— А мое вот стало уже не то: до тридцати лет не пил, до шестидесяти не курил, кстати, — сказал он, достал из кармана пачку сигарет, вынул одну, щелкнул зажигалкой, сильно затянулся, — а теперь вот на старости лет бросился наверстывать упущенное, да разве уж все наверстаешь? В молодости вон, шесть раз на одной руке подтягивался в полном обмундировании, чуть ли не весь полк сбегался смотреть, был горд этим чрезвычайно, щеки надувал, грудь колесом — а теперь думаю, может, и вправду нужно было пить-курить в удовольствие, дом обустраивать, детей растить, а не скакать с места на место по полям да по долам…

— Папа! — перебила его Жанна сердито, — ну что ты опять рассказы свои начинаешь, — вдруг Владиславу неинтересно…

— Отчего же, — сразу возразил гость, — я с вниманием слушаю…

— Ты, дочка, цыц! Поужинали — марш на кухню посуду мыть, — сказал отставной генерал, стряхивая пепел, — да заодно чайку нам завари свеженького: пива сегодня было мало, так что для чая место в желудке найдется, а мужчины тут о мужском покалякают.

Жанна вздохнула, встала, начала собирать посуду. Влада удивила та легкость, с которой она согласилась, — видно, бывший военный привык, чтобы его слушались не только на службе, но и в семье, вот должным образом дочь и воспитал.

— Кстати, — продолжил он, — мы хоть явно заочно знакомы, но для протокола, — он протянул руку, — Игорь Николаевич.

— Владислав, — сказал гость, отвечая крепким рукопожатием.

— А как поживают ваши родители? Здоровы ли? — спросил отец Жанны.

— Спасибо, здоровы.

— А где они живут?

— Под Питером, в Колпино.

— Ну и как они, довольны нынешней жизнью?

— Да, в принципе, не очень…

— Ага, понятно. Сейчас все «не очень», старики особенно недовольны. Я вот протаскался по долгу службы полжизни по всему Союзу, да и по кой-какой загранице, а ради чего, спрашивается? Ни дома своего не было, ни пристанища. Вот со Светланой Васильевной, покойницей, Царство ей небесное, все не решались ребеночка завести, наконец, мне уже тридцать два было, собрались, поняв, что не скоро постоянное жилье будет. После второго никак не собрались, тут и за одного боялись — переезды, перелеты, жизнь кочевая, так Жанночка единственным ребенком и осталась. А так бы построил домик, обзавелся бы хозяйством, нарожал бы детей — не менее троих, да и жил бы в счастье и покое. И пил бы, и курил, хоть на одной руке, может быть, и не подтягивался. А вы как, довольны нынешней жизнью?

— Не знаю, — ответил Влад, с удивлением отмечая, что старику весьма быстро удалось расположить его к себе, — наверное, не многим лучше, но не многим и хуже предыдущего…

— Да, да, вот мой сосед, кандидат наук, историк, преподаватель, — мы с ним почти каждый вечер играем в шахматы, пьем пиво и спорим о различных предметах, — как настоящий философ заявляет, что «нынешнее время не хуже и не лучше прочих, это такой же период в истории человечества, как и другие, а история, — и тут он всегда поднимает руку с вытянутым указательным пальцем, — знает не только взлеты человеческих обществ, но и падения оных». — Тут хозяин засмеялся, видно, вспомнив еще какое-нибудь изречение соседа, затем продолжил: — А вам, молодым, поди, и нравится: в свое время люди по десять лет на машины собирали, за границу раз в пять лет ездили, а тут — год-два поработал, сразу тебе и «мерседес», и Кипр на каждые выходные, не так ли?

— Ну уж нет, — возразил Влад, — смотря на каком поприще этот год-два подвизаться. По нынешним временам, если за год-два на новый «мерседес» да на домик на Кипре вдруг насобиралось, то на третий, вероятней всего, голову продырявят, так уж лучше не спеша.

— Да, да! Это ли не ужасно! Самый распространенный способ соревнования с конкурентом — «заказать» его, и дело с концом! Стреляют, взрывают, убивают, из окон людей выбрасывают — за примером далеко ходить не надо, вон у нас в доме напротив один алкаш квартиру продал, а на следующий день после продажи с девятого этажа — вниз, будто бы напился. Да разве в наше время такое было?! Мужики сказывали — один старичок на «Жигулях» в джип въехал, «пострадавшие» вышли, застрелили его и поехали дальше как ни в чем не бывало! И на хрена мне лично «демократия» такая? Выйти на улицу иногда противно — грязь везде непролазная, вокруг эти бритоголовые в одинаковых кожаных куртках, как их, «пилот», а с другой стороны — милиция с автоматами, лица, скажу, не многим бандитских симпатичнее, где я ни бывал, в какие переделки ни попадал, но и мне уж не по себе становится — где тут «простому человеку» вытерпеть?!

Игорь Николаевич тяжело вздохнул, махнул рукой:

— Вы уж простите меня, старика, очевидно, пива все же было достаточно — во как разошелся. А впрочем, можно и еще по маленькой. Давайте-ка, молодой человек, по коньячку-с, за знакомство, так сказать. Сделаем с вами «нормандскую дыру»!

— Что это — «нормандская дыра»? — вскинув брови, спросил гость.

— Ай-яй-яй, Владислав, вы уж не юнец, пора бы знать: если после окончания плотного ужина человек выпивает рюмку, это тем самым термином и именуется.

— Так это не дыра получается в обычных случаях, а сито!

— А-а, — засмеялся отставной генерал, — это у кого как! — Быстрыми шагами подошел к буфету, достал бутылку армянского коньяку — вроде бы нормальному внешне, видно, из старых еще запасов, — налил две рюмки, поставил на стол. Тут вошла Жанна с чаем.

— Вот, как раз и наша красавица, весьма кстати, — сказал он. — Как насчет коньячку на сон грядущий, для сна того крепкости?

— А вот возьму и не откажусь, — ответила она. Заметно было, что вечером Жанна довольна, особенно тем, что Влад с ее отцом все же встретились.

Появилась третья рюмка, чокнулись за знакомство и дальнейшее его продолжение. Видя, что уж поздно, гость понимал, что пора уходить, но Игорь Николаевич не давал даже малейшего намека на это и продолжал свои расспросы:

— Скажите, Владислав, — в продолжение беседы — вы сами-то, случаем, не из этих?

— Из каких «этих»? — Глядя в хитро прищуренные глаза хозяина, Влад почувствовал подвох.

— Ну, этих, «новых русских»?

— Папа! — встрепенулась Жанна. — Хватит!

— Дочка, не переживай — мы с твоим другом отлично ладим, — успокоил ее отец, — я из чистого любопытства.

— Да какой же я «новый русский», — ответил Влад, — у меня даже мобильного телефона нет, не говоря об иномарке. Если же серьезно, я не делю русских на новых и старых, русский — он и есть русский.

— Ну а как же эти, с «Мотороллами» да с «Нокиями»? — казалось, искренне удивился отставной генерал.

— Пап, и все-то ты знаешь! — вставила Жанна.

— А как же, дочь, пенсионер у нас нынче — человек самый осведомленный, делать нечего, сидит весь день перед телевизором да газеты читает — тут тебе и все покажут, и обо всем напишут.

— Те, что с «Мотороллами», — сказал гость, — просто выскочки, большей их части они-то если для дела и нужны, то только в рабочее время, — но это вполне такой же важный элемент «крутости», как и джип, как и поездки за границу на отдых. Кстати, реже на Кипр — предпочитают Лазурный берег да Карибы — там гораздо дороже, а дороже, значит, круче. Впрочем, когда-нибудь это пройдет, называется этот процесс «периодом первоначального накопления капитала», — накопят, может, перестанут «Мотороллы» из карманов в «бутиках» доставать. В Швейцарии, говорят, например, общественное сознание достигло такого уровня, что, имея деньги, строить на них, допустим, дом, сильно отличающийся от того, в котором живут соседи, просто неприлично — есть у тебя средства, храни их в банке, а на работу добирайся не на лимузине, а на трамвае — выхлопные газы автомобилей ужасающим образом влияют на окружающую среду, и так далее, — глядишь, и у нас до того дойдут.

— Да? Ну, во-первых, то Швейцария, в Америке, как мне известно, и виллы себе люди покупают за несколько миллионов долларов, и на лимузинах ездят, а во-вторых, когда же дойдут?

— Думаю, если исходить из того, что на построение превосходных шоссе в России Пушкин в своем «Онегине» отвел пятьсот лет и они ожидаются где-то так к две тысячи триста двадцать шестому году, то изменение отношения русского человека к соседу и природе, полагаю, должно прийтись на окончание первой половины третьего тысячелетия.