Светлые ночи Не все – то на севере худо, Не все на родном некрасиво: Нет! Ночь наша майская – чудо! Июньская светлая – диво! Любуйтесь бессонные очи! Впивайтесь всей жадностью взгляда В красу этой северной ночи! Ни звезд, ни луны тут не надо. Уж небо заря захватила И алые ленты выводит, И, кажется ночь наступила, И день между тем не проходит. Нет, он остается, да только Не в прежнем пылающем виде: Не душен, не жгуч, и нисколько Земля от него не в обиде. Он долго широким разгаром В венце золотом горячился, Да, видно, уж собственным жаром И сам наконец утомился. Не стало горячему мочи: Он снял свой венец, распахнулся, И в ванну прохладную ночи Всем телом своим окунулся, — И стало не ярко, не мрачно, Не день и не темень ночная, А что – то, в чем смугло – прозрачно Сквозит красота неземная. При свете, проникнутом тенью, При тени пронизанной светом, Волшебному в грезах виденью Подобен предмет за предметом. Весь мир, от (вчера) на (сегодня) Вскрыв дверь и раскинув ступени, Стоит, как чертога господня, Сквозные хрустальные сени. Ты мне все Воздуха чистого в легком дыхании Мне твоей поступи веянье слышится; На море, белой волны колыхании Все мне волна твоих персей колышется, Тополя стройного в лиственном шелесте Чудится топот твой нежный, таинственный, — В целой природе твои только прелести Я созерцаю, о друг мой единственный. Ты – мое сердце в полудне высокое, Месяц серебряный, звездочка скромная; Ты – моя радость и горе глубокое, День мой блестящий и ночь моя темная. Песня Ох, ты – звездочка моя ясная! Моя пташечка сизокрылая! Дочь отецкая распрекрасная! Я любил тебя, моя милая. Но любовь моя сумасбродная, Что бедой звалась, горем кликалась, Отцу – батюшке неугодная, — Во слезах, в тоске вся измыкалась. Где удачу взять неудачному? Прировняется ль что к неровному? Не сошлись с тобой мы по – брачному И не сведались по – любовному. Суждена тебе жизнь дворцовая, Сребром – золотом осиянная; А моя судьба – ох! – свинцовая Моя долюшка – оловянная. Серебро твое – чисто золото Не пошло на сплав свинцу – олову. Дума черная стуком молота Простучала мне буйну голову И я с звездочкой моей яркою, С моей пташечкой сизокрылою Разлучась, пошел – горькой чаркою Изводит мою жизнь постылую. Сон И жизнью, и собой, и миром недоволен, Я весь расстроен был, я был душевно болен, Я умереть хотел – и, в думы был углублен, Забылся, изнемог – и погрузился в сон. И снилось мне тогда, что, отрешась от тела И тяжести земной, душа моя летела С полусознанием иного бытия, Без форм, без личного исчезнувшего «я», И в бездне всех миров, – от мира и до мира — Терялась вечности в бездонной глубине, Где нераздельным все являлось ей вполне; И стало страшно ей, – и, этим страхом сжата, Она вдруг падает, вновь тяжестью объята, На ней растет, растет телесная кора, Паденье все быстрей… Кричат: «Проснись! пора!» И пробудился я, встревоженный и бледный, И как был рад, как рад увидеть мир свой бедный! Казалось Когда с тобою встречался я, Вуаль с твоей шляпки срывал, К ланитам твоим наклонялся И очи твои целовал, — Казалось: я с небом встречался Покров его туч разрывал, И с алой зарею сближался И солнца лучи целовал. Перевороты Когда – то далеко от нашего века Не зрелось нигде человека; Как лес исполинский, всходила трава, И высилась палима – растений глава, Средь рощ тонкоствольных подъемлясь престольно. Но крупным твореньем своим недовольна, Природа земною корой потрясла, Дохнула вулканом морями плеснула И, бездна разверзнув, наш мир повернула И те организмы в морях погребла. И новый был опыт зиждительной силы. В быту земноводном пошли крокодилы, Далеко влача свой растянутый хвост; Драконов, удавов и ящериц рост Был страшен. С волнами, с утесами споря, Различные гады и суши и моря Являлись гигантами мира тогда… И снова стихийный удар разразился, А сверху вновь стали земля и вода. И твари живые в открытых им сферах Опять начинали в широких размерах: Горы попирая муравчатый склон, Там мамонт тяжелый, чудовищный слон — Тогдашней земли великан толстоногой — Шагал, как гора по горе; но тревогой Стихий возмущенных застигнутый вдруг, В бегу, на шагу, вдруг застыл, цепенеет… Глядь! жизни другая эпоха яснеет, И новых живущих является круг. И вот при дальнейшей попытке природы, Не раз обновляющей земли и воды И виды менявшей созданий своих, — Средь мошек, букашек и тварей иных, В мир божий вступил из таинственной двери, Возник человек – и попятились звери. И в страхе потомка узнав своего И больше предвидя в орехах изъяна, Лукаво моргнула, смеясь, обезьяна, Сей дед человека – предтеча его. И начал он жить поживать понемногу, Сквозь глушь, чрез леса пролагая дорогу, Гоня всех животных. Стрелок, рыболов, Сдиратель всех шкур, пожиратель волов, Взрыватель всех почв – он в трудах землекопных Дорылся до многих костей допотопных, Отживших творений; он видит могилы, Где плезиозавры, слоны, крокодилы, Недвижные, сном ископаемым спят. Он видит той лестницы темной ступени, Где образ былых, первородных растений На камне оттиснут; в коре ледяной Труп мамонта найден с подъятой ногой; Там мумии древних фантазий природы — Египет подземного мира; там – своды Кряжей известковых и глинистых глыб С циклоповой кладкой из черепов плотных, Из раковин мелких, чуть зримых животных И моря там след с отпечатками рыб. Над слоем там слой и пласты над пластами Являются книгой с живыми листами. Читает ее по складам геолог. Старинная книга! Не нынешний слог! Иные страницы размыты, разбиты, А глубже под ними – граниты, граниты, А дальше – все скрыто в таинственной мгле И нет ни малейших следов организма; Один указует лишь дух вулканизма На жар вековечный в центральном котле И мнит человек: вот – времен в переходе, Как много работать досталось природе, Покуда, добившись до светлого дня, С усильем она добралась до меня! И шутка ль? Посмотришь – ее же созданье Господствует, взяв и ее в обладанье! Природа ж все вдаль свое дело ведет, И втайне день новый готовит, быть может, Когда и его в слой подземный уложит, А сверху иной царь творенья пойдет. И скажет сын нового, высшего века, Отрыв ископаемый труп человека: «Вот – это музею предложим мы в дар — Какой драгоценный для нас экземпляр! Зверь этот когда – то был в мир нередок, Он глуп был ужасно, но это – наш предок! Весь род наш от этой породы идет». И древних пород при образе отчетом, Об этом курьезном двуногом животном Нам лекцию новый профессор прочтет. |
