— Ну так и мужчине ум ни к чему. Радоваться жизни можно и не зная, что Чон Ду Хван — бывший южнокорейский глава.
— Все равно, что-то слишком мало получается.
— Хорошо, можно добавить: умение чувствовать настроение мужчины. Умение нравиться и быть всегда желанной. Умение соглашаться и не спорить в каких-то мелочах, но отстаивать свое мнение в глобальных вопросах, впрочем, не до громких ссор. Быть хозяйкой, хранительницей очага. Ей должно нравиться заниматься любовью не только при выключенном свете после двадцати двух ноль-ноль, не больше двух раз в неделю, а всегда и везде, лишь бы с любимым мужчиной. Она не должна долго болтать с подружками по телефону в моем присутствии и любить телесериалы. Походы к моим друзьям она не должна воспринимать только как необходимость, а к своим подругам — только как праздник. Она должна понимать, когда мужчине необходимо работать, а когда он может отдыхать. Она…
— Все, все, мне ясно. Это уже, наоборот, слишком много. Ты говоришь, что не готовишь человеку рамки, а сам рисуешь какой-то суперидеал, причем, вероятно, основываясь на печальном опыте, — мне почему-то кажется, что твои предыдущие женщины этим требованиям не удовлетворяли.
— Ну-ну, зачем же так. Мне не нужен идеал, мне и наличия вместе трех из этих качеств вполне достаточно, но ты спросила, каким именно я отдаю предпочтение, — вот я и стал объяснять. А опыт был всякий — и положительный, и отрицательный.
— Расскажи! — попросила Жанна.
— Не сейчас. Как-нибудь потом.
Допили чай, Влад попросил чек.
— Хорошо, — сказала она. — Судя по тому, что ты назвал, для тебя важнее то, что она занимается с тобою любовью в любое время, что она убирает твою квартиру и чувствует твое настроение, чем то, что она умна, образованна и имеет тонкий вкус?
— Гораздо важнее! На что мне интеллектуалка, которая может правильно подобрать цветовую гамму, разговаривать на иностранном языке и отличать Шуберта от Штрауса, а Листа — от Шопена, если она фригидная неряха, не умеющая понять и принять моих желаний?
— А если она сочетает и то и другое?
— То это — женщина-мечта.
— Спасибо за комплимент.
— Здорово! — Влад аж подпрыгнул.
— Ты — дремучий феодал. Но ты мне все равно нравишься.
— Ты мне — тоже.
— Идем? — наклонив голову к плечу, спросила она.
— Сейчас, — ответил он, — гарсон-вэйтер появится со счетом, да и покинем сие гостеприимное место.
Официант ждать себя долго не заставил, подошел с папочкой, положил ее на стол и опять удалился. Влад открыл, изучил цифру, нашел ее невысокой, щедро прибавил чаевых, положил купюры рядом с чеком.
Оделись, попрощались, вышли на улицу. Холодный воздух казался уже не сырым и мерзким, а, напротив, бодрящим и освежающим. Кавалер обнял свою даму за талию, она не отстранилась.
Спросил:
— Куда сударыне угодно отправиться теперь?
— А что сударь может предложить?
— Даже не знаю, говорю искренне. Если ты любишь играть в бильярд, то можно поехать в два примечательных места — работают допоздна. Если хочешь потанцевать — можем отправиться в какой-нибудь клуб.
— Это все?
— Можно пойти в гости, — стараясь найти еще что-либо, придумывал он про себя возможные варианты, — или поехать играть в боулинг.
— Так, — произнесла Жанна и бросила на него лукавый взгляд, — а если даме хочется попить кофе, послушать приятную музыку, на худой конец — посмотреть телевизор?
Влад внимательно всмотрелся в ее глаза и ответил:
— Запросто! Ловим такси!
— Хорошо. Станем по разные стороны дороги, так быстрее поймаем. Кто первый — загадывает желание, второй — исполняет.
— Считай, — сказал Влад, — что ты мое уже исполнила.
— Тогда, — она громко засмеялась, — у меня одно уже остается, а в худшем для тебя случае их будет два.
— Согласен и на три.
— Ой, молодец, не спеши!
— Хорошо, — ответил Влад.
Они быстро дошли до проспекта, и, пока Жанна, стоя на своей стороне, высматривала огоньки фар какого-нибудь автомобиля, он перебежал Невский, махнул рукой мимо проезжающей машине, она и затормозила. Влад жестом позвал спутницу, а когда она подошла, шепнул ей на ухо:
— Получилось одно!
Она засмеялась, забралась на заднее сиденье, он вслед за нею, хлопнул дверцей, кинул взгляд на женщину и взял ее ладонь в свою. Суббота, поздний вечер, машин мало, дороги свободные, автомобиль не старый, ехали быстро, уж вот-вот должны были быть на месте, но Жанна вдруг предложила:
— Давай не сразу к тебе — я хочу еще чуть-чуть прогуляться.
— О’кей! — ничуть не удивился Влад, обратился к водителю: — Тормози, командир!
Вышли на перекресток Политехнической улицы с Курчатова — грязно, сыро, мокро. Весело. Счастливо.
— Смотри, — вдруг указала она на небо, — сколько звезд!
— Это, наверное, потому что ветер сильный, вот облака и прогнал, — предположил он. — Но думаю, нам недолго радоваться: как прогнал, так и нагонит. Впрочем, у природы нет плохой погоды.
И на самом деле, в эти минуты обычно серая улица благодаря искусственному освещению, непривычной тишине, могучим деревьям вдоль улицы, ветру, усыпанному звездами небу казалась загадочной, интересной, красивой. Что-то его изнутри толкнуло, и, даже не успев понять, зачем он это делает, — очевидно, потому, что это как нельзя лучше отвечало создавшемуся настроению, Влад начал читать:
— Наш час настал. Собаки и калеки
Одни не спят. Ночь летняя легка.
Автомобиль проехавший навеки
Последнего увез ростовщика.
Близ фонаря, с оттенком маскарада,
Лист жилками зелеными сквозит.
У тех ворот — кривая тень Багдада,
А та звезда над Пулковом висит…
Прошла секундная пауза.
— Красиво, — сказала Жанна. — Кто это?
— Набоков.
— А, понятно. Раз ты столько всего помнишь, поэзию, наверное, любишь. Посему вопрос: а сам-то не пишешь?
— Ой, что ты! — отмахнулся он от нее. — В юности, правда, пытался из-за избытка лирических чувств по поводу, как казалось, обретенной или утерянной любви бумагу марать, но скоро обратил внимание на то, что все мои рифмы в основном сводятся к типу: «пошел — не пошел» и «встал — упал», да и прекратил.
— Хорошо, но хоть что-то можешь сейчас вспомнить?
— Ой, — Влад попытался напрячь память, — это уж сколько лет назад было? Разве что-либо без рифмы?
— Давай-давай! — обрадовалась она так, будто он сейчас откроет ей главную тайну бытия или изречет какую-нибудь полезную истину. Заметив это, Влад внезапно почувствовал волнение, сродни тому, что испытывал в давние времена, выводя в качестве командира свой 2-ой «А» на конкурс строя и песни. Действительно хотел припомнить что-либо стоящее, но на ум ничего не приходило, и вдруг что-то такое всплыло.
— Ну вот, допустим:
Он жил как жил — не разбавлял вина,
Не слушал докторов, не сторонился женщин…
— И все? — удивилась Жанна.
— Но это же отрывок. Далее следует бестолковая рифма, потом появляется некто следующий:
Другой не пил, не видел сигарет,
Ходил к врачам, от дам бежал раз всякий…
Он опять замолчал.
— И все? — уже осторожнее спросила спутница.
— Что — все? — Влад вдруг ощутил невесть откуда взявшуюся злость. Не надо было поддаваться на ее просьбу — вышло глупо, как и можно было предположить.
— Хорошо, — Жанна шла на шаг впереди него, повернув голову в его сторону, — пусть без рифмы, но хоть чем твое «произведение» заканчивается?
— А чем все заканчивается? Померли оба. В один день.