Баллада об ушедшем Среди стен бесконечной страны Заблудились четыре стены. А среди четырех заблудился Тот, который ушедшим родился. Он лежал и глядел на обои, Вспоминая лицо дорогое. И потеки минувших дождей На стене превратились в людей. Человек в человеке толпится, За стеною стена шевелится. – Дорогое лицо, отпусти! Дай познать роковые пути. Невозможные стены и дали Не такой головой пробивали… — Так сказал и во тьме растворился Тот, который ушедшим родился. Он пошел по глухим пропастям, Только стены бегут по пятам, Только ветер свистит сумасшедший: – Не споткнись о песчинку, ушедший! 1973 * * * Надоело качаться листку Над бегущей водою. Полетел и развеял тоску… Что же будет со мною? То еще золотой промелькнет, То еще золотая. И спросил я: – Куда вас несет? – До последнего края. 1973 * * * Ночь уходит. Равнина пуста От заветной звезды до куста. Рассекает пустыни и выси Серебристая трещина мысли. В зернах камня, в слоистой слюде Я иду, как пешком по воде. А наружного дерева свод То зеленым, то белым плывет. Как в луче распыленного света, В человеке роится планета. И ему в бесконечной судьбе Путь открыт в никуда и к себе. 1974 Гимнастерка Солдат оставил тишине Жену и малого ребенка И отличился на войне… Как известила похоронка. Зачем напрасные слова И утешение пустое? Она вдова, она вдова… Отдайте женщине земное! И командиры на войне Такие письма получали: «Хоть что-нибудь верните мне…» И гимнастерку ей прислали. Она вдыхала дым живой, К угрюмым складкам прижималась, Она опять была женой. Как часто это повторялось! Годами снился этот дым, Она дышала этим дымом — И ядовитым, и родным, Уже почти неуловимым. …Хозяйка новая вошла. Пока старуха вспоминала, Углы от пыли обмела И – гимнастерку постирала. 1974 Четыреста
Четыре года моросил, Слезил окно свинец. И сын у матери спросил: – Скажи, где мой отец? – Пойди на запад и восток, Увидишь, дуб стоит. Спроси осиновый листок, Что на дубу дрожит. И сын на запад и восток Послушно пошагал. Спросил осиновый листок, Что на дубу дрожал. Но тот осиновый листок Сильней затрепетал. – Твой путь далек, твой путь далек, — Чуть слышно прошептал. – Иди, куда глаза глядят, Куда несет порыв. – Мои глаза давно летят На Керченский пролив. И подхватил его порыв До керченских огней. Упала тень через пролив, И он пошел по ней. Но прежде, чем на синеву Опасную шагнуть, Спросил народную молву: – Скажи, далек ли путь? – Ты слишком юн, а я стара, Господь тебя спаси. В Крыму стоит Сапун-гора, Ты у нее спроси. Весна ночной миндаль зажгла, Суля душе звезду, Девице – страсть и зеркала, А юноше – судьбу. Полна долина под горой Слезами и костьми. Полна долина под горой Цветами и детьми. Сбирают в чашечках свинец Рои гремучих пчел. И крикнул сын: – Где мой отец? Я зреть его пришел. Гора промолвила в ответ, От старости кряхтя: – На полчаса и тридцать лет Ты опоздал, дитя. Махни направо рукавом, Коли таишь печаль. Махни налево рукавом, Коли себя не жаль. По праву сторону махнул Он белым рукавом. Из вышины огонь дохнул И грянул белый гром. По леву сторону махнул Он черным рукавом. Из глубины огонь дохнул И грянул черный гром. И опоясалась гора Ногтями – семь цепей. Дохнуло хриплое «ура», Как огнь из-под ногтей. За первой цепью смерть идет, И за второю – смерть, За третьей цепью смерть идет, И за четвертой – смерть. За пятой цепью смерть идет, И за шестою – смерть, А за седьмой – отец идет, Сожжен огнем на треть. Гора бугрится через лик, Глаза слезит свинец. Из-под ногтей дымится крик: – Я здесь, я здесь, отец! Гора промолвила в ответ, От старости свистя: – За полчаса и тридцать лет Ты был не здесь, дитя. Через военное кольцо Повозка слез прошла, Но потеряла колесо У крымского села. Во мгле четыреста солдат Лежат – лицо в лицо. И где-то тридцать лет подряд Блуждает колесо. В одной зажатые горсти Лежат – ничто и все. Объяла вечность их пути, Как спицы колесо. Не дуб ли н€а поле сронил Листок свой золотой, Сын буйну голову склонил Над памятной плитой. На эту общую плиту Сошел беззвездный день, На эту общую плиту Сыновья пала тень. И сын простер косую длань, Подобную лучу. И сын сказал отцу: – Восстань! Я зреть тебя хочу… Остановились на лету Хребты и облака. И с шумом сдвинула плиту Отцовская рука. Но сын не слышал ничего, Стоял как в сумрак день. Отец нащупал тень его — Отяжелела тень. В земле раздался гул и стук Судеб, которых нет. За тень схватились сотни рук И выползли на свет. А тот, кто был без рук и ног, Зубами впился в тень. Повеял вечный холодок На синий божий день. Шатало сына взад-вперед, Он тень свою волок. – Далек ли путь? – пытал народ. Он отвечал: – Далек. Он вел четыреста солдат До милого крыльца. Он вел четыреста солдат И среди них отца. – Ты с чем пришел? – спросила мать. А он ей говорит: – Иди хозяина встречать, Он под окном стоит. И встала верная жена У тени на краю. – Кто там? – промолвила она. — Темно. Не узнаю… – Кто там? – твердит доныне мать, А сын ей говорит: – Иди хозяина встречать, Он под окном стоит… – Россия-мать, Россия-мать, — Доныне сын твердит, — Иди хозяина встречать, Он под окном стоит. 1974 |
