XLIV Приблизился старик. В пространство пред собой Недвижный взор вперив, движеньем осторожным Нащупывал тропу он посохом надежным, Покрытым тонкою искусною резьбой. Слепец… Один в пути… Закинут в лес судьбой… И всё же дышит он покоем бестревожным: Внимает он цветам и травам придорожным, И птицы говорят ему наперебой. По вьющейся тропе легко ступают ноги; Сквозь ветви свет скользит по ткани белой тоги, И веет на ветру седая борода. Прохожий не терял невидимой дороги И словно твердо знал, что выведут всегда Слепого странника всевидящие боги. ПЕСНЬ ДЕВЯТАЯ ТИРЕЗИЙ XLV Но вдруг слепой свернул у маленькой ложбины, Где юноша лежал, и вниз по бугорку Спускаться стал к нему. Навстречу старику Тогда пошел Нарцисс, почтив его седины. Согнули странника прожитые годины – Немало, видно, бед знавал он на веку: Страданья дней былых и долгую тоску Нарциссу выдали глубокие морщины И жалю взор блуждал, безжизненно-тупой… Нарцисс, уже давно на трату чувств скупой, Невольно тронут был приливом сожаленья. И тихим голосом спросил его слепой: «Сажи мне, девушка, до ближнего селенья Дойду ли к вечеру я этою тропой?» XLVI «Отец, – сказал Нарцисс, – поросшая травой Тропа теряется, ты будешь беспрестанно…» Но вмиг прервал старик, его туники тканной Коснувшись у плеча рукою восковой. «Что?.. Ты не девушка?.. Возможно ль!.. Голос твой Не голос женщины… Ты – юноша?!. Как странно!..» И, словно поглощен заботою нежданной, На посох свой слепец склонился головой. Почувствовал Нарцисс, что старец неприятно Ошибкой поражен; но было непонятно Такое резкое смущенье старика: Он что-то бормотал поспешно и невнятно, Бессвязные слова роняя с языка, И только слышалось одно: – «Невероятно…» – XLVII Но, справясь наконец с волнением минутным, Опять спросил старик: «Откройся ж мне, кто ты, Чудесный юноша, чьи странные мечты – Полет двух душ, слитых стремлением попутным?.. И пристально глядел пришелец взором мутным, Как будто видеть мог сквозь пленку слепоты… И понял всё Нарцисс… Его сестры черты Хранили снова власть над сердцем бесприютным: Сегодня не во сне к губам сестры он ник, Она была с ним вновь… Жила в нем, как двойник… И стыд взошел к щекам прибоем волн горячих: Он утаить не мог предательских улик, И сразу же чутьем, столь острым у незрячих, В нем женщину сперва почувствовал старик. XLVIII «Кто ты?..» – твердил меж тем настойчиво слепец. «Меня зовут Нарцисс!..» – «Нарцисс! Нарцисс из Фестий?.. «Меня ты знаешь?..» – «Да! Давно я слышу вести, Что Лейриопы сын прославлен как гордец. Несется слух кругом и из конца в конец, Что девы городов, селений и предместий, Тобой отвергнуты, пылают жаждой мести Нарциссу гордому, губителю сердец. Но также слышу я, что нежен твой румянец, Что лебедя белей атласной кожи глянец, А глаз лазурь синей, чем твой родной Кефисс, И как граната сок – упрямых губ багрянец… Я слеп, но знаю я». – «Старик, – вскричал Нарцисс, Но ты-то сам – кто ты?» – «Тирезий я, фиванец.» XLIX Твою я мать знавал. Она речному богу Тебя как первенца с любовью родила; Как птица птенчика под пологом крыла, Она тебя блюла… И чуяла тревогу… Она была права… Ты вырос понемногу: Силен и молод ты… Но, знаю, не светла Душа твоя, Нарцисс… Твой путь скрывает мгла, И вижу я сквозь мрак судьбы твоей дорогу…» – «Отец, – прервал Нарцисс, – ты мудр и прозорлив,
И чтить Тирезия, гадателя из Фив, Мне завещала мать… Так я ль тебя обижу! Но ты… ошибся ты… Ошибся, возвестив, Что юным я умру, как только сам увижу Свое лицо… Старик! Я видел!.. Но – я жив!» ПЕСНЬ ДЕСЯТАЯ Тайна Тирезия L «Старик, ты знаешь жизнь охотника-ловца. Он, зверя затравив, усталый от погони, Склоняется к реке набрать воды в ладони. Как мог же своего не видеть я лица?!.» И вдруг Нарцисс умолк. Как выдать до конца, Что видел он лицо свое, как посторонний, В лице сестры своей, средь пламенных агоний, Сжигавших дух и плоть, как в горне кузнеца. Он старцу не дерзнул открыть удел свой страдный, Что призрак льнет к нему прекрасный… беспощадный, Сестра или двойник… не муж и не жена… Смолчал Нарцисс о том, как, трепетный и жадный, Он рвется видеть их и как погружена Без них душа в тоску и ужас непроглядный… |
