Перед входом в «Медведя» родители, брат и Бернард пропихнули меня вперед, я вошел — в зале было темно. Но в тот же миг зажегся свет, а следом раздался оглушительный рев «С днем рождения!», и я понял, что оказался тем несчастным, которому преподнесли вечеринку-сюрприз.

Крик матери перекрыл шум:

— Я планировала это месяца два!

Растянув губы в улыбке, я оглядел зал, полный знакомых лиц. Найджел с Лансом сидели у барной стойки. Уэйн Вонг появился из кухни с блюдом китайских закусок. Маргаритка и Умник Хендерсон беседовали с Майклом Крокусом. Грейси подбежала ко мне и обняла за ноги. Чуть поодаль, за столиком, я увидел мистера Карлтон-Хейеса и Лесли в обществе трех пожилых мужчин, по именам я их не знал, но определенно где-то раньше встречал. (Позже Том Уркхарт сказал, что эти трое — постоянные клиенты, отказавшиеся освобождать помещение «только потому, что здесь частная вечеринка».) Уэллбеки стояли под пластиковым баннером «Счастливого сорокалетия!».

Я поискал глазами Георгину — ее не было. Однако в половине девятого дверь распахнулась, впустив Пандору в дубленке сливочного цвета и темно-коричневых сапогах до колена. Мою лысую голову она видела впервые, но даже бровью не повела.

— На дорогах полная жуть, — пожаловалась Пандора. — Полно идиотов в семейных малолитражках. Для серьезных людей, вроде меня, нужно выделить отдельную полосу.

— Но есть же скоростная полоса, — напомнил я.

— Она недостаточно скоростная, — отрезала Пандора.

Том Уркхарт подобострастно поднес ей бокал шампанского. Пандора выпила его залпом, словно лимонад. Уркхарт попытался завести с ней разговор об угрозе, нависшей над «Медведем», со стороны пивоварни.

— Каждый день по двадцать пабов идут ко дну… — начал он.

— Я здесь как частное лицо, Том, — оборвала его Пандора. — Будьте лапусей и принесите еще один бокал шипучки. — Том поплелся обратно в бар, а Пандора, впившись в меня заблестевшим глазом, потребовала: — Я жду рапорта о развитии ситуации с этой твоей чертовой предстательной железой.

Опухоль вроде бы уменьшается, и онколог считает, что «имеются основания для оптимизма», отрапортовал я.

Выражение лица Пандоры не изменилось.

— Алистер Дарлинг говорил примерно то же самое об экономике перед тем, как фунт резко потерял в весе. — Том подал ей второй бокал шампанского; пригубив, Пандора продолжила: — И снабди меня свежей информацией касательно этой дурацкой истории с Георгиной и Хьюго.

Последний раз я видел Георгину на почте в деревне, сообщил я, она была одета в пальто от Диора.

— Диор! — захохотала Пандора. — В деревне! Как вульгарно.

Пока мы разговаривали, вокруг нас кружили люди в надежде привлечь внимание Пандоры. Не со мной же они хотели пообщаться — на этот счет я не испытывал ни малейших иллюзий.

Часов в девять погас свет и из-за барной стойки выплыла мать с большим тортом в форме раскрытой книги под белой глазурью и сорока свечами. Молча загадав желание (пусть Георгина вернется), я задул свечи. Гости затянули «Ведь он славный малый», сбиваясь и начиная сначала, но тут мать захлопала в ладоши и во все горло попросила тишины. У меня упало сердце — она готовится произнести речь. Начала она с того, что расплакалась и принялась махать растопыренными пальцами на уровне глаз — этому жесту она определенно научилась у конкурсантов из «Икс-фактора», в реальной жизни я такого не видывал. Несколько женщин бросились к ней с бумажными носовыми платками, кто-то гладил по плечу.

— Не распускай нюни, Полин! — выкрикнул отец, после чего матери удалось взять себя в руки.

Первая ее фраза прозвучала вполне пристойно:

— Спасибо всем, кто пришел на наш праздник, и особая благодарность за то, что не проболтались Адриану о готовящейся вечеринке. — Но потом ее понесло: — Не могу поверить, что минуло уже сорок лет с тех пор, как я его родила! Боже мой! Я никогда не испытывала такой боли! Тридцать шесть часов мучительной агонии, и некому было подержать меня за руку или растереть спину. Я по сей день не знаю, где тогда был Джордж.

Гости женского пола с укором воззрились на моего отца.

— Я поехал на рыбалку, — оправдывался он. — А мобильников тогда и в помине не было.

— Ты мог бы найти способ поддерживать со мной связь, — возразила мать. — У твоей мамаши был телефон.

Несомненно, из опасений, что перепалка между моими родителями вот-вот выродится в свару, мистер Карлтон-Хейес поднял руку:

— Можно сказать несколько слов?

Мать кивнула с явной неохотой, ей нравится быть в центре внимания.

Вырулив из-за столика, мистер Карлтон-Хейес с улыбкой обратился к небольшой толпе гостей:

— Постараюсь не наскучить вам. Я лишь хотел сказать, что Адриан — самый добрый человек, каких я знал, и знакомство с ним я почитаю за честь и удовольствие. Видите ли, работа в книжном магазине бывает очень нелегкой, мы притягиваем довольно необычную клиентуру. Адриан всегда был терпелив с нашими посетителями. В последнее время на него обрушилось немало бед, но он великолепно справляется — без капли жалости к себе. С днем рождения, Адриан!

Когда аплодисменты смолкли, мать опять взяла слово:

— Итак, через тридцать шесть изматывающих часов он родился, размер его головы потряс акушерок. Потом пару месяцев он непрерывно орал днем и ночью, пока мы не догадались, что соска на бутылочке для него слишком мала. — Мать засмеялась. — Он просто не мог из нее ничего высосать и поэтому худел! — Она умильно хихикнула. — Ну а потом мы начали наслаждаться общением с ним.

— Господи! Она что, собирается рассказать нам твою жизнь день за днем? — шепнула Пандора.

Мать то и дело путалась в словах, но упорно продолжала говорить. Гости уже посматривали на часы. Счастливчики, стоявшие ближе к двери, потихоньку сматывались. В конце концов, подзуживаемый Пандорой, я прервал излияния матери как раз посреди байки о том, как меня, четырнадцатилетнего, повели в магазин игрушек, где к моему носу приклеилась модель самолета.

Я встал и коротко поблагодарил мать, Уэйна Вонга и ту женщину, которая испекла торт. Ко мне подбежала Грейси. Дочка изрядно устала и, не удержав банку фруктового «Вимто» в руке, пролила ее содержимое на сливочную дубленку Пандоры. Та, оставаясь совершенно невозмутимой, превратила все в шутку:

— Ерунда! Я потребую возмещения расходов.

— Из парламентской кассы? — спросил я. — А разве это законно?

— Абсолютно. Все в рамках правил. У нас ведь не зарплата, а пособие по бедности. И статьи парламентских расходов сильно скрашивают жизнь при наших нищенских заработках.

Тетрадь «Смайтон» тоже приобретена на эти деньги? — поинтересовался я.

— Конечно, — пожала плечами Пандора, — вместе с другими офисными канцелярскими товарами. Но если ты такой принципиальный, я заберу ее обратно, и с радостью.

Я припомнил роскошную молескиновую обложку, плотные, будто атласные, страницы. Представил, как я пишу на них нечто необычайное: книгу, которая перевернет мир. Может, совместными усилиями, моими и тетради «Смайтон», нам удастся возродить английский роман?

— Я оставлю ее себе.

Мать уговорила Тома Уркхарта включить какую-нибудь музыку. Он выбрал диск Фрэнка Синатры «Песни для свингующих влюбленных».

Первыми вышли танцевать Бернард Хопкинс и миссис Льюис-Мастерс. Я был поражен тем, с каким проворством они переступали ногами. Затем поднялись Найджел с Лансом, озадачив кое-кого из темных обывателей Мангольд-Парвы.

Пандора пригласила меня танцевать.

— Ты же знаешь, я не умею танцевать, — отказывался я.

Она рывком поставила меня на ноги:

— Глупости! Просто выходишь на танцпол и изображаешь половой акт, удерживаясь, однако, от реального проникновения.

Я позволил ей обнять меня, и мы потоптались на небольшой площадке перед баром. Мать танцевала с Бреттом. Он сказал Пандоре со смехом:

— Вот что в провинции называют «крутой вечеринкой»!