствовать страх.

Вир отвернулся и отошел к окну. За окном наступали сумерки. Единственное, что он мог различить сквозь затуманенное зрение.

– Я знаю, что в конце он не боялся, – услышал он голосок старшей девочки за своей спиной. – Потому что с ним был дядя Вир.

– Все ужасно испугались, – рассказала Эмили. – Врач сказал, что тетя Дороти должна держаться подальше, потому что может заболеть, и даже если она выживет, то ребеночек, которого она кормила, может заразиться и умереть. И дядя Джон должен был оставаться в стороне, поскольку мог передать ей болезнь. Они бы не позволили нам прийти к Робину.

– Они старались защитить вас, как старались уберечь всех своих детей, – объяснила Лидия.

– Я знаю, но это было очень жестоко, – посетовала Элизабет.

– А потом приехал дядя Вир, – подхватила ее сестра, – и он не боялся ничего. Никто не мог его удержать – хотя они и пытались. Он вошел и оставался с Робином, в точности, как оставался с папой. Он держал папу за руку. И не оставлял его до последнего, даже ни на минуту – и то же самое с Робином.

– Дядя Вир не расскажет вам, – заметила Элизабет. – Он всегда притворяется, что не слышит. Он так делал вид, когда мы пытались поблагодарить его.

– Я вас слышу, – подал голос Вир, проталкивая слова сквозь пересохшее горло. Он отвернулся от окна и увидел три пары подозрительно заблестевших глаз, сосредоточенно уставившихся на него.

– Боже, ну и суету вы устроили, – проворчал он. – Я любил паренька. Что еще я мог поделать, кроме как пободрствовать у его смертного одра? Чего, черт возьми, мне было терять? – Он сердито посмотрел на молодые личики, обращенные к нему. – Что за причуда у вас такая – делать из меня героя? Тошнит от этого, вот что. По вашей милости Гренвилл сейчас вырвет. Вот она, – добавил Вир, кивнув в ее сторону, – настоящий герой. Она помчалась спасать вас, хотя отроду вас не знала, а ей есть ради чего жить – учитывая, что она вышла за меня замуж. Она спасла ваши проклятые жизни, и вместо того, чтобы благодарить ее и обещать быть отныне хорошими девочками, вы принялись лепетать о том, что я там делал сто лет назад.