До сих пор 11-я танковая дивизия имела только успехи. На самом деле при ее ограниченной силе она вряд ли могла рассчитывать на то, что так будет продолжаться и дальше. Но ее соседи справа, 14-я и 3-я танковые дивизии, имели гораздо меньшие достижения. 52-я армия начала беспокоящие атаки на позиции 3-й танковой дивизии, но та сумела их сдержать и направила свою танковую группу на помощь 14-й танковой дивизии, пытавшейся вернуть контроль над Россоховаткой. Вначале 103-й пехотный полк 14-й танковой дивизии при поддержке четырех танков сумел захватить центр Россоховатки, несмотря на столкновение с ленд-лизовскими танками. Однако в результате советской контратаки немцы были выбиты из Россоховатки, а две немецкие атаки во второй половине дня не принесли успеха. Безрезультатные бои вокруг Россоховатки обошлись дорого. Например, с утра 26 января по вечер 27 января 14-я танковая дивизия потеряла 310 человек. Это составило более четверти всех потерь, понесенных дивизией за январь.

Возможно, нарушенные коммуникации повлияли на советское наступление, так как после занятия Шполы 20-й танковый корпус на запад пока не продвигался, хотя он привлек свою стрелковую бригаду для обороны района Шполы. 29-й танковый корпус добился больших успехов юго-восточнее Шполы, где он освободил Водяное, Липянку и Межигорку[109].

Восстановить связь с двумя передовыми корпусами было крайне важно, и Ротмистров не мог ждать, пока его сосед с севера проложит новый маршрут. Поскольку 18-й танковый корпус и 5-й гвардейский кавалерийский корпус были наготове, он приказал им пробить коридор на запад. Эти усилия поначалу не принесли успеха, но во второй половине дня советские войска, атаковавшие с запада, воспользовавшись густым туманом, проскользнули через позиции 11-й танковой дивизии и наладили очень слабую связь с советскими силами в Оситняжке[110].

Беспорядочные боевые действия в районе Капитановка — Тишковка продолжались в течение вечера. В исследовании советского Генерального штаба, посвященном битве, утверждается, что к концу дня немецкая группировка с 70 танками и 30 штурмовыми орудиями окружила Тишковку. Это утверждение абсолютно безосновательно. В распоряжении немцев и близко не было такого количества бронетехники в окрестностях Тишковки. Трудно сказать с определенностью, является ли это примером путаницы, вызванной туманом и темнотой, или же заведомым искажением, но, конечно, одно объяснение не исключает другого[111].

В конце дня ни одна из сторон не имела полного контроля над районом Капитановка — Писаревка — Тишковка. Напротив, каждая сторона удерживала ряд рассеянных позиций. 2-й Украинский фронт в течение дня задействовал существенные подкрепления, среди которых наиболее важными были, конечно, танковый и кавалерийский корпуса, но последний также был усилен противотанковой бригадой. Немецкие подкрепления были гораздо скромнее. В 16:00 майор Глесген, командир 1-го батальона 26-го танкового полка (батальон «Пантер», который находился в пути), прибыл в штаб XXXXVII танкового корпуса, его батальон еще не добрался до исходных позиций. Пятнадцать минут спустя с таким же сообщением в штаб прибыл и командир артиллерийского дивизиона РГК[112].

К вечеру у немцев произошли некоторые изменения в структуре командования. Поскольку 11-я и 14-я танковые дивизии были введены в бой, они находились в подчинении XI армейского корпуса. С вечера 27 января они были переподчинены XXXXVII танковому корпусу. Учитывая советский прорыв, это решение должно было повысить эффективность управления, позволив командованию XI армейского корпуса сосредоточиться на ситуации севернее советского вклинения, а командованию XXXXVII танкового корпуса — на ситуации на юге.

Обстановка в районе севернее вклинения частей Красной армии действительно давала командованию XI армейского корпуса много поводов для размышления. В первой половине дня в Сердюковке и Красном Хуторе бой перекатывался то туда, то обратно через железную дорогу. Хотя 72-й дивизии удавалось удерживать фронт обороны, положение становилось критическим. Полк из 57-й дивизии получил приказ контратаковать во второй половине дня. Когда полк был подтянут на исходные позиции, советские войска продолжили наступление на запад, и вскоре стало ясно, что 72-й дивизии не удержать железнодорожную линию.

Гедке понял, что активные действия советских войск на участке Сердюковки связывают немецкие части, которые нужнее в других местах. В 17:40 в телефонном разговоре со Шпейделем он снова поднял вопрос, об отводе 72-й дивизии на тыловые позиции. И снова Шпейдель отвечал, что ему нужно разрешение командования группой армий и ему придется перезвонить позже. Шпейдель незамедлительно обсудил вопрос с Вёлером, который тотчас же позвонил в управление группы армий «Юг». В 19:20 Шпейдель вновь говорил с Гедке и передал ему, что разрешение получено.

Конечно, нельзя определенно говорить, что положение немцев заметно улучшилось бы при более раннем отводе дивизии на тыловую линию, но удержание дивизии в выступе вокруг Смелы, находясь в котором она не играла важной роли, конечно, не шло на пользу делу. Если бы дивизия отступила, это сделало бы возможным отправку 57-й дивизии на юг в более ранние сроки. Следует помнить, что наиболее важные действия немцев разворачивались на южном фланге советского наступления, где контратаковали 11-я и 14-я танковые дивизии. Эти дивизии были слишком слабы по количеству танков, чтобы иметь хорошие шансы решительно повлиять на обстановку. Не представляется возможным точно установить их силы в начале советского наступления, но, по-видимому, они располагали самое большее 40–50 боеспособными танками и штурмовыми орудиями. Это было совсем немного по сравнению с 323 танками и САУ введенными в бой 2-м Украинским фронтом в операции 25 января. Конечно, Конев не мог использовать их все против двух немецких танковых дивизий, но имеющиеся цифры все равно оказывались не в пользу немцев[113].

Прибывающий батальон «Пантер» в этих условиях был значительным подкреплением. На самом деле батальон предполагалось ввести в состав 26-й танковой дивизии, которая в это время вела бои в Италии, но он так никогда и не добрался до своей дивизии. Он провел 1943 год в ожидании танков и в конце концов был отправлен на Восточный фронт в январе 1944 года. Изначально батальон был придан дивизии «Великая Германия», но, видимо, не успел поучаствовать ни в одном бою в ее составе. 27 января он начал выдвигаться в расположение XXXXVII танкового корпуса. Он был почти полностью укомплектован и, покидая «Великую Германию», имел в своем составе 67 боеспособных «Пантер». На марше в XXXXVII танковый корпус у одной из «Пантер» возник пожар в моторном отделении, и она была потеряна безвозвратно. Прочие танки тоже имели поломки различных механизмов, но утром 28 января батальон все еще мог отправить в бой 61 «Пантеру»[114].

До сих пор до конца неясно, как Конев, Ротмистров, Галанин и Рыжов оценивали перспективы разворачивающейся операции. Исследование советского Генерального штаба, написанное по горячим следам в том же 1944 году, изображает немецкие войска в Капитановке весьма сильными. Последующая советская литература также придерживается этой точки зрения. Однако цифры немецкой боевой мощи сильно раздуты, возможно, в результате сознательных манипуляций после окончания битвы, но также возможно, что они действительно отражают представления советского командования об истинных силах противника. Если советские командиры действительно верили этим раздутым цифрам, то им было о чем побеспокоиться, но действительность была такова, что немцы находились в отчаянном положении. Советская операция могла оказаться под угрозой, лишь если бы командование потеряло самообладание, но этого не случилось.