– Верить в тебя, – повторил Вир, качая головой. – Это все, что тебе нужно?
– Для меня это много значит, – призналась Лидия. – То есть твоя вера. Учитывая, сколь презираешь ты мой пол, я должна рассматривать твое уважение к моему уму и способностям, как самое драгоценное благо.
– Самое драгоценное? – он высвободил руку. Затем встал и подошел к окну. И уставился на сад за окном. Потом вернулся к постели. Встал в ногах, обхватив рукой столбик кровати. – А как насчет любви, Гренвилл? Как ты думаешь, со временем ты могла бы стать столь же благосклонно снисходительной, чтобы вытерпеть мою любовь? Или любовь – удел простых смертных? Возможно, богоподобные Баллистеры нуждаются в ней не более, чем Олимпийские боги нуждаются в каррикле, чтобы доставить их в Дельфи или в суденышке, чтобы приплыть на нем к Трое.
Она долго и пристально вглядывалась в него, потом вздохнула.
– Эйнсвуд, позволь мне кое-что объяснить тебе, – начала Лидия. – Если ты желаешь заявить о любви к своей жене, общепринято просто сказать «Я люблю тебя». Не принято бросать вызов и устрашать, и приступать к этому в своей обычной воинственной манере. Считается, что это момент нежности, а ты портишь его тем, что заставляешь меня пожелать кинуть в тебя ведерко с углем.
Он сузил глаза и выставил подбородок.
– Я люблю тебя, – угрюмо заявил он.
Она прижала ладонь к груди и закрыла глаза.
– Мной овладело… овладело нечто. Кажется, я сейчас грохнусь в обморок.
Вир вернулся на свое место у кровати, схватил ее за руки и крепко сжал.
– Я люблю тебя, Гренвилл, – начал он более нежно. – Я начал влюбляться в тебя, когда ты бросила меня на задницу на Винегар-Ярде. Но я не понимал этого, не хотел понимать вплоть до нашей брачной ночи. А потом я не мог осмелиться признаться тебе, потому что ты не была влюблена в меня. Совершеннейшая глупость. Тебя сегодня могли убить, а я не осмеливался даже на это маленькое неудобство: сказать тебе, как ты мне дорога.
– Ты мне уже сказал, – заверила она, – сотнями способов. Мне не нужны эти три волшебных слова, хотя, признаюсь, я и рада услышать их.
– Рада, – повторил Вир. – Ну, полагаю, это уже лучше. Ты рада владеть моим сердцем. – Он отпустил ее ладони. – Возможно, когда ты почувствуешь себя здоровее, ты сможешь найти в себе силы выразить больший восторг. В любом случае, как только ты полностью оправишься, я начну завоевывать тебя. Возможно, лет эдак через десять или двадцать, ты сможешь в достаточной мере смягчиться и вернешь мне в ответ мои чувства.
– Со всей определенностью я не стану этого делать, – произнесла Лидия, когда он отступил и стал раздеваться.
Он замер, уставившись на нее.
– С какой такой дьявольской стати мне их возвращать? – продолжила она. – Я собираюсь хранить их. В своем сердце. – Она показала, где. – Где храню свои собственные. Где они начертаны словами: «Я люблю тебя», запятая, со всеми твоими именами и титулами.
Он почувствовал, как улыбка растягивает ему рот, и странную боль в сердце, которое жена украла у него.
– Должно быть, ты слеп, – продолжила она, – не увидеть эту давным-давно начертанную надпись.
Улыбка превратилась в плутоватую ухмылку.
– Ну, дай мне раздеться, любимая, – произнес Вир. – Тогда я приду к тебе в постель и поближе рассмотрю.
По своему обыкновению великое волнение в лондонском обществе вызывало излияние негодования и некоего рода панику в ожидании получения известий об иностранном вторжении.
Беспорядки же на Ратклифф, попавшие во все утренние газеты, едва заметили. Поскольку произошло более катастрофическое событие.
Миранда, героиня «Розы Фив», как и предсказывал Берти Трент, все-таки наточила ложку о камни в темнице. Однако же, как с огромным потрясением в четверг утром открыл Берти, когда, наконец, добрался до чтения вчерашнего выпуска «Аргуса», Миранда ею вовсе не вырыла туннель. Вместо этого она воткнула свое самодельное оружие в Диабло и упорхнула.
В заключительном абзаце главы лихой злодей этой истории «уставился в дверной проем, через который исчезла девушка, пока тень Смерти не затуманила его зрение. И даже после этого он не отводил глаз от двери, слушая, как драгоценная влага капает из его мощной груди на холодные камни. И в этом звуке ему слышалось, как его жизнь медленно вытекает из него капля за каплей… потерянная, тщетная, бесполезная».
Весь Лондон сокрушался.
Сие вымышленное событие очутилось на первых полосах нескольких утренних газет. Только самые степенные издания, наподобие «Таймс», предпочли отнестись к нему равнодушно, просто упомянув в неприметном уголке газеты о «беспорядках, случившихся перед конторой издательства «Аргус» в среду, в разгар дня».
Беспорядки учинились большим скоплением возмущенных читателей. Некоторые даже угрожали поджечь здание. Другие предлагали порвать редактора на кусочки.
Перед полуднем в четверг в Эйнсвуд-Хаузе появился Макгоуэн и принес весть, что на Странд повесили чучело С.Е. Сент-Беллаира.
Сам Макгоуэн пребывал в восторге.
Он объявил герцогиню Эйнсвуд гениальной.
Эйнсвуд принес Лидию в гостиную и устроил на диване. Вокруг нее собрался кружок. Следовательно, заявление Макгоуэна отчетливо слышали Эмили, Элизабет, Джейнз и Тамсин, и в равной мере и слуги, столпившиеся в дверях. Не обратив внимания на хмурый вид Лидии, редактор стал рассыпаться в хвалебных речах и, как следствие, не оставил ни единого человека в неведении, кем на самом деле является господин С.Е. Сент-Беллаир.
Забывшись в волнении, до него постепенно стало доходить, какой промах он совершил. И в тот момент, когда он окончательно прозрел, он пришлепнул ладонью рот. И поверх ладони с зардевшегося лица его встревоженный взгляд встретился с взглядом Лидии.
Та безнадежно махнула рукой.
– Неважно. Этот свет уже знает остальные мои секреты. Одной тайной больше, одной меньше. – Она помотала головой. – Повесили чучело. Боже, как же серьезно эти люди воспринимают свои романтические бредни. Что ж. – Она обвела взглядом зрителей, чьи выражения лиц выстроились в ряд от недоверчивых до испуганных… либо до ничего не выражающей вежливости. – Может быть, это и сентиментальные помои, но помои знаменитые, как оказывается, и они моих рук дело.
– О, но какое же разочарование, – посетовала Эмили. – Диабло был моим любимчиком.
– И моим, – присоединилась ее сестра.
– И моим, – добавил Берти.
Тамсин попридержала язык. Она дала слово Лидии.
Эйнсвуд стоял в углу гостиной у окна, наблюдая за гостями, его лицо было одним из тех, что показывало «ничего не выражающую вежливость», но в глазах плясали чертики.
– Думаю, выбор оружия был отличным штрихом, Гренвилл, – заметил он. – Я могу вспомнить несколько более постыдных способов найти свой конец, чем быть заколотым ложкой.
Она признала сомнительный комплимент и сопроводила его грациозным кивком.
– Самой главное, – продолжил ее муж, – что ты создала шумиху. Когда просочится слух о настоящей личности автора, последующие за этим возмущения заглушат происходящее в сей момент. Все эти пребывающие во тьме души, находящиеся в неведении насчет Миранды и ее деяний, будут вынуждены возместить потерянное время.
Эйнсвуд обратил свое внимание к Макгоуэну.
– На вашем месте я бы начал выпускать отдельные тома по несколько глав каждый. Одно дешевое издание для черни, и другое – в прекрасном кожаном переплете с позолотой для высокопоставленных лиц. Наживайте капитал на поднявшейся волне, пока она не спала.
Лидия поспешила спрятать удивление. Эйнсвуд был последним человеком, от которого ожидали бы, что его заботит возможная прибыль от ее «бумагомарательства», не говоря уже о том, что бы выдумать дельные предложения. Но в то же время ему ведь по нутру любая шумиха, напомнила она себе.
– Это именно то, что я и думала, – произнесла она вслух. – Хотя не касательно отдельных томов – что само по себе великолепная идея. Раз уж мы не хотим, чтобы читатели потеряли интерес к продолжению истории, то сейчас их фаворит на пути в ад. – Она на мгновение задумалась. Затем продолжила. – Вы должны выступить с особым заявлением завтра утром, – сказала она Макгоуэну. – Вы объявите о специальном выпуске «Аргуса», который выйдет в следующую среду и будет содержать четыре главы «Розы Фив». Если Пурвис выразит недовольство, что не сможет успеть вовремя с иллюстрациями, вы должны найти кого-нибудь еще.
