— Это набор от «Шанель», — сказала она, вручая мне сумку, — но мне продали его всего за семь девяносто девять.

Я вынул из сумки кусок розового мыла, от которого даже через целлофан разило так, что глаза слезились. Затем карликовую щетку для ногтей, увлажняющий крем, который не впитывался в кожу, и диски для снятия макияжа, такие жесткие, что ими можно было бы отчистить нефтяную скважину. Жулику с рынка явно удалось заморочить матери голову — при ближайшем рассмотрении я обнаружил, что даже название написано неправильно: «Шанелл».

Георгина, взяв подарок, вежливо поблагодарила. Но позже я услышал, как она говорит Найджелу по телефону:

— Это такая же фальшивка, как и наш брак в настоящий момент.

Мне она подарила керамическую кружку с сердечком и открытку — черный лабрадор сидит у ног хозяина, расположившегося в кресле. Открытку, которую я подарил жене, изготовила Грейси. Она нарисовала свадьбу своих родителей. Причем мы с Георгиной очень разного роста, я достаю моей невесте только до колена, — неужто ребенок именно так видит наши отношения?

Выносил на помойку не поддающиеся переработке упаковки от продуктов и увидел семейство лис — они жрали вчерашние куриные кости. Не понимаю, как им удалось вытащить кости из бака?

Самый крупный лис — отец семейства, надо полагать, — презрительно глянул на меня и как ни в чем не бывало продолжил терзать куриные останки. Наглец! Неужто эти дикие существа больше не боятся нас, людей?

— У-у! — крикнул я и ударил в ладоши, но рыжая тварь лишь улыбнулась, не переставая жевать. Лисица-мать и два лисенка отошли на несколько метров, затем уселись и принялись вылизывать друг друга. — Убирайтесь! — заорал я и хлопнул крышкой бака, думая напугать их и обратить в бегство, все четверо и с места не двинулись.

В конце концов я замерз и ушел в дом.

Бретт, наблюдавший за мной из окна, сказал, когда я появился в гостиной:

— Надо было взять лопату и шарахнуть по их мерзким вшивым головам.

Бернард, читавший книгу, поднял на него глаза:

— Ты — законченный гад, Бретт, согласен? И чего ты вообще тут торчишь? Давай-ка проваливай в соседнее помещение.

— Это дом моего брата, ты, старый хрен, — огрызнулся Бретт. — И у меня куда больше прав находиться здесь, чем у тебя, побирушки вонючего.

Я должен был осадить Бретта, но, честно сказать, дневник, у меня более сил нет ругаться. Поднявшись в спальню, я лег на заправленную кровать.

Заглянули мать с отцом узнать, не надо ли нам что-нибудь купить. Похоже, прежде чем зайти сюда, они повздорили, и, пока я составлял список, мать продолжила перепалку.

— Джордж, — наседала она, — обещай, что не поддашься и не одолжишь Бретту эти деньги.

— Но нельзя же лишать мальчика шанса, да и что в этом такого ужасного? Без спекуляции нет аккумуляции. И не забывай, Полин, победа достается храбрым.

— Папа, — вмешался я, — если ты держишь в доме деньги, Бретт найдет их по запаху.

Мать встревожилась:

— Адриан прав. Надо их перепрятать, Джордж.

Вечером явилась мать с гигантской банкой фасоли «Хайнц». Вручая банку, она заговорщицки подмигнула мне:

— Это очень, очень ценная банка. Ты понимаешь, о чем я? У этой фасоли богатый вкус. Она станет весомым вкладом в ваши продуктовые запасы.

Я прервал этот поток неуклюжих финансовых намеков, взяв у нее банку, и поставил ее на полку с консервами.

Дневник, ты словно жестокосердная возлюбленная, превратившая меня в своего раба. Но с тех пор, как я начал химиотерапию, мне все труднее находить силы для ежедневных записей. Теперь болезнь и процедуры властвуют надо мной.

Ездил в больницу за бесплатным париком — вместе с Георгиной, она сидела за рулем «мазды». (Мать по-прежнему отказывается вписывать нас в свою страховку, пришлось купить полис, за который с нас содрали безумные деньги!) Георгина мотивировала свое участие так:

— Ты и белья себе нормального не способен купить, не то что парик выбрать.

Изготовителя париков звали Малкольм Далтри. Я спросил, не родственник ли он Роджеру Далтри, знаменитому рок-музыканту и певцу. Он озадаченно посмотрел на меня:

— Нет, не родственник.

Дневник, почему я испытываю потребность заводить светскую беседу с работниками здравоохранения? Может, мне настолько ненавистно называться «пациентом», что я каждый раз пытаюсь восстановить свой прежний статус обычного человека?

Осмотрев мой скальп, Далтри неодобрительно заметил:

— Вам следовало прийти ко мне задолго до того, как у вас начали выпадать волосы.

У самого Далтри шевелюра подозрительно напоминала парик, который, в свою очередь, сильно смахивал на мех животного, погибшего под колесами автомобиля, — горностая, например.

— Ваш парик вы сами изготовили? — поинтересовался я.

— Я не ношу парик, — сердито буркнул он. — У меня свои волосы. — Обмерив мою голову, он спросил: — У вас есть особые пожелания насчет цвета, формы, стиля, длины, волнистости?

— С тех пор как я на химиотерапии, у меня пропала способность принимать какие-либо решения, — сказал я.

Георгина, желая помочь, воскликнула:

— Ади, тебе выпал шанс обзавестись волосами, о которых ты мечтал всю жизнь!

— Примерьте образцы, если хотите, — предложил Далтри.

Первым я примерил черный парик с пробором сбоку, в нем я походил на китайского хипстера. Второй был блондинистым и кудрявым.

— Сними немедленно, — приказала Георгина, — а то мне чудится, что я вижу перед собой одного из братьев Маркс, самого придурковатого[69].

Третий, мышиного цвета и едва покрывавший череп, и париком-то было трудно назвать.

— Что ж, англосаксонскую линию вы всю перепробовали, — подытожил Далтри. — Хотите взглянуть на парики для «людей в цвете»?

— Почему нет, — согласился я.

Задумчиво поглядев на меня в черном парике с тугими кудряшками, выполненном, как выразился Далтри, по «восточным лекалам», мастер сообщил:

— В принципе, мы можем подбирать подходящий цвет и длину, но только в строгом соответствии с государственным стандартом.

— А вы делаете прическу как у Бориса Джонсона?[70] — оживился я. — Думаю, это меня бы устроило.

— Вы требуете невозможного, мистер Моул, — покачал головой Малкольм Далтри. — Если вам по сердцу стиль интеллектуальной знаменитости, обращайтесь к частному производителю.

Мы ушли, так ничего и не выбрав, — не хотелось производить впечатление людей настолько обнищавших, что они не могут позволить себе заказать парик у частника.

На улице Георгина сказала:

— Давай-ка наведаемся в «Побалуй себя» к Лоуренсу? Он наверняка посоветует что-нибудь стоящее.

Вернувшись в Мангольд-Парву, мы припарковались у салона. Лоуренс, развалившись в кресле перед зеркалом, читал «Вог». Миссис Льюис-Мастерс сидела под сушильным колпаком; бигуди, сплошь покрывавшие ее голову, были размером с канализационную трубу. Она читала «Деревенскую жизнь». Вместо приветствия старая дама приподняла бровь.

Георгина и Лоуренс бросились друг другу на шею.

— Где ты пропадала? — пропел Лоуренс.

— Дома, — улыбнулась моя жена, — сама мыла голову, сама подравнивала волосы.

Лоуренс воздел свои жилистые руки в утрированном испуге:

— Плохая девочка! Знаю, у тебя сейчас бабла не густо, но на прическе нельзя, нельзя экономить!

Георгина объяснила, зачем мы пришли.

Лоуренс схватил меня за руку: