— Ни у одного прохиндея не зашевелились бы волосы от страха, — сказал Джо.

— Волосы шевелились от ветра, поднятого крыльями летучих мышей. Скорее всего, летучие мыши отступали и отступали, пока не оказались в тупике. И тогда они бросились сомкнутым строем навстречу опасности. Спелеолог еле выбрался. Свеча была потушена летучими мышами, а спички намокли. В этот день спелеолог дал себе зарок — отправляясь в пещеры, брать спички в непромокаемой упаковке.

С тех пор прошло более двух десятков лет. Много раз потом спелеолог забирался под землю, но уже не было такого случая, чтобы ему нечем было зажечь свечу. Свечу, но не факел. Факелы коптят. А зачем пачкать чёрной копотью стены подземных гротов? Ведь через двадцать, тридцать, сто лет сюда будут приходить туристы, и мы долиты думать не только о своём, но и о грядущих поколениях…

Возможно, вы воскликнете: «Как так! Быть этого не может! Человек, который уже сейчас заботится о том, чтобы неизвестные ему потомки пришли в пещерный мир, чистый, незаконченный и незасоренный, не станет засаривать его ложью, не станет выдумывать какого-то там «молодого и неопытного спелеолога» и приписывать ему происшествия, которые, нет никакого сомнения, произошли с ним самим. Тут что-то не то!»

На это автор должен сказать следующее. Да, конечно, Пал Палыч решил приписать другому два происшествия в его жизни, которыми не стал бы гордиться ни один настоящий спелеолог, — один раз он застрял в пещерном ходе, как какая-нибудь разжиревшая такса в лисьей норе, а другой раз оказался в пещере без света, как летучая мышь… Увы! Всё это так. Он действительно хотел ввести ребят в заблуждение, и против этого не возразишь. И в оправдание Пал Палыча можно сказать, пожалуй, только то, что если он и пошёл на этот маленький обман, то это вовсе не потому, что боялся подорвать в глазах ребят свой авторитет или же показаться им смешным. Нет! У Пал Палыча чистая и правдивая душа — недаром ребята приняли его в свою среду как равного! — и если он хотел кого ввести в заблуждение, то тут были свои причины, далёкие от тщеславия или желания скрыть некоторые позорные факты своей биографии.

И совсем уж неправы те, кто говорит, что Пал Палыч, дескать, притворяется, расписывая яркими красками пещеры, и что по-настоящему любить сырой и мрачный подземный мир невозможно, когда на белом свете есть и солнечный луч, и запах цветов, и кругом шевелится всяческая живность.

Да, конечно, мир, окружающий нас, прекрасен, и он куда лучше подземного… Но странную власть имеют пещеры над сердцем человека — таинственную и могучую. Они манят и пугают, и редко кто может пройти мимо пещеры, не заглянув в неё. Может, это голос предков, пещерных жителей, говорит в нас? Или манят они нас необычностью, тем, что стоят в стороне от общего потока времени и жизни?

Днём солнце щедро посылает жизнь на землю, ночью луна обходит дозором небо. В пещере же всегда безлунная, беззвёздная ночь. Зима, весна, лето, осень идут друг за другом непрерывной каруселью. В пещере же всегда одно и то же время года — нечто среднее между всеми временами года.

Шуршит по листве дождь, завывает ветер, перекатывается от горы к горе гром, воют волки, смеются и плачут шакалы, птицы поют каждая на свой лад. Тысячи звуков наполняют воздух. В пещере же мёртвая тишина и лишь изредка падают капли — кап! кап! кап!

Всюду кипит жизнь, но не в пещерах. Там жизнь еле теплится. Висят над головой летучие мыши, ползают слепые букашки, да плавают в подземном озере белые лупоглазые глупые рыбы — они даже не подозревают, что солнечный луч может пронзить толщу воды и блеснуть на рыбьей чешуе. Падают на землю жёлуди, из желудей вырастают дубы. Дубы стареют, сгнивают. Люди рождаются и умирают. Приходят и уходят поколения, племена, народы. Пашни засыпаются песками. Плодородные земли отвоёвываются у песков. Вместо одетых в звериные шкуры неандертальцев по тропинке бродят теперь туристы с фотоаппаратами. Огромные стальные птицы с рёвом проносятся там, где парили одни орлы. В пещере же всё остаётся таким, каким было тысячи лет назад, только, возможно ручей прокопал себе новый ход и спустился ярусом ниже, да расширилась трещина, и чуть-чуть, по миллиметровому кольцу в год, выросли сталактиты и сталагмиты, эти «пещерные часы», по которым учёные определяют возраст карста. И, может быть, предметы материальной культуры сохраняются в пещерах лучше, чем где-либо, ещё и потому, что время в пещерах заснуло и проходит, минуя их.

Все знают, что путешествие без приключений — не путешествие. Но разве не прекраснее всяких приключений романтика научных открытий, романтика познавания? Заманчиво заблудиться в пещерах, как Том Сойер с Бекки. Особенно если ты уверен, что тебя скоро спасут… Но не благороднее ли другое — узнать и сообщить людям нечто, о чем они до тебя не знали?

И пещеры хранят многие ответы на разные вопросы.

Недавно, например, в одном из гротов Воронцовской пещеры удалось обнаружить ракушки моллюска. Казалось бы, что могут сказать ракушки? Однако спелеологи многое узнали благодаря им.

Науке известно, что из всех народов древнего мира только финикийцы употребляли в пищу моллюсков. Финикийцы были искусными мореплавателями и заядлыми купцами. На своих утлых судёнышках они пробирались в Испанию, во Францию и даже побывали на Британских островах. И где бы они ни останавливались, они всюду оставляли после себя ракушки.

На берегах почти всех морей, омывающих берега Европы, найдены по таким ракушкам стоянки финикийцев, а вот на Черноморском побережье Кавказа они не попадались. Учёные всегда считали, что финикийцы не торговали с пародами Кавказа. И вот теперь Воронцовская находка!

Но одни ракушки ещё не доказательство. Не было ли там каких-либо сопроводительных находок?

Да, были. Рядом с ракушками лежали обломки прекрасных глиняных сосудов и небольшая двусторонняя бритва из бронзы.

Джихи не знали такой керамики, и бритвы не попадались в их стоянках. Выходит, здесь действительно побывали иноземцы. Нам удалось установить происхождение и сосудов и бритвы. Они были сделаны в Малой Азии четыре тысячи лет назад. Видимо, малоазиатские купцы, влекомые страстью к наживе, добрались до того места, где стоит теперешний Адлер, а затем пошли перевальным путём мимо Воронцовских пещер в Красную Поляну и на Северный Кавказ. Всё говорит, что Воронцовские пещеры стояли на пересечении оживлённых торговых путей.

В Воронцовских пещерах водятся безглазые мелкие рачки — креветки. Точно такие же креветки есть в пещерах на Балканском полуострове. В Крымских же пещерах их нет. Почему? Может быть, Кавказ и Балканский полуостров некогда были соединены сушей, а Крым нет?

Огромны Воронцовские пещеры. О том, какие они большие, можно судить хотя бы по тому, что во время гражданской войны в одном ярусе хранили своё военное имущество красные партизаны, в другом обосновались зелёные банды, а в третьем скрывались дезертиры из белой армии. И ни те, ни другие, ни третьи не подозревали о существовании соседей. Скоро работники стационара займутся исследованием одного очень интересного грота — Очажного. Возможно…

— Мы вам поможем. Хорошо? — спросила Машенька. — И мы не будем искать приключений на свою голову.

— Вы, прохиндеи, привыкли к широким горизонтам, к горным высотам. В пещерах придётся спускаться на сотни метров в глубину.

— Прохиндея не запугаешь ни метрами, ни километрами! — воскликнул Джо. — А между прочим, когда черкесы в девятнадцатом веке покидали здешние места, они ничего не закапывали в Воронцовской пещере?

— Ты опять? Тебе не надоело? — спросила Машенька.

— Интересуешься наукой — тебя ругают. Не интересуешься наукой — тебя шпыняют. Как жить дальше? — спросил Джо.

Грузовик исправно доставил исследователей на знакомую полянку у висячего моста. Арсен помог Зое Николаевне сойти, а когда он вновь подошёл к машине и протянул руку Машеньке, то Машеньки в кузове уже не было. Она стояла по другую сторону машины рядом с вихлястым Джо и, опершись на его плечо, показывала рукой туда, где за угрюмыми горами лежала таинственная Красная Поляна с её дольменами и черкесскими курганчиками.