Пятый этаж Одно мне утешение, Под взглядом мокрых крыш, Твое больное пение Через ночную тишь. Одно мне утешение, Под язвами лица, Вечерних дымов рвение Под молот кузнеца «В твоих руках мой день спадает…» В твоих руках мой день спадает Минута за минутой. Ногою необутой Полдневный луч меня ласкает Прищурившись от ярких светов И ухватясь за тучу, Я чей-то призрак мучу, Средь опостылевших предметов. «В ущелье уличного дыма…» В ущелье уличного дыма Зловоний непрейденный ряд Тобою услажденный яд С брегов замерзшего нарыма. Интеллигент и проходимец На перекрестках, площадях Следишь автомобильный прах. Куда смущенный не подымется. К весне, когда все так стыдливо, Ты с первым солнечным лучом, Как мальчик лавки с калачом, На талый лед глядишь пытливо. И если в город опрокинется Тумана емкая скудель, Поверь, заботливый апрель Осколки скорченные вынет «Благоговейно улыбаясь…» Благоговейно улыбаясь Стираю с пят живую пыль И на прирученный костыль Смотрю перед собою каясь: Огонь, ты греешь мать и братьев И круг родного очага, А путника давно нога Сокрыта теплого пожатья. И, запрещенный тусклым взглядом Повсюду вянущих людей, Влачусь по снеговой воде К высоким башням и оградам «В степи восхода солнце ищет…» В степи восхода солнце ищет И, как неутомимый крот, Чрез горизонт застывший прыщет Смятенных туч водоворот. «О берег плещется вода…» О берег плещется вода, А я устал и изнемог, Вот, вот наступят холода, А я от пламен не сберег. «Смыкаются незримые колени…» Смыкаются незримые колени Перед моленьями моими. Я, темный, безразличный пленник, Шепчу богов умерших имя. Я не приму твой трепет ночи Хвала согбенная бессилью. Меня заря, быть может, прочет Работником дневною пылью. «Я изнемог, и смутно реет…» Я изнемог, и смутно реет В пустой груди язык чудес… Я, отрок вечера, вознес Твой факел ночь, и он чуть тлеет, Страдальца взор смешно пленяет Мои усталые глаза. — Понять могу ли, егоза, Что уголь не светя согреет Я зачарованный, сокрытый, Я безглагольно завершен, — Как труп в непобедимый лен, — Как плод лучом луны облитый. Я, ни юродивый ни льстивый, Смыкаю перед тьмою взор И, подходя к подошвам гор, Хочу обуться торопливо. Из сборника «Рыкающий Парнас» (1914)* Ковчег весны (Мистерия) Предвестия Как после этого не молвить, Что тихой осени рука Так нежно гладит паука Желая тайный долг исполнить. Как после этого не вянуть Цветам и маленькой траве, Когда в невольной синеве Так облака готовы кануть. Как после этого не стынуть Слезами смоченным устам Когда колеблешься ты сам, Желая тайны долг исполнить. Отплытие Проходят дни невольной страсти, Цветут деревья и вода, Земли зеленая руда Плетет узорчатые снасти. Чернеет остов корабельный И осени уже рука Канат работы паука Кидает в воздух беспредельный. I Звучит печальное журчанье Осенних вод, несущих лист И небосвод прощально чист Над тихим лоном увяданья. Мы только дети, только дети У брега медленной реки, Но мы глядим, как старики На шелест скорченных столетий. И валим желтою рукою Промокшей глины брежный ком А плеск воды тебе знаком, Грустящей по ином покое. Так ясно все, так зорки дали, Чтоб не желать душе тревог Ты видишь возле девы ног Вдруг крылья бабочки упали. II На чердаке под снежной крышей, В морозе комнатной зимы Он видит лишь одни дымы, Плывущие куда-то выше. В провалах улиц лязг трамвая, Бьет такт чиновничьей души И в дебрях домовой глуши Таись, как зверь в проклятом рае. И часто пробудившись ночью Еще далеко до конца Черты звериного лица Взирает он во тьме урочья. С ланит уходит алость юга Глаза свечей воспалены И губ — настойчивость струны Сожгла продымленная вьюга. |
