Спустя недолгое время Мейзер был уже всего в четырех километрах к северу от Гнилого Тикича, имея справа от себя высоту 239,0, а слева — Почапинцы. За исключением короткой стычки маленькая группа солдат, в которую он временно входил, беспрепятственно и сравнительно быстро вышла к Гнилому Тикичу. На берегу реки собралось довольно много солдат, совещавшихся, как действовать дальше. Мейзер вспомнил, что, как говорили, прорыв должен был осуществляться тремя колоннами и что они входили в левую колонну. Таким образом, он решил, что разумнее будет пойти вдоль берега на запад. Не всех удалось убедить в этом, и Мейзер с несколькими солдатами отправился на запад[203].
Проходя мимо мертвых солдат и лошадей, Мейзер с горсткой людей пробивался на запад, в основном не встречая препятствий, кроме заболоченных участков местности. Внезапно вокруг засвистели пули, заставив Мейзера и его спутников броситься на землю. Скоро они поняли, что обстреливающие их советские солдаты находились очень далеко и не могли стрелять точно. Перебежками от укрытия к укрытию, не пострадав от огня противника, немцы вскоре выбрались в лесистую местность, протянувшуюся вдоль реки, где они оказались в безопасности. Они осторожно пробирались дальше на запад, пока вдруг не услышали окрик: «Пароль!» Все люди из группы Мейзера тут же ответили: «Свобода!» Это было кодовое слово, которое использовалось, чтобы идентифицировать вырвавшихся из окружения. Они наконец вышли в расположение III танкового корпуса — для этих солдат прорыв завершился, и они все еще были живы[204].
Прорыв: фельдфебель Фибелькорн
Как мы уже видели, когда в 23:00 16 февраля начался прорыв, общий контроль и управление войсками были практически сразу утеряны. И все же большей части людей удалось спастись, а основной причиной потери техники и снаряжения, по всей видимости, явилась труднопроходимая, сильно пересеченная местность. На пути немцев были разбросаны многочисленные овраги, крутые склоны, болота и другие относительно небольшие препятствия. На них было потеряно большое количество машин, повозок и прочего тяжелого снаряжения. Последним и основным препятствием стал Гнилой Тикич, на берегу которого была брошена большая часть еще оставшейся техники и военного имущества. Хотя при более твердом руководстве эту преграду, возможно, удалось бы преодолеть с меньшими потерями. Похоже значительное число солдат и снаряжения удалось вывести на запад к Лысянке по северному берегу реки. Вероятно, прорыв дался бы не такой дорогой ценой, если бы за ними пошли остальные группы, вышедшие к Гнилому Тикичу. Однако следует подчеркнуть, что нет оснований полагать, что у немецких высших командиров была достаточно ясная картина местности и расположения сил противника, необходимая для правильного выбора направления движения. Наоборот, судя по всему, каждый командир независимо от звания и занимаемой должности знал лишь о том, что происходило в непосредственной близости от него. Силой, обеспечившей прорыв, было стремление каждого отдельного солдата избежать попадания в плен и сохранить шанс увидеть свою семью.
Примером исключительной силы воли стала судьба фельдфебеля Фибелькорна. Он служил в 1-й роте 5-го танкового батальона СС из состава дивизии СС «Викинг». 14 февраля его танк получил попадание в моторное отделение и загорелся. Экипаж успел вовремя покинуть машину, но, спрыгнув с танка, Фибелькорн сломал ногу. Он оставался вместе со своим батальоном до начала прорыва, когда ему выделили место в тягаче. К несчастью, отъехав примерно на семь километров от Новой Буды, тягач был подбит огнем советских противотанковых пушек. Фибелькорн выжил, и его пересадили на повозку. Вскоре его часть добралась до леса юго-восточнее Журжинцев.
Внезапно на холме появились несколько Т-34 и начали обстрел. Немецкие танки открыли ответный огонь, завязался бой, который, впрочем, продолжался недолго. Советские танки отступили, и немцы продолжили свой путь. Однако во время боя Фибелькорна укрыли в маленькой роще, где он остался с возницей на повозке, запряженной четырьмя лошадьми. Ему сказали добираться до Лысянки самостоятельно, поскольку казалось, что ехать осталось совсем недолго. Когда бой стих, возница вывел повозку из леса, и они поехали дальше. Но примерно через километр пути начался сильный обстрел противника, и возница впал в панику и убежал, бросив Фибелькорна одного.
Через некоторое время призывы Фибелькорна о помощи услышал какой-то офицер из частей СС и помог ему слезть с повозки. Через несколько секунд повозка была разбита прямым попаданием, а офицер СС — убит. В ожидании заката Фибелькорн несколько часов пролежал в укрытии. Под покровом темноты он пополз вперед и через некоторое время встретил двоих солдат, тоже ползущих к своим. Конечно, такой способ передвижения был медленным и очень мучительным, поэтому, несмотря на то что немцы ползли всю ночь, к рассвету они так и не добрались до Лысянки. Когда поднялось солнце, Фибелькорн обнаружил, что они находятся в неприятной близости от вражеских позиций. Немцы зарылись в снег и стали ждать, когда солнце закатится вновь.
В сумерках трое солдат продолжили свой невероятно трудный путь в Лысянку. Однако один из них вскоре умер от переохлаждения. Через несколько минут замерз и второй солдат, и Фибелькорн остался один. Несмотря на свое ужасное положение, он продолжал бороться со смертью, вспоминая семью, чтобы найти в себе силы двигаться дальше, пока наконец не дополз до одного из передовых постов III танкового корпуса.
К тому моменту, как Фибелькорн добрался до своих, он был совершенно изнурен и потерял сознание. Он не пришел в себя до тех пор, пока его не погрузили в самолет. Там он обнаружил, что вдобавок к ране, полученной до прорыва, обе кисти рук, обе ступни и одно колено были обморожены. И все же он выжил, а значит, получил шанс снова увидеть свою семью, в том числе жену, носившую их второго ребенка.
Успех прорыва
Солдаты выходили к своим в разном состоянии в течение нескольких дней после начала прорыва, поэтому установить точное число спасшихся для командования III танкового корпуса оказалось непростой задачей. Генерал-лейтенант Маттенклотт, командир XXXXII армейского корпуса, который находился в отпуске, когда три недели тому назад советские клещи сомкнулись в Звенигородке, получил задание собрать и пересчитать всех выживших из группы Штеммермана, прежде чем отправить их по воздуху или железной дороге в тыл. У Маттенклотта это заняло почти две недели. Окончательный подсчет показал, что из прорыва вышли невредимыми 27 703 немецких солдата и 1063 «хиви». До расположения III танкового корпуса добрались и 7496 раненых. К ним относились как те, кто был ранен в ходе прорыва, так и ранненые раньше, но вывезенные из окружения. Таким образом, всего из окружения смогли вырваться 36 262 человека. Кроме того, до начала прорыва по воздуху был вывезен в тыл 4161 раненый и больной. Следовательно, общее количество спасшихся из окружения, минуя плен, составило 40 423 человека.
Поскольку численность войск, 28 января оказавшихся в окружении, оценивается примерно в 59 000 человек, около 19 000 из них, видимо, были убиты или захвачены в плен. Около 11 000 были ранены, что дает цифру общих потерь около 30 000 человек. Конечно, это были серьезные потери, но, во всяком случае, много меньшие, чем понесенные под Сталинградом, призрак которого участникам Корсуньской битвы с каждым днем виделся все отчетливее, и в солдатских окопах, и в штабах высшего командования[205].
Страх немцев перед новым Сталинградом ясно просматривается и в советских архивных документах. Например, взятый в плен немецкий солдат на допросе в 4-й гвардейской армии показал, что немецкие солдаты считали это окружение «вторым Сталинградом». Они не хотели сдаваться из-за страха перед Сибирью[206].
