– Я не слепой.

– Читали?

– Я не заведую бюджетом.

– Как прикажете учить детей на эти копейки? У меня нет времени, сил, желания заниматься душевным здоровьем. В школе есть психолог. Пусть поговорит с этим… мальчиком!

– Психолог ему не поможет.

– Все. Разговор окончен!

Директриса хлопнула папкой об стол. Павел покинул ее кабинет со скрежетом зубов.

Дима Сотников стал жертвой Королева и его свиты. Павел два раза вмешивался в отвратительные случаи унижения. Видя беззащитность мальчика, другие дети тоже включились в игру. Каждый считал своим долгом самоутвердиться за его счет.

Единственная встреча с родителями мальчика произошла первого сентября. На родительское собрание явилась только мать. Одутловатое лицо и характерные темные мешки под глазами. С классным руководителем своего сына она беседовать отказалась.

Он еле вытянул из Димы правду.

Сотниковы ссорились на глазах у сына. Дима не сказал прямо, что «папа бьет маму», но Павел и так понял.

На дому устраивались пьянки. Иван Сотников изменял жене при собственном ребенке.

Дима почти не интересовал их. Родительская любовь выражалась в том, что мальчика посылали в магазин за вином, а также к различным родственникам – попрошайничать. Если Дима возвращался без денег, его били. Дима – единственный ребенок в семье (после двух пьяных выкидышей матери).

– Дима, – сказал Павел. – Твои мама и папа…

Дима мотнул головой.

– Они не помогут.

– Никто не поможет. Пойми, никто не должен защищать тебя от Королева. Твой отец может защитить от взрослого человека. Я могу помочь с учебой или еще с чем – но трогать чужого ребенка мы не вправе. Ты должен научиться защищать себя.

Павел сомневался, что он понял.

Павел собирал в портфель бумаги, когда в дверь постучали.

– Войдите!

В класс вошла Анна Павловна.

– Ну? – со слабой улыбкой сказала она, глядя на Павла через толстые стекла очков. – Как прошел рабочий день? Как настроение?

– Спасибо. Прекрасно.

Анна Павловна вгляделась в усталое лицо учителя.

– Э-э, Павел Юрьич, шалишь. Больно вид у тебя невеселый.

Павел улыбнулся. Ему нравилась манера директора переходить на фамильярный тон вне стен собственного кабинета.

Директриса усмехнулась.

– Рассказывай. Опять Сотников?

– Дима не может влиться в коллектив. Все время сидит в углу.

– В начальной школе у него тоже были проблемы, – Анна Павловна ходила по классу, водружая на парты перевернутые стулья.

– Именно. Родители пьют. А пацана им не жалко.

– Что мы можем сделать? Лишить родительских?

Павел нахмурился.

– Можно попробовать.

– Бесполезно. Будет как с дочкой Яковлевых. Сотникова отправят в детдом. Родители опомнятся и прикинутся паиньками. Их восстановят, и все начнется сызнова.

Павел сжал губы. Директриса права. Так и будет.

Анна Павловна закончила уборку класса. С удовлетворением оглядела через очки результат.

– Вы слишком много думаете об этом, Паша. Работу свою вы делаете на все сто, и я ею довольна.

– Меня тошнит, Анна.

– От чего?

– От всего. Бедный забитый мальчик… с одной стороны. И жирный сынок нувориша – с другой. Я ничего не могу сделать.

Анна Павловна подошла к учителю. Сощурилась.

– У-у-у, милый мой. Против ветра ссать вздумал?

Отвернувшись, Павел начал яростно запирать портфель.

– Может, и вздумал.

Директор побледнела. Погрозила пальцем.

– Не смей, – потрясенным шепотом сказала она. – Работы лишиться хочешь?

Павел поднял глаза.

– Дело не в этом, правда? Вы боитесь, что я и вас дерьмом измажу.

– Верно. Честь школы важна для меня. Моя симпатия к тебе не должна мешать принципам. Не рассчитывай на мою помощь.

– Забудем об этом.

Он улыбнулся. Директор улыбнулась в ответ.

– Ты торопишься куда?

Павел взглянул на часы.

– Да, у меня встреча.

– Во сколько?

– В восемь, – наугад сказал Павел.

– Время терпит, – отмахнулась директриса. Улыбнулась насмешливо-снисходительной улыбкой. Все учителя школы N19 знали эту улыбку и мечтали увидеть ее. – Пошли, посидим.

– Не могу.

Анна Павловна, сощурившись пристально вгляделась в его лицо.

– Обижаешь, Павел Юрьич. Забыл, как я по-доброму отнеслась к тебе, когда ты приполз ко мне со своим липовым дипломом?

Он молча смотрел на директрису.

– Ты единственный учитель русского языка мужского пола в Холмах. Я даже не спрашиваю, на что ты живешь, и от кого прячешься в моей школе. Я просто хочу, чтобы ты ценил проявления дружеского участия. Я не ко всем педагогам так отношусь.

– Я это ценю, – сказал Павел.

Некоторое время они молча смотрели друг другу в глаза. Потом директриса, усмехнувшись, хлопнула его по плечу.

– Пошли-пошли. Составишь мне компанию.

«Чтоб тебя», подумал Павел. И последовал за начальницей.

Кабинет директора школы был прекрасно отделан – в отличие от учебных классов. В углу – кадка с пальмой. Зеркало во всю стену, перед которым так удобно отрабатывать жесты и мимику. Мягкие кресла, сидя в которых, нельзя не ощутить себя во всем правым.

Павел поставил портфель на пол. Сел в одно из кресел.

Директриса отперла сейф. Достала два стакана, блюдце с дольками соленого огурца, полупустую бутылку водки.

– Садись, Паша, – сказала Анна Павловна. – Угощайся.

Павел взял стакан. Поднес к носу.

– Пей, пей, не отравишься.

Директриса быстро опрокинула в себя стакан. Замахала перед лицом ладонью.

Сняла очки. Седая прядь выбилась из монолитной прически.

– Новость слыхал?

– Какую именно?

– Нестерова убили.

– Неужели?

– Сейчас-сейчас, – Анна Павловна плеснула себе в стакан. Заметила, что Павел не пьет. – Ты чего тормозишь?

Павел поднес стакан к губам. Директор поднесла к лицу свой, прикрыв глаза. Павел тут же вылил свою порцию в кадку с пальмой. Сделал вид, что морщится от горечи. Замахал перед лицом.

– Что? Хороша? – расхохоталась Анна Павловна. – О чем я говорила?

– Нестеров.

– Да. Нашли мертвым на опушке леса. Под Новгородом. Страшное убийство.

– В него стреляли?

– До смерти забили. Башку проломили, а потом лицо изуродовали.

Секунду Павел и Анна молчали.

– Ну? – Анна Павловна хлопнула рукой по столу. – Еще по одной?

Она подмигнула. Павел отвел глаза. Анна Павловна опорожнила стакан. Павел повторил прежний трюк. Директор тяжко вздохнула и уставилась в одну точку. Павел уже намеревался встать и вежливо уйти. Анна Павловна вздрогнула.

– Да… Мертвый. А рядом машина его… и там это… эти… отпечатки пальцев.

– Отпечатки пальцев?

– Знаешь, чьи? Ни хрена ты не знаешь. Племянницы его… как же ее… Ира, Ирма?

– Инна.

– Вот-вот.

– Это ничего не доказывает. Она могла сколько угодно ездить на дядиной машине.

– Рядом с телом нашли ключи от машины. Знаешь, чьи там пальчики? Кровищи – уйма.

– Она главная подозреваемая?

Анна Павловна подняла красные глаза.

– Постовой ее видел. Девка на машине гнала. Оштрафовать ее надо было. Да он узнал ее. Сам понимаешь, с Нестеровыми ему связываться ни к чему.

Павел кивнул.

– Следователь думает, что Инна там была. Она, кошка драная, отпирается. Друзья ее подтвердили, будто бы Инна с ними гуляла все утро.

– Если бы она была на месте преступления, остались бы другие следы.

– Повезло ей. В тот день дождик пошел. Там теперь сам черт правды не доищется. Менты теперь ничего не докажут. Девочка с деньгами. Адвокатов наймет, и концы в воду.

– Но зачем ей убивать дядю? Да еще таким образом?

Анна Павловна усмехнулась.

– Э-э, Павлуша, других учишь, а тебе самому еще расти и расти. А наследство? У Нестерова же, кроме нее, нет никого. Ты представляешь, какие это бабки? Я бы на эти деньги все стены здесь золотом отделала. Я бы десять школ отгрохала!