Обитатели этого зеленого и богатого водой региона собираются длинными зимними вечерами вокруг очагов, где пылают дрова. Утром они открывают двери и смотрят на туманную дымку, нависшую над узкими морскими заливчиками, окутывающую сосны и огромные гранитные валуны, что лежат на вершинах, подобно доисторическим чудовищам. В сьеррах[15] центральной части страны целые деревни бывают зимой занесены снегом, и их жители, надев круглые снегоступы, мягко передвигаются между домиками с покатыми соломенными крышами, где люди и звери скучены вместе, в духоте и тепле.
Туман, дождь и снег способствуют уединенной семейной жизни, привязанности к дому и почитанию матери, которая хранит тепло домашнего очага, подобно ангелу-хранителю. Туман, дождь и снег — таинственные, непостижимые, навевающие грезы. Мужчины и женщины, рожденные среди этих природных стихий, мечтают, поют, странствуют и пишут лирические стихи. Их любовь к одиночеству, типично кельтское чувство единения с землей и склонность к наслаждению меланхолией резко контрастируют с общительностью других испанцев. Они более медлительны, более склонны к раздумьям и сентиментальны.
В северо-западной части Испании любовь и воспевавшие ее поэты закономерно были совсем иными, чем на остальной территории полуострова. Там нет ни арабесок, ни словесных излишеств и украшений; откровенное удовольствие приходит на смену восточному сладострастию, женщинам позволяется смело петь о боли разлуки с любимым, а роль матерей очень велика. Девушку, отказавшую поклоннику, бранят, не стесняясь в выражениях. Мужчины и женщины там ближе друг другу. Там нет стихов о девушках-ра-бынях и о воздержании. Там нет дворцов и королев, за исключением тех, что описаны в cantigas с/е атог учтивых трубадуров при дворе Сантьяго, ка которых оказали влияние поэты Прованса. Только в Галисии существуют народные cantigas с/е amigo[16], вкладываемые в уста молодых женщин, обычно в форме любовных плачей{47} при разлуке с любимым.
Галисийцы никогда не знали сатирических песенок о malmaries[17], столь популярных во Франции. У этого матриархального народа с примесью германской крови взгляды на женщин и любовные отношения были более эгалитарными, более человечными и естественными, чем представления, бытовавшие в суровой Кастилии и наполовину чувственной, наполовину холодной Андалусии. Ни в одной другой европейской стране поэты не вкладывали в уста женщин, поющих о любви, такие слова, какие находили галисийцы для своих cantigas de amigo. Эти трубадуры были весьма подвержены женскому влиянию — уж не потому ли, что понимали: первой наставницей мужчины в любовных делах повсюду — не исключая и сада Эдема — была женщина.
Эти cantigas, в отличие от тех, что посвящены утонченным дамам, были созданы простыми людьми и описывают деревенскую любовь. В них говорится о встречах влюбленных в лесу или у ручья, куда девушка приходит умываться или мыть голову. Где-то на дальнем плане всегда присутствует бдительная мать, желающая знать, почему ее дочь так долго не возвращалась домой. Символ влюбленного — олень, и дочь обычно отвечает, что ее напугал в горах олень. Иногда свидания происходят во время местного паломничества, или готел'а[18], на скале у моря либо в церкви, окруженной деревьями.
Влюбленный часто отсутствует: он находится либо в море, либо на службе у короля. Возлюбленная стенает на берегу моря или останавливает путника и спрашивает его, что слышно о ее amigo. Одна девушка готовится бежать с возлюбленным; другая стирает одежду в ручье и надеется, что ее amigo, преследуя на охоте зверя, пройдет именно этим путем. Мать сопровождает девушку во время паломничества и вообще всячески ей досаждает. Она ругается, преследует советами, а иногда и бьет дочь, чья судьба находится в ее руках. Вся эта история заканчивается свадьбой, и любовь, описанная в ней, ничуть не похожа на прелюбодеяние, о котором пели придворные трубадуры.
Общее настроение cantigas de amor проникнуто меланхолией и лиризмом. Оно никогда не бывает страстным. Ни слова не говорится о поцелуях. С другой стороны, трубадуры при дворах вельмож Сантьяго-де-Компостела, и даже сам король, могли быть грубыми; в непристойных cantigas de escarnio[19] они изображаются этакими дикарями и буянами, которых женщины изгоняют из будуаров. Как мы уже знаем, арабские дамы тоже не гнушались сочинением грубых стихов. Нам ничего не известно о средневековых галисийских женщинах-поэтессах, но веселые танцовщицы сопровождали армию и крестоносцев в походах и вдохновляли придворных трубадуров в мирное время. Их называли soldadeiras[20]; наиболее известна из них Мария Перес, La Balteira. Она была не только танцовщицей, но и певицей и, очевидно, происходила из знатного рода. Мария пользовалась популярностью при дворе Альфонса X, и Менендес Пидаль{48} считал, что она могла использовать свои чары в политических целях, надеясь смягчить мусульман, с которыми вела переговоры. Трубадур Педро д’Амброа, один из множества любовников этой дамы, написал о ней, вероятно в приступе ревности, непристойный стишок.
В 1287 году Мария Перес готовилась сопровождать Альфонса X в походе против короля Туниса. Ее возвращение затем воспел в саркастической песенке трубадур Пере да Понте, который сомневался, действительно ли она доехала до самого Туниса и привезла из Рима достаточно индульгенций, чтобы получить отпущение грехов за всю свою порочную жизнь. В старости Ла Балтейра исповедалась в своих «веселых» прегрешениях и удалилась в монастырь Собрадо, которому завещала все состояние.
Темы любви к замужней женщине и влюбленного, отдающего жизнь за любимую, занимают центральное место в легенде о трубадуре Масиасе, которого взбешенный муж убил за любовные письма и песни, посвященные его жене. Всевозможные версии этой легенды звучат по-разному, но в основе их неизменно присутствует тема любви и смерти Масиаса. «Любить крепче, чем Масиас» — эта поговорка до сих пор в ходу у испанцев.
В пятнадцатом веке, когда было модно публично спорить о недостатках и достоинствах женщин, один галисиец, защищая их в своем трактате El Triunfo de las Donas[21], приводит курьезные аргументы в защиту прекрасного пола, предвосхищающие попытки шестнадцатого столетия возвести женщин на пьедестал платонической любви. Женщина, писал автор, есть последнее и самое совершенное из всех творений. Она была создана в раю, среди ангелов, а не среди животных, и не из глины, как Адам. Она красивее, а также чище, чем мужчина, более умеренна в пище и питии; она более целомудренна и рассудительна. Дар предвидения у нее развит лучше, чем у мужчины. Дикие звери обходят ее стороной. Женщина была первой, кого искусил Сатана, а это доказывает, что для него она была важнее мужчины. Вообще, Ева не отвечает за первородный грех, поскольку яблоко запретили вкушать Адаму, а не ей! Воздух — естественная стихия женщины. Она создана, чтобы обитать в высших сферах. На мой взгляд, Хуан Родригес из Падрона, автор этого трактата, все же несколько перебарщивает.
В своих Десяти заповедях любви он развивает теории трубадуров об изысканной любви, делая от себя несколько оригинальных добавлений. Автор одобряет любовь только в тех случаях, когда влюбленный уверен, что его чувство будет встречено взаимностью; он отстаивает постоянство, чувство меры, правдивость, искренность, советует избегать одиночества и меланхолии и подчеркивает важное значение богатства, потому что «любовь и бедность друг с другом не уживаются».
