– Все хорошо, Робин, – произнес он. – Я здесь. Я буду драться за тебя. Давай, позволь мне это, слышишь, парень? Вышвырни окаянную болезнь, и уж я с ней разберусь. Я смогу, мой мальчик, ты же знаешь, я смогу.

Маленькая холодная ладошка неподвижно лежала в его огромной теплой ручище.

– Ты давай, прекращай это, ну, пожалуйста, – убеждал Вир, задыхаясь от слез, подавляя безысходное горе. – Для тебя слишком рано умирать, ты же это знаешь, Робин. Ты едва начал жить. Ты ведь не знаешь и доли всего – что на свете можно повидать, сделать.

Веки юного герцога затрепетали, и глаза открылись. Что-то похожее на узнавание мелькнуло в них. На мгновение на губах возникла едва заметная улыбка. Потом глаза мальчика закрылись.

Это был конец. Как Вир не продолжал говорить, упрашивать, умолять, вцепившись в маленькую ладошку, не смог он вытащить проклятую болезнь и забрать в себя. Ему ничего не оставалось, как ждать и смотреть, как он проделывал это прежде много раз. На этот раз бдение оказалось коротким, самым кратчайшим и тяжелейшим из всех.

Менее чем через час, как только ночь сменила сумерки, хрупкая жизнь мальчика ускользнула прочь и пропала… подобно тени.

Лондон

Среда, 27 августа

– Я подам на них в суд! – бушевал Ангус Макгоуэн. – В этом королевстве пока еще есть управа на клеветников, а если это не клевета, тогда я – проклятые бычачьи яйца!

Огромная черная собака породы мастифф, дремавшая перед дверью в конторе редактора, подняла голову и со снисходительным любопытством перевела взгляд с Макгоуэна на свою хозяйку. Убедившись, что последней не угрожает никакая неотвратимая опасность, собака снова опустила голову на лапы и закрыла глаза.

Ее хозяйка Лидия Гренвилл, особа лет двадцати восьми, рассматривала Макгоуэна с такой же бесстрастностью. Впрочем, с другой стороны, расстроить Лидию была отнюдь непростой задачей. Белокурая, голубоглазая, всего лишь на несколько дюймов меньше шести футов, она выглядела почти столь же изящной, как валькирия или амазонка, а ее фигура, подобная статям этих легендарных воительниц, была такой же сильной и подвижной, как и ее острый ум.

Когда Ангус швырнул объект своего негодования на стол, она невозмутимо подхватила сей предмет. Это был последний выпуск «Обзора Беллуэдера» Как и в предыдущем издании, несколько колонок на первой странице посвящались нападкам на последние журналистские достижения Лидии:

Как и ее тезка, «Леди Грендель» из «Аргуса» вновь устроила вредоносную атаку на ничего не подозревающую публику, извергая ядовитые испарения в воздух, уже насыщенный ее загрязнениями. Ее жертвы, все еще пошатывающиеся от предыдущих штурмов на их чувствительность, были еще раз брошены в глубокую пучину деградации, откуда поднимается вонь нечистот, и где водятся испорченные создания… для тех, кого можно величать не иначе, как человеческими паразитами, коих она сделала своей темой… чья какофония самоуничижительных воплей… монстр в юбке «Аргуса»…

(Аргус – в древнегреческой мифологии страж-великан – Прим.пер.)

На этом Лидия прервала чтение.

– Он совершенно разучился писать, – сообщила она Ангусу. – Впрочем, можно ли кого-то привлечь к суду за плохой слог? Или за недостаток оригинальности? Помнится, «Эдинбургский обзор» первым наградил меня этим титулом в честь монстра из «Беовульфа». Во всяком случае, не поверю, что кто-то владеет патентом на имя «Леди Грендель». (В англосаксонском эпосе Грендель – чудовище, демон мрака. Побежденный великим воином Беовульфом – Прим.пер…)

– Это оскорбительные нападки! – закричал Макгоуэн. – Он едва не назвал вас шлюхой в следующем абзаце и намекал, что расследование вашего прошлого привело бы…привело бы…

– «Без всякого сомнения, привело бы к иному объяснению непостижимой симпатии мегеры из «Аргуса» к древнейшей профессии, олицетворяющей болезни и пороки», – громко прочла Лидия.

– Клевета! – завопил Ангус, стукнув кулаком по столу. Собака снова подняла взгляд, издала глубокий собачий вздох, потом еще раз пристроилась спокойно поспать.

– Он всего-навсего намекает, что я зарабатывала на жизнь проституцией, – успокоила Лидия. – Гарриет Уилсон была шлюхой, но книги ее и по сию пору хорошо продаются [1]. Если бы ее подверг оскорблениям в печати мистер Беллуэдер, думаю, она бы разбогатела. Он и его парни определенно нам всячески содействуют. Предыдущее издание «Аргуса» раскупили за сорок восемь часов. Сегодняшнее разошлось уже до вечернего чая. С тех пор, как литературные журналы стали нападать на меня, наш тираж утроился. Не в суд вам следует тащить мистера Беллуэдера, а написать благодарственное письмо и выразить пожелания, чтобы он продолжал в том же духе.

Ангус резко откинулся в кресле за столом.

– У Беллуэдера водятся дружки в Уайтхолле, – проворчал он. – А в министерстве внутренних дел есть несколько личностей, которые не очень-то дружелюбно настроены по отношению к вам.

Лидия была прекрасно осведомлена, что взъерошила перышки кое-кому из окружения министра внутренних дел. В первой серии статей, состоявших из двух частей и посвященных положению молоденьких лондонских проституток, она намекнула на легализацию проституции, что дало бы возможность короне ввести лицензию и упорядочить рынок, как в Париже, например. Упорядочивание, предлагала она, могло бы, по крайней мере, помочь сократить самые наихудшие злоупотребления.

– Да Пилю [2] следует выразить мне благодарность, – произнесла она. – Мои советы взбаламутили такое возмущение, что его предложения по устройству столичной полиции теперь кажутся умеренными и здравыми для тех же самых людей, которые раньше завывали, что это тайный умысел с целью раздавить Джона Булля под пятой тирании (прозвище типичного англичанина – Прим.пер.). – Лидия пожала плечами. – Тирании, как же. Если бы у нас была настоящая полиция, эту злодейку уже давно бы поймали.

В данном случае злодейкой являлась некая Корали Бриз. За шесть месяцев с момента ее прибытия с Континента, она прослыла наихудшей лондонской сводницей. Для того чтобы выудить истории служащих у нее девушек, Лидия обещала не разглашать имя этой женщины – не то чтобы разоблачение личности сводни помогло бы установлению справедливости. Ускользание от властей было своеобразной игрой для продавцов услуг проституток, в которой они весьма поднаторели, возвели, можно сказать, в ранг искусства. Сводники меняли имена так же часто и легко, как поступал папаша Лидии, чтобы отвадить кредиторов, и стремительно перебегали, как крысы, из одного логова в другое. Неудивительно, что служащие с Боу-стрит не могли отследить их – и не чувствовали принуждения сделать это. По некоторым оценкам в Лондоне обитало более пятидесяти тысяч проституток, многим из которых было меньше шестнадцати лет. Насколько могла определить Лидия, ни одной из девочек Корали не исполнилось и девятнадцати лет.

– Вы же ее видели, – произнес Ангус, отзываясь на мрачные размышления Лидии. – Почему же не натравили на нее свое черное чудовище? – Он кивнул в сторону мастиффа.

– Нет хорошего способа посадить в тюрьму эту женщину, если никто не может набраться смелости свидетельствовать против нее, – раздраженно поделилась Лидия. – Если полиция не поймает ее за руку – а сводня заботится, что бы этого не произошло – у нас нет ничего против нее. Ни доказательств. Ни свидетелей. Что может сделать малышка Сьюзен, кроме как покалечить или загрызть ее.

При упоминании своего имени Сьюзен приоткрыла один глаз.

– Поскольку собака будет действовать по моей команде, то меня же и обвинят в нападении или повесят за убийство, – продолжила Лидия, – а я совсем не стремлюсь быть повешенной из-за подлой сводницы-садистки.

Она вернула «Обзор Беллуэдера» на стол работодателя, потом вынула карманные часы. Они когда-то принадлежали ее дяде Стивену Гренвиллу. Он и его супруга Юфимия взяли к себе Лидию, когда той было тринадцать лет. Прошлой осенью они скончались, пережив один другого всего лишь на несколько часов.