— В коридоре никого не встретили?

— Нет.

— А Яцек?

— Не знаю. Он ничего не говорил.

Павел. Высокий, худощавый, на редкость гибкий парень.

— Вы здесь давно работаете?

— Первый год. Работой в полном смысле это не назовешь. У нас с Алексеем практика, а Яцек с Маруфом только институт закончили. Им Гюстав предложил в музее поработать, они согласились, приехали осмотреться. Ну, а мы за ними.

— Давно дружите?

Улыбка на лице. Совершенно естественная, открытая. Похоже, дружба здесь настоящая. Как у нас с Андрюшкой. Но улыбки уже нет. Вспомнил о происшедшем — и мигом стер ее с лица. Наверняка мучается сейчас, корит себя за легкомыслие. Отсюда и сухой тон ответа:

— Давно.

— Расскажите-ка, Павел, что вы делали после того, как мы ушли из зала.

Рассказывает подробно, старательно вспоминая все мелочи. Но ничего нового в дополнение к рассказанному Алексеем не узнаю. Грустно.

Яцек. Сидит сгорбившись, катает в ладонях бокал с темной жидкостью. Заметив мой взгляд, пояснил:

— Борис налил какую-то настойку. Вкус мерзкий, но успокаивает.

Отставив бокал, резко вскочил, сжал кулаки:

— Ну, кто, кто мог это сделать?

— Вы давно знакомы с Гюставом?

— Третий год. Он у нас в институте читал лекции. Такой человек!

— Он… крупный ученый? — Слово “был” я так и не решился произнести.

— Какое это имеет значение? И что значит — крупный, мелкий, средний? Люди к нему тянулись, понимаете? Легко с ним было, интересно. Задаст, бывало, вопрос, или идейку подкинет, мелкую вроде, незначительную. А начнешь думать, сопоставлять давным-давно известные факты — глядь, а за ними что-то новое… А как он радовался, когда у нас что-то получалось! Да и не только у нас… Знаете, я всегда думал, что история — это для него временно, хотя и любил ее Гюстав беззаветно. Так же, как Ольгу. Только все равно, дорога его мне по-другому представлялась. Каким Учителем он мог бы стать! И вот… Найдете вы этого?..

— Найдем. Только помоги. Скажи, ты уходил от ребят с балкона?

— Да. Зашел в комнату, взял куртку и сразу вернулся.

— Когда это было?

— Да практически сразу, как вы ушли. Точно, когда я вышел в коридор, вы с Андреем поднимались по лестнице на второй этаж. Андрей чуть впереди, вы — сзади.

— Когда возвращался, никого не видел?

— Нет.

Маруф. Самый низкорослый из четверки, но плотный и подвижный, словно шарик ртути.

— Что входит здесь в твои обязанности? Кроме участия в спектаклях, конечно.

Улыбка широкая, чистая. И почти моментально — та не реакция, что и у Павла. Эх, мальчики, какой удар нанес вам негодяй, забравший жизнь Гюстава! Да разве только вам? Об Ольге даже подумать страшно… Потом, все готом, сейчас все внимание ответам Маруфа.

— Мы с Павликом готовили расчеты для проведения раскопок. В основном внизу, там, по мнению Гюстава, могли остаться развалины города.

— И как вы это делаете?

— По-разному, — пожал плечами Маруф. — Вообще-то археология — наука консервативная. Лопатка, совочек, кисточка — без них никуда. Гюстав любил повторять, что руки человека — самый лучший инструмент, что бы там ни изобретали ученые. Но аппаратура, конечно, появляется. Тот тайник мы с помощью рентген-излучателя нашли.

— Ты имеешь в виду тайник, где была шкатулка с перстнем?

— Ага. Гюстав с Ричардом долго спорили, где он может быть. А излучатель — раз, и высветил! И дверь в подземелье так же нашли. Я вообще-то люблю с техникой возиться. Гюстав на меня и охрану замка возложил.

— Расскажи подробнее.

— Ну, охрана — это, если честно, громко сказано: Стандартный силовой купол вокруг музейного комплекса.

— Но ведь замок стоит на обрыве?

— Ну и что? Немного изменили программу. Получилась почти полная сфера. Силовое поле прижимается к скале. Очень надежно.

— А зачем она вообще нужна, эта защита?

— Ну, мало ли что… Дождь, ветер сильный. Музей все-таки.

— И когда ты ее включил?

— Как всегда. Посетители ушли, я проверил, не остался ли случайно кто-нибудь, и включил.

— Проверил… Это что, ходил по всем помещениям? Похоже, моя назойливая тупость уже удивляла Маруфа, но отвечал он по-прежнему вежливо.

— Нет, что вы. Какой смысл ходить, если в каждом помещении датчики установлены. Если на территории музея есть посторонний, защита не включится.

— И в подземелье датчики есть?

— И в подземелье, и во дворе, и в дворовых постройках — везде.

— Значит, незаметно проникнуть в замок или выйти из него не сможет никто посторонний?

Что стоит за этим вопросом, мальчишка понял сразу. Побледнел, но ответил твердо:

— Нет. За это ручаюсь.

Совсем весело… Классическое “преступление по-английски”… Читать про подобное я читал, а сталкиваться, слава богу, не приходилось… До сегодняшней ночи…

— Спасибо, Маруф. Скажи мне еще вот что…

Те же вопросы: кто уходил, куда, зачем, надолго ли, когда? Те же ответы… Стоп! Вот это важно.

— Когда ты говоришь вернулись Павел с Алексеем?

— В половине третьего. Я ближе всех к залу сидел, слышал, как часы били, когда они вошли.

Осталось поговорить со старичком-горнистом. Вспомнил, наконец, его фамилию: Ройский, Вильям Ройский. Потом поднимусь к друзьям — может быть, они что-нибудь заметили. Больше сделать ничего не успею — небо на востоке уже светлеет, вот-вот прибудет шеф со следственной бригадой…

В номере Ройского едко и неприятно пахло каким-то лекарством. Да, сегодня у Бориса недостатка в пациентах нет.

— Садитесь, пожалуйста.

Старичок — сама вежливость. А глаза в прожилках, красные. Раньше я этого не замечал. Плакал, что ли?

— Спасибо.

Странно, все номера одинаковые: две комнаты, небольшая прихожая. Но в этом своя — особая атмосфера. Комнаты почему-то кажутся совсем маленькими. Может быть,_дело в тяжелых стеллажах, заставленных от пола до потолка книгами в потертых золоченых переплетах?

Ройский заметил интерес, который я проявил к его библиотеке.

— Это вся моя жизнь, — просто сказал он, ласково касаясь рукой фолиантов. — Сколько себя помню, интересовался историей. Но не всей, а как бы это сказать… В приложении к самому себе, что ли?.. В каждой из этих книг есть упоминание о моих предках. Тридцать четыре поколения — это не шутка! Рыцари, дворяне, воины, купцы, исследователи, солдаты, рабочие… Чем только не занимались Ройские на протяжении веков! А я горжусь. Горжусь тем, что я — последняя ветвь, да какая там ветвь — последний сучок на могучем древе. Так уж вышло, что семьей я не обзавелся. Со мной род Ройских угаснет, но в памяти человеческой останется. Вам, наверное, трудно понять мои причуды?

— Нет, почему же.

— Вот и Гюстав был таким. Я его очень давно и очень хорошо знаю. Или правильнее сказать: знал? Как-то дико все, в голове не укладывается… Да… Очень гордился своим происхождением. Не баронской короной, конечно, а историей, тем, что его предки оставили в веках чистый и ясный след. По-моему, это прекрасно! Нет ничего хуже и страшнее забвения. Знаете, в истории человеческой были периоды, когда люди пытались отказаться от прошлого, устраивали шумные и злорадные судилища на могилах своих предков. Двадцатый век в этом особенно преуспел. И ни к чему, поверьте уж мне, старику, ни к чему хорошему это не привело…

Но вас, конечно, интересует совсем другое? Вы уж простите, разболтался… За привычным легче спрятать страх и бессилие. Этот кошмар: мертвый Гюстав, кинжал… Нет, из сотрудников этого не мог сделать никто! Абсолютно уверен. Да и зачем? Этот вопрос не идет у меня из головы. Зачем? За что?..

Что я делал вечером? Да, конечно, помню. Из зала ушел еще до полуночи. Устал, знаете ли, возраст, да и к режиму привык. Уснул практически сразу же. Потом услышал шум, проснулся, поспешил туда. Вот, собственно, и все…

Нет, ничего не слышал, да это и не просто — мои комнаты в самом конце коридора. Кто наливал вино Гюставу и Ольге? Право, как-то не обратил внимание. Вино в моем возрасте интереса уже не представляет, куда привычнее становится минеральная…