— Ну, а я? Я разбросанный, как по-твоему? — спросил он.
Миша оглядел его с ног до головы.
— Ты? Конечно, разбросанный. Смотри, как разбросал черепки. И ещё у тебя сдерживающие центры слабо развиты. Потом, ты… как это?.. импульсивный тип!
— Импульсивный? А что такое «импульсивный»?
— Что я тебе, Алик-Архимед, что ли, чтобы на всё отвечать?
— Это тебе Вера Ивановна сказала про импульсивный?
— Кто бы не сказал, а сказал!
— Что это за центры такие — сдерживающие?
— Не знаешь?
— Не знаю.
Конечно, было бы гораздо честнее сказать: «И я тоже не знаю», но Миша нашёл другой, гораздо более умный ответ:
— Вот ты, например, можешь взять черенок и мыть его, мыть, мыть, мыть, без конца мыть?
— Без конца? Нет. Без конца, пожалуй, не могу.
— Ну, вот это и значит, что у тебя слабые сдерживающие центры. Понял? Ты не можешь долго задерживаться на одном деле. А кроме того, ты азартный. Помнишь, что Пал Палыч говорил про азартных археологов? Что от них толку не будет.
— Помню.
— Но ты не расстраивайся. Из меня тоже археолога не выйдет. Ну и пусть, верно? Чем-нибудь другим увлечёмся.
Адгур ничего не ответил. Он вытащил из воды свой фрагмент со странной конфигурацией и осмотрел его. Черепок походил на угол какого-то ящика из обожжённой глины, и в этот угол забилась твёрдая земля. Адгур хотел было бросить черепок на берег, к остальным фрагментам, но передумал и стал старательно выковыривать землю из углублений, затем потёр его рукавом спецовочки и снова сунул в воду. Держал он черепок в поде очень долго, так что пальцы перестали сгибаться от холодной воды, — это он, должно быть, решил развивать свои сдерживающие центры и больше не быть импульсивным.
Наконец он снова вытащил из воды черенок и стал рассматривать его и так и этак.
— А черепок-то весь в пупырышках, — сказал Адгур, протягивая фрагмент Мише.
Действительно, наружная поверхность черепка была шероховатая, как рашпиль, которым шофёры зачищают резину перед склеиванием. Но Мишу эти пупырышки особенно не заинтересовали, ибо он был занят тем, что щекотал высохшей травинкой то один усик улитки, то другой и смотрел, как от прикосновения усики сокращаются, втягиваясь в голову улитки.
— Такие черепки нам ещё не попадались, — настаивал Адгур.
— Смотри, какие смешные усики у улитки. Они у неё вместо глаз. Давай станем учёными по улиткам. А что? Чем плохо? Поинтереснее твоих фрагментов!
Тогда Адгур одним прыжком вскочил на ноги и закричал:
— Пал Палыч! Смотрите, какой черепок! С пупырышками!
— И необычной конфигурации, — солидно, совсем как какой-нибудь академик в чёрной шапочке, добавил Миша.
Пал Палыч осмотрел черепок, заглянул в кулёчки с подъёмным материалом и, став на колени, запустил обе руки в Мишин раскоп. Оттуда он вытащил целую пригоршню крупного чёрного морского песка — крошки — и несколько черепков.
— Зовите всех. Кажется, мы нашли нечто очень интересное! — сказал он.
Когда ребята собрались, Пал Палыч попросил их объяснить, как попали сюда морская галька и песок.
Посыпались разные варианты:
— Джихи нанесли, да?
— Чтобы дорожки выложить. Как у нас в совхозе. Верно?
— А это не остатки древней крепостной стены? Может, тогда делали стены из гальки?
Но нет. Ни один из этих вариантов не годился. Гальку и каменную крошку нанесли сюда морские волны, а насыпь эта естественного происхождения. Она — древний морской береговой вал, или место, где кончалось море и начиналась суша. И в этом морском береговом валу был найден черенок странной конфигурации, да ещё с пупырышками. Как он попал сюда? Какие выводы можно сделать из этого?
Ребята подумали-подумали, но ничего не придумали. Тогда Пал Палыч спросил про конфигурацию — дескать, слово «конфигурация» как будто усвоено достаточно хорошо, но о чём говорит в данном случае эта самая конфигурация?
— Конфигурация необычная. Не было ещё такой конфигурации.
— Ну, а что говорят вам пупырышки?
Но и пупырышки сказали ребятам не ахти как много.
— Пупырышки как пупырышки, ничего особенного. Такие бывают на тёрках для чистки овощей. Видны они только на наружной стороне черепка, а на внутренней их нет. Значит, делались они для украшения или, говоря по-научному, для орнамента. Больше ничего, пожалуй, о них не скажешь!
Пал Палыч выслушал ребят, а потом сообщил им о том, что поведала ему поверхность черепка. Ребята диву дались — какой-то несчастный кусок обожжённой глины, а сколько всякой всячины рассказал! Прежние черепки не были такими разговорчивыми.
Оказывается, пупырышки — это не просто пупырышки, а отпечатки ткани. А черепок — не просто черепок, а кусок так называемой «текстильной керамики». Это очень интересная керамика. Достаточно сказать, что археологи охотятся за ней во всех частях света. Правда, некоторые называют её «сетчатой», исходя из того, что поскольку на её поверхности виден как бы отпечаток какой-то сетки, то она и должна называться «сетчатой», но ни один настоящий учёный не принимает этот термин всерьёз. Гораздо правильнее термин «текстильная керамика», ибо он показывает самую технологию изготовления её. Технология же была такова. Возьмёт первобытный гончар и выкопает ямку в земле, выложит дно и стенки ямки тканью, а потом формуют из глины сосуд поверх ткани. Иногда же делает из глины длинную колбаску-жгутик и, накладывая один жгутик на другой, возводит стенки сосуда. Нередко сосуды изготавливались из цельного куска глины.
Но вот дно и стенки готовы. Гончар вытаскивает сосуд из ямы за выступающие концы материи. Следы ткани так и остаются отпечатанными на стенках. Этим, кстати, и объясняется то, что отпечаток виден только на наружной поверхности сосуда. Внутреннюю поверхность его сглаживали либо ладонью, либо пучком травы, а ещё чаще гребёнкой. Вот следы её видны на внутренней стороне.
Почему археологи до смерти рады, когда попадается текстильная керамика? Дело в том, что ткани очень недолговечны. Проходит век, от силы два или три, и некогда красивая и крепкая материя превращается в прах. Правда, в египетских гробницах ткани пролежали тысячи лет, но ведь в египетских гробницах такие условия, какие в природе не встречаются. Пупырышки же позволяют видеть структуру ткани и на основе её судить о состоянии техники ткачества того времени.
Текстильный способ изготовления гончарных изделий был известен кое-где в древнем мире. Текстильную керамику находили при раскопках свайных построек в Швейцарии. Встречалась она и у нас, на Оке, Клязьме и верхней Волге. Но в здешних местах такие находки не попадались. А учёным очень хотелось бы увидеть отпечаток ткани, изготовленной на Кавказском берегу Чёрного моря. Ведь здесь обитали люди, которые считались замечательными ткачами. Геродот, например, утверждает, что льняное полотно колхов по качеству не уступало лучшему полотну того времени — египетскому. Колхи же жили южнее, в Колхиде.
— Ну, а теперь посмотрите хорошенько на структуру этого материала. Что она вам скажет? — спросил Пал Палыч.
С особой осторожностью, как какую-нибудь хрупкую вещь, ребята взяли черепок и снова осмотрели его. А Леночка, так та, по простоте душевной, даже обнюхала его и поднесла к уху, должно быть, думала, глупенькая, что черепок возьмёт да и прошепчет свой старый-престарый секрет.
Немного погодя ребята вернули черепок:
— Черепки, что мы нашли здесь весной, были и крепче и лучше обожжены. А этот больно хрупкий.
— Тесто в тех черепках было ровнее.
— И он какой-то пористый.
— Ну, а вам, Пал Палыч, что прошептала структура?
И Пал Палыч рассказал, что именно он узнал, изучая структуру.
— В тесте видны какие-то зёрна. Это примеси морского песка. Попадается крапинка полевого шпата и слюды. Всё это в изобилии находится здесь, на берегу моря. Значит, это местное изделие, а не привозное. Песок, как видите, просеян плохо, полевой шпат размешан недостаточно. Имеются неразмятые кусочки глины. Черенок рыхловат, и в изломе он чёрного цвета. Это говорит, что обжиг производился на костре, а не в гончарной печи. Но почему? На этот вопрос могут быть два ответа: либо гончарная печь ещё не была известна, и тогда это осколок сосуда каменного века; либо мастера не придавали большого значения сосуду, и этим объясняется плохое качество замеса и плохой обжиг. Какой из этих двух ответов правилен, определим по сопроводительным находкам.
