Понедельник, 10 марта
Письмо из Мексики по электронной почте от матери Георгины:
Здравствуй, дочь моя. Папа говорит, ты нашла работу в английском загородном доме. Добрая весть. Когда ты приедешь к нам с мужем и малышкой Грейси? Артур работает в Мехико-Сити. У него теперь два магазина, и в обоих торгуют свининой. У нас много солидных клиентов: начальник полиции, два кардинала и монахини, которые заботятся о сиротах, что промышляют на свалке. Надеюсь, ты по-прежнему не сердишься на меня, Георгиночка. Мне пришлось сбежать от твоего отца. Каждую ночь он по три часа без перерыва говорил со мной. Каждый день дарил подарки. Когда был на работе, звонил постоянно сказать, как он любит меня и какая я красивая. Вот почему я покинула его. Какая женщина такое выдержит? Я счастлива с Артуром, он не относится ко мне хорошо, каждый вечер я должна подавать ему ужин в столовой, а сама ем на кухне в одиночестве, но я счастлива.
С любовью от твоей мамы,
Кончита.
С разрешения жены я прочел это письмо и покачал головой:
— Мне никогда не понять женщин.
— Отец не давал ей дышать, — с грустью сказала Георгина.
Я спросил у нее, хотела бы она навестить Кончиту и своего отчима Артура, когда мне станет получше.
— Нет, — ответила Георгина, — Хьюго без меня не справится, да и в любом случае мы не можем себе этого позволить.
Я обрадовался: статистика убийств в Мехико одна из самых высоких в мире.
Вторник, 11 марта
Нас почтил своим вниманием Отдел по борьбе с преступлениями против окружающей среды. Весь «отдел» состоит из двух человек — молодой угрюмой женщины и мужчины постарше в водонепроницаемой куртке и болотных сапогах. Женщина показала удостоверение и спросила, нельзя ли им зайти в дом «на пару слов».
Терпеть не могу это выражение, поэтому я ответил:
— Вы можете войти, если у вас есть ко мне дело, но перекидываться парой слов мне некогда.
Я оставил их стоять в прихожей, поскольку на кухне торчал Бернард в очень коротком халате, купленном в секонд-хенде, который все время распахивался, а в гостиной мать подстригала отцу ногти на ногах моими особыми щипчиками.
Оказалось, создание Отдела по борьбе с преступлениями против окружающей среды благословили районные власти. Во время «патрулирования» борцы заметили, что два наших мусорных бака находились на обочине дороги в 10.17 — «целых два часа после того, как в 8.16 из них вытряхнули мусор». Это нарушение, напомнили мне, которое грозит штрафом в 100 фунтов.
— И более того, — угрюмо сказала женщина, — крышка одного из баков была приоткрыта на пятнадцать сантиметров.
Когда я объяснил, что слишком слаб, чтобы затащить баки обратно во двор, а моя жена, видимо, запамятовала о том, что баки нельзя переполнять, парочка обменялась скептическими взглядами профессионалов.
— Каких только отговорок мы не наслушались, мистер Моул, — скривилась дамочка. — В общем, вы официально предупреждены. Помните, вы обязаны выставлять баки на улицу не ранее семи тридцати утра и забирать их обратно не позднее половины девятого. Вам ясно?
Не знаю, долго ли мы еще препирались, но, когда в прихожую вышел Бернард узнать, «из-за чего сыр-бор», парочка поспешила ретироваться.
— Они напомнили мне о послевоенном Восточном Берлине, когда соседи доносили в Штази о каждом твоем чихе.
Среда, 12 марта
Утром не смог вылезти из постели. Георгина взялась отвести дочку в школу. Они опаздывали, потому что Грейси повела себя возмутительно. Все было хорошо, пока она не увидела содержимое коробки для завтраков.
— Фу! — завопила она. — Противный черный хлеб с какими-то семечками, противный виноград с косточками и противная вода с пузырьками. Почему мне не дают шоколадный батончик, чипсы и кока-колу?
Боюсь, девочка унаследовала плохие гены моего отца, отвечающие за пищевые пристрастия. Однажды отец чуть не уморил себя голодом в отпуске на пустынном греческом острове, когда по ошибке заказал проживание в отеле, где придерживались политики сыроедения, по схеме «все включено». Иных заведений, где его могли бы накормить, на острове не обнаружилось.
В 9.35 утра зазвонил телефон. Я, едва держась на ногах, встал ответить.
Голос, как у робота, произнес:
— Если вы являетесь родителем, либо опекуном, либо лицом, ответственным за Грейси Моул, нажмите один.
Нажал один.
— С вами говорят из службы оповещения о пропусках занятий начальной школы Мангольд-Парвы. Вашего ребенка, Грейси Моул, нет в школе. Если ребенок болен, нажмите два. Если ребенок отсутствует по объяснительной записке, нажмите три. Если ребенок ушел в школу, но не появился там, нажмите четыре. Если вышеперечисленное не подходит, нажмите пять. Если вы желаете побеседовать с представителем педсостава, не звоните в промежутках после… — И тут, дневник, робот застрекотал: — Восьми тридцати и до девяти десяти; после одиннадцати десяти и до одиннадцати тридцати пяти; после двенадцати пятнадцати и до часа тридцати; после трех пятнадцати и до трех тридцати пяти. Просьба учесть, что школа закрывается в четыре часа дня. Запросы о потерянном имуществе следует подавать в промежутках между указанными выше временными сроками.
Я нажал шесть — посмотреть, что из этого выйдет.
— Начальная школа Мангольд-Парвы, — гаркнул робот, — не несет ответственности за несчастные случаи либо инциденты, произошедшие с ребенком вне территории школы.
Попытался дозвониться до Георгины, но опять нарвался на робота — ее автоответчик. Позвонил на мобильный, однако номер был занят. Ничего не оставалось, как отправиться в школу и выяснить, что же случилось с моей дочерью. Уж не бросила ли ее Георгина на проезжей части после того, как Грейси своим ужасным поведением довела мать до ручки?
Бернард вызвался пойти вместо меня, но, когда человек с такой неконвенциональной наружностью объявится на игровой площадке и спросит о Грейси, все полицейские машины Англии с воем ринутся к школе — тем более если мой жилец наденет старомодный плащ, купленный на деревенской распродаже ношеной одежды.
С Георгиной мы столкнулись у запертых школьных ворот. Оба задыхались и не могли говорить. Давненько я не бегал, и стоило остановиться, как у меня подкосились ноги. Георгина подхватила меня, подвела к автобусной остановке и усадила на деревянную скамью, исчерканную вырезанными инициалами. Затем она принялась жать на кнопку переговорного устройства, выкрикивая свое имя, и, когда ее впустили на территорию школы, я попытался прийти в себя.
Я сидел, обхватив голову руками, и вдруг кто-то поставил на скамью пакет из «Спара». Это был Саймон, наш викарий.
— Адриан, гоните прочь отчаяние. — Викарий уселся рядом, положил руку мне на плечи. Я с отвращением увидел, что его глаза полны сочувствия. — Пока есть жизнь, есть надежда, — мямлил он, — и, если вы разделите свое бремя с Господом, Он вас услышит.
Словно рекомендовал обратиться в клиентскую службу Британских телефонных линий.
Воспользовавшись случаем, я поинтересовался у Саймона, не осталось ли на кладбище незанятых семейных участков.
— Я бы предпочел удаленное место, чтобы из школы не было видно, — уточнил я. — И по возможности такой участок, чтобы на него падали лучи заходящего солнца.
Саймон сказал, что восхищается моей прагматичностью, но, увы, на захоронение существует длинный список ожидания. Однако, в случае моей прискорбной кончины, при условии, что я выберу кремацию, моим родственникам разрешат развеять меня у церковного крыльца над клумбой с розами.
Из школы вышла Георгина, она громко и гневно поносила службу оповещения о пропусках занятий за дезинформацию. Викарий поднялся ей навстречу:
