— Валяй, — кивнул с кислым видом Римо.

— Для того, чтобы оценить величайшее из произведений, люди должны его увидеть, — начал Чиун.

— И чтобы поверить, что оно вообще есть, — кивнул Римо.

— Замолчи. Итак, есть несколько способов показать эту вершину искусства по телевидению. Но поскольку у нас нет собственной телестанции, и мы не производим в коробочках питание для младенцев, эти способы неподвластны нам. Значит, нужно найти другие. Обратись в слух, ибо то, что я скажу далее, впрямую касается тебя.

— Умираю от нетерпения.

— Я с величайшим тщанием обдумывал это и понял, что у всех людей, которые пишут для телевидения, есть одна общая черта.

— Талант?

Чиун плавно взмахнул рукой, словно отметая шпильки нерадивого питомца.

— У них есть агенты. И причиной тому — почта, которую вы устроили у себя в стране.

— Бога ради, какое отношение к этому имеет почтовое ведомство?

— Если писатель просто положит свое детище в ящик, чтобы отослать его на телевидение, с ним произойдет то, что происходит с любым письмом. Его потеряют так же, как теряют эти недоумки все письма, которые шлют мне все эти годы немногие преданные ученики. И поэтому писатель нанимает агента. А этот агент кладет шедевр в конверт, берет конверт под мышку, несет его на телевидение и вручает его там нужным людям. Так его невозможно потерять. Ты должен верить мне, Римо, именно так все это и делается.

— Вообще-то агенты занимаются не этим, — пожал плечами Римо.

— Агенты занимаются именно этим, — наставительно изрек Чиун. — А потом этому самому агенту достается десять процентов того, что получает писатель. Но ты начинающий агент, и потому я собираюсь платить тебе пять процентов.

Римо покачал головой, не в знак того, что он отвергает предложение наставника, а просто от общего обалдения.

— А почему ты решил выбрать именно меня, папочка?

— Я уже сказал тебе. Я тщательно все обдумал. У тебя есть одно качество, совершенно необходимое для того, чтобы быть хорошим агентом.

— Да? Какое же?

— У тебя два имени. — Римо ошеломленно воззрился на Чиуна. — Да, да, Римо. У всех больших агентов два имени. Почему так — не знаю, но это так. Можешь сам посмотреть и убедиться.

Римо открыл рот, собираясь что-то сказать, но подумал и закрыл его снова. Опять открыл рот — и снова закрыл.

— Вот и прекрасно. Возразить тебе нечего. Значит, все решено. И я так хорошо знаю тебя, Римо, что заключать контракт между нами не нужно, наверное, — я знаю, ты никогда меня не обманешь.

— Чиун, это же какой-то бред.

— Волноваться тебе не следует. Я уверен, ты быстро всему научишься и станешь самым настоящим агентом. Я сам буду помогать тебе.

Мысль о протесте Римо откинул как бесполезную.

— Ну, хорошо, обсудим все это подробнее чуть попозже. А эта твоя мыльная опера? О чем она? Я ведь еще и не знаю.

— Потому что я тебе еще не сказал. Это история молодого, честного, храброго юноши…

— …Из деревни Синанджу в Северной Корее, — мрачно закончил Римо.

— …Из деревни Синанджу в Северной Корее, — продолжал, будто не слыша его, Чиун. — И этот молодой человек, оказавшись в жестоком и глупом мире, вынужден применить свое древнее искусство…

— …Убийства себе подобных, как все мастера Синанджу, — продолжил Римо. Чиун откашлялся.

— …Свое древнее искусство управлять себе подобными. Его не ценят и не понимают, но он остается верен своим убеждениям и исправно выполняет благородную задачу — шлет золото в свою родную деревню, потому что она очень бедная…

— А без этого золота, — встрял Римо, — люди начнут голодать и швырять новорожденных в море, потому что не смогут прокормить их.

— Римо, ты подглядывал в мою рукопись, да?

— Я бы не посмел, папочка.

— Тогда дай мне закончить. А потом наш герой, уже в годах, берет приемного сына, ребенка другой расы, но воспитанник вырастает в толстого неблагодарного лентяя, от которого смердит пластиком и который не пошевельнет ради отца пальцем, — Чиун замолчал.

— Ну и? — сказал Римо.

— Что значит твое “ну и”?

— Что дальше? Что происходит с нашим героем и его неблагодарным американским приемышем, имя которого, по всей видимости, что-то вроде “Римо Уильямс”?

— Я еще не дописал конец, — ответил Чиун.

— Почему?

— Я хотел сначала посмотреть, как ты справишься с обязанностями моего агента.

Римо сделал глубокий вдох.

— Чиун, я должен сказать тебе что-то… и очень рад, что звонит телефон в соседней комнате, потому что мне не придется тебе этого говорить.

Звонил доктор Харолд В.Смит.

— Римо, — сказал он. — Я хочу, чтобы вы с Чиуном немедленно отправились в Вудбридж, штат Коннектикут.

— Минутку. Вам совсем не хочется узнать, как прошла моя прогулка в Северную Дакоту?

— Прошла хорошо. Я слышал краем уха. Десять тысяч вы привезли назад?

— Я дал их на чай таксисту, — пробурчал Римо.

— Прошу вас, Римо. Ваши попытки острить выбивают из колеи.

— Можете думать как угодно. Я не шучу. Он довез меня до самой гостиницы и за все время не сказал ни единого слова. Чем заслужил все до последнего цента, Смит.

— Я постараюсь притвориться, что не слышал ваших последних слов, — сухим, звонким голосом произнес Смит. — Вудбридж, Коннектикут.

— Нельзя ли повременить?

— Нет. Мы отправляемся на похороны.

— Мои или ваши?

— Вы должны быть на Гарднеровском кладбище в семь утра. И еще, Римо…

— Да?

— Захватите с собой десять тысяч, — произнес Смит и повесил трубку прежде, чем Римо успел повторить в нее свое чистосердечное признание о том, что отдал их таксисту.

— А называется эта прекрасная драма… — донесся из соседней комнаты голос Чиуна.

— Плохие новости, папочка, — сказал Римо, появляясь в дверях.

— О… Неужели и этот день ничем не будет отличаться от предыдущих?

— Я не смогу доставить твою гениальную драму по назначению прямо сейчас, поскольку только что получил новое задание от Смита.

Чиун скатал в трубку листы пергамента.

— Что ж, — произнес он недовольным тоном. — Еще день или два я могу подождать.

Тело Винсента Энтони Энгуса доставила к месту последнего упокоения, на Гарднеровское кладбище в Вудбридже, штат Коннектикут, длинная вереница черных “кадиллаков”.

Одна за другой сверкающие хромом машины въезжали в тяжелые железные ворота, проезжая мимо трех мужчин, с раннего утра стоявших у поросшей мхом каменной стены кладбища — Чиун в светло-желтом одеянии, Римо в слаксах и рубашке с короткими рукавами. Доктор Харолд Смит, выбравший ради такого случая серое пальто, серый костюм, серую шляпу и угрюмо-серое выражение лица человека, мир которого кончается за стенами его кабинета, напоминал высокий, из серого гранита могильный памятник.

Когда Римо и Чиун прибыли к месту встречи, Смит поздоровался с ними каменно-серым голосом.

— Минуточку, — отозвался Римо, ловко расстегивая пальто шефа. — Просто хотел проверить, — извинился он.

— Что именно?

— Все тот же костюм, та же рубашка, даже тот же дурацкий галстук из Дартмута. У меня в мозгу возникает странное видение: огромный шкаф, набитый такими вот серыми комплектами, и задняя его стенка уходит в вечность. А в секретной лаборатории в подвале Белого дома штампуют бесконечное количество докторов Смитов и одевают на них это самое серое барахло. А потом выпускают, выпускают и выпускают их в мир, чтобы они отлавливали меня, где бы я ни был, и приказывали, приказывали, приказывали…

— Сегодня вы настроены весьма поэтически, — сухо заметил Смит. — И к тому же здорово опоздали.

— Прошу извинить. Чиун переписывал свой новый шедевр.

Чиун стоял позади Римо, засунув кисти рук в широкие рукава светло-желтого кимоно. Остатки седых волос развевались на слабом утреннем ветерке, словно струйки сизого дыма.

— Доброе утро, Чиун, — поздоровался Смит.

— Приветствую вас, император, чье благородство равно только его мудрости, чье величие не знает границ. Ваше слово пребудет в веках, и мудрость вашу не смогут поглотить пески времени. Сей покорный раб двадцатикратно приумножит вашу славу в доме Синанджу.