А что вы скажете об одном севильском senorito, который всего несколько лет назад пришел в такое восхищение от проститутки, что обучил ее в парижском монастыре и через два года представил своей аристократической семье в качестве законной супруги? Он обвенчался в Париже, и семья была поставлена перед fait accompli, восприняв его, впрочем, благосклонно. Молодая жена была очаровательной, красивой и воспитанной. Сейчас она — одна из самых уважаемых членов крупнейшей женской церковной организации в Севилье, и никто не знает (а если и знают, то предпочитают не вспоминать), что когда-то эта женщина была небезызвестной Ангели-той из борделя Росалиты ла дель Кура. (Последняя, как говорили, родилась в семье деревенского священника.) Мне рассказывали, что в нашем веке по меньшей мере пять проституток через замужество породнились с высшими слоями севильского общества.

Глава первая. От rias[84] до гор

Любовь для меня — предмет серьезных научных изысканий, и большинство людей, за исключением французов и итальянцев, воспринимают такую позицию весьма неоднозначно. Это вовсе не означает, что мой интерес к этой теме вызывал у испанцев ту же реакцию, что и у англичан, для которых, как я уже говорила в книге Любовь и англичане, отношения между мужчиной и женщиной либо повод для шуток, либо «нечто грязное»; просто в Испании преобладает сдержанное, более строгое отношение к этой стороне жизни. Сотрудник посольства, к которому я, прежде чем ехать в Испанию, обратилась за рекомендательными письмами, счел тему моих исследований чересчур «фривольной». Директор каталонского института культуры охотнее откликнулся на мою просьбу о помощи. Каталонцы, живя по соседству с «Европой», а в частности Францией, пользуются репутацией людей с более широким кругозором.

Во Франции и в Англии у меня была возможность использовать уже имеющиеся данные — в определенных пределах, конечно,— но в Испании, которой еще только предстоит привыкать к обзорам, анкетам и социологическим исследованиям, я оказалась в жутком информационном вакууме. Что мне оставалось делать? Естественно, в первую очередь самой взяться за исследования. Но как это воспримут? И к кому можно обратиться за необходимыми сведениями? Двумя самыми надежными источниками информации мне представлялись духовники и врачи. Вот только захотят ли они со мной говорить?

Итак, перед вами своеобразный отчет о предпринятых мной «поисках любви» в современной Испании. Не берусь утверждать, что исчерпала эту тему полностью — и даже наполовину. Надеюсь только, что вы с моей помощью ощутите аромат испанской любви — весьма оригинальный, не позволяющий спутать ее с любовью французской или английской,— аромат, который может скоро исчезнуть вместе с остатками всего того, что для нас неразрывно связано с этой страной: андалусским piropo, и иберийскими мантильями, заимствованными у итальянцев серенадами, и корридой, унаследованной от древних жителей Крита.

Свое странствие я решила начать с Галисии — ведь я уже написала одну книгу об этой очаровательной земле; там жили мои замечательные друзья, которые были так рады помочь мне. Галисийцы с их северными, кельтскими преданностью и упорством — один из немногих народов Испании (наряду с каталонцами), которые всегда отвечают на письма и делают что-то для своих друзей, даже когда те далеко. Типичный испанец — я имею в виду уроженца Кастилии или северных провинций — напоминает жителя Востока: он встретит вас с распростертыми объятиями и приложит огромные усилия, чтобы оказаться полезным... но лишь пока вы находитесь поблизости; однако стоит исчезнуть из поля его зрения — и тогда разве что катастрофа сможет пробудить его душу от летаргического сна. Живость испанца столь же обманчива, сколь и утомительна; его энергия уходит на болтовню, хождение взад-вперед, жестикуляцию и курение, тогда как на собственно духовную жизнь и тем более на письма далеким друзьям уже не остается времени и сил.

Ехать до Галисии наземным транспортом скучно — это целых две ночи в поезде. В первую из них, в спальном вагоне от Парижа до Ируна, хотя и шумно, но все-таки терпимо. Во вторую ночь, проведенную в обшарпанном старом поезде, в который приходится садиться на самом пустынном из вокзалов, Вентас де Баньо,— испытываешь настоящий ужас. Ни спальных вагонов, ни мягких сидений — зато полно словоохотливых попутчиков, весьма полезных для того, кто хочет узнать местные новости.

В самом Вентас де Баньо меня ждала неудача. Поговорить удалось только с носильщиком на вокзале, да и тот сразу умчался обихаживать свой клочок земли на склоне холма. Вернулся он оттуда, когда день был уже в самом разгаре, оставалось только поднести мой багаж к поезду на Виго. А поскольку в дороге испанца застал ураганный ливень, бедняга промок до самых костей. Перед тем как оставить меня завтракать в одиночестве в наводящей тоску привокзальной fonda^[85], он сообщил, что должен кормить пятерых детей, дать приличное образование которым он не в силах, даже имея два источника дохода — землю и работу носильщика, и что его жена также работает, а старшая дочь присматривает за младшими детьми.

В большинстве районов Испании жизнь по-прежнему нелегка, и работа — обычно в нескольких местах — отнимает у мужчин так много времени, что любовь становится роскошью, которую может позволить себе далеко не каждый. Для этих работяг любовь — действительно пустяк, на который практически нет времени. Носильщик из Вентас де Баньо беспокоился, что из-за дождя целый день работы на участке может пропасть даром и его семье придется голодать. Кроме того, моего собеседника донимал прострел. Прошлой зимой бедняга две недели был не в состоянии встать с постели. А в Англии, как сказали ему, продают чудодейственные пилюли от прострела и ревматизма, и он интересовался, правда ли это, и просил прислать ему их. Высунув от усердия язык, он с трудом нацарапал свое имя и адрес в моей записной книжке. Дождевые капли медленно стекали на пол с его шляпы, а от поношенной куртки пахло птичьим пометом и мокрой землей.

До Леона я ехала в одном купе с двадцати двухлетней девушкой из Бильбао; она только что вернулась из Бельгии, прожив там два года, и настояла на том, чтобы общаться со мной только по-французски — при этом она говорила с ужасающим и чрезвычайно комичным испанским акцентом, отчаянно жестикулируя. Я спросила ее, красивы ли мужчины в Бильбао. Моя миниатюрная спутница приподнялась на цыпочках, откинула назад голову, театральным жестом вскинула правую руку и, путаясь в испанских и французских словах, произнесла: «О, да-да, они очень красивые и очень высокие». Она, однако, не преминула заметить, что в Астурии — ее родной провинции — мужчины несколько чаще, чем следует, прикладываются к бутылке и любят проводить вечера за вином в компании друзей. «В последние годы и мы стали ходить в кафе и выпивать вместе с ними»,— сказала девушка. Остается гадать, что из этого выйдет — мужчины начнут больше интересоваться женщинами или женщины пристрастятся к выпивке? Поживем — увидим.

«На мой взгляд,— сказала я астурийке,— из пьяницы любовник неважный, особенно из того, кто пьет пиво,— ведь он, разговаривая с женщиной, и двух слов не свяжет. Возможно, это результат смеси пива с нордическим характером? Пьющий же вино, например, француз или андалусец, наоборот — остроумен и умеет ухаживать». Девушка из Бильбао устремила на меня долгий задумчивый взгляд черных глаз и печально кивнула: «Что верно, то верно. Астурийские мужчины не очень-то умеют общаться с дамами. Но они, например, считают, что андалусцы способны лишь языками трепать, так что же?..» Она вопросительно подняла брови и пожала плечами.

В поезде не оказалось вагона-ресторана, зато десятиминутной стоянки в Леоне нам хватило, чтобы слетать в привокзальную fonda за гигантскими «сэндвичами» — на самом деле никакие это были не сэндвичи, а черствые булочки, разрезанные пополам, с острым чесночным соусом или жирной ветчиной. Тут трое мужчин вошли в наше купе; им ничего не оставалось, как смотреть на наше пиршество. «Не желаете составить компанию?» — спросили мы их, как полагается в подобных случаях, протягивая половинки сэндвичей. Испанцы вежливо отказались, но поинтересовались, сколько стоят сэндвичи, а услышав ответ, заметили, что дешево. Я согласилась, после чего чрезвычайно осторожно перевела разговор на тему, ради которой отправилась в дальнее путешествие.