— Я вас предупреждаю. Нам бы не хотелось повредить вам.

— Да пожалуйста, — пожал плечами Римо, кладя руку на ручку стеклянной двери. — Мэри, успокойтесь, я вегетарианец. И здесь не работаю.

— Не верю ни одному слову, — заявила та и, повернувшись к пикетчикам, гаркнула: — Эй, вот один из этих! Хватай его!

Едва Римо успел выдавить замок и распахнуть дверь, две дюжины пикетчиков ринулись вверх по ступенькам, как будто ждали этой команды с раннего утра.

Римо увидел, как черное лицо сторожа посерело от страха. Вбежав внутрь, он одним прыжком оказался на стальной раме над самой входной дверью — как раз вовремя, чтобы дать устремившейся за ним толпе (передняя шеренга — шириной около восьми футов) с разгона врезаться в дверь (от петель до замка — шириной около трех футов). Грохот разбитого стекла возвестил, что результат превзошел все ожидания.

Когда с пола послышались первые стоны, Римо легко спрыгнул вниз. Сторож дрожал, вжавшись спиною в стену.

— Я вызвал полицию. Вам лучше уйти, мистер. Я уже вызвал полицию.

Краем глаза увидев на доске над конторкой имя О’Доннела, против которого стоял номер кабинета, Римо выскочил из холла в коридор, напевая на бегу “У Мэри был барашек, был барашек, был барашек”.

Дверь кабинета оказалась запертой. Ногой Римо вышиб ее, и трое выросших перед ним желтолицых мужчин в один миг нанесли серию сокрушительных ударов по его лицу, телу, конечностям. Вернее, попытались нанести, потому что Римо инстинктивно отпрянул, едва уловив кожей колебание воздуха, вызванное движением первого из нападавших.

Ответное движение Римо не заставило себя ждать, и первый из покушавшихся стал симпатичным настенным барельефом. Римо, как кошка, проскользнул внутрь, — и второй из нападавших отделался лишь тем, что почувствовал, как его левая коленная чашечка въехала в правую, и обе они превратились в мелко нарубленный студень; незадачливый обладатель их, скуля, пополз к двери. Именно это и входило в планы Римо — одного из них он хотел оставить в живых. Но только одного, а в этот момент перед Римо возник третий и поразил его незащищенную шею великолепно выполненным приемом карате.

Великолепным, если бы Римо не успел сплести свои пальцы с цепкими желтыми пальцами противника и одним движением, словно щепку, переломить его руку в суставе.

А затем мощный толчок бросил желтолицего спиной вперед прямо в раскрытое окно кабинета; громкий стук, раздавшийся снизу, сообщил Римо, что тело достигло каменной мостовой. Римо обернулся — и в эту же секунду второй из нападавших, неловко опершись на руки, шлепнулся на ковер, напоровшись на свой же собственный ноготь; тело азиата конвульсивно изогнулось, и по полу ручейком побежала алая кровь.

Только сейчас Римо обратил внимание на необычайную длину ногтей нападавших и на то, что края их остро отточены; а затем увидел и тонкий, как волос, порез на правой руке. Римо сжал кулак и увидел, как быстро набухает, багровея, тонкая линия между средним и указательным пальцем. На коже выступила алая бусинка крови и, вздрогнув, стекла в рукав.

Римо так давно не видел собственной крови, что зрелище это немало его озадачило. Однако шум, доносившийся снизу из холла, тут же вывел Римо из оцепенения.

Спрятавшись за массивным столом О’Доннела, Римо стащил на пол телефон и быстро набрал названный ему номер — четыре-ноль-семь-семь.

В трубке трижды щелкнуло, и Римо услышал ровный магнитофонный голос: “Набранный вами номер в данный момент отключен. Пожалуйста, проверьте, правильно ли вы набираете. Благодарю вас.”

В комнату шумной оравой ввалились борцы с мясом.

Два мертвых тела, впервые найденных в этом районе за последние одиннадцать лет, заставили полицейских весьма ответственно отнестись к своим обязанностям. С пикетчиками разговаривали серьезно и смотрели на них недоброжелательно.

Каждый раз, когда кто-либо из пикетчиков в ответ на заданный ему вопрос пробовал выяснить, “по какому, собственно, праву”, ему намекали на возможность “проехаться в город”, после чего на вопрос он, как правило, отвечал.

И только один из них, худой, темноволосый, с крепкими запястьями, в ответ на предложение “проехаться в город” с улыбкой ответил, что это прельщает его больше, чем поездка, например, за город, чем вызвал со стороны офицера полиции праведный гнев.

— А ну давай не умничай. Имя?

— Мое или ваше?

— Твое.

— Римо Николс.

— Адрес?

— 152, Мейн-стрит. — Этот адрес Римо давал во всех случаях.

— Вы лично знали, встречались или вступали в контакт с кем-нибудь из убитых?

— Нет.

— Это вы убили их?

— Нет.

— Кто-нибудь может подтвердить, что не вы их убили?

— Кто угодно. Никто. Я вообще не понимаю, что означает этот вопрос, — пожал плечами Римо.

— В город проедемся?

— Я могу подтвердить. Я его видела, — сказала Мэри Берибери-Плесень.

Полицейский повернулся к ней.

— Ваше имя?

— Мэри Берибери-Плесень.

— Адрес?

— Не хотите узнать, что означает мое имя, офицер?

— В город проедемся?

Здание компании “Митамейшн” в Уэстпорте Римо покинул свободным человеком. Больше полицейские его не вызывали, решив, после бурных споров, описать происшедшее как два непреднамеренных и одно самоубийство, явившиеся результатом ссоры между тремя неизвестными азиатами.

Мэри догнала Римо уже у самой машины, в которой все это время невозмутимо сидел Чиун.

— Ты опять так долго возился. Что у тебя с рукой? — спросил он.

Римо взглянул на свою правую руку. Порез от ногтя уже успел превратиться в тонкую розовую линию — тело Римо быстро восстанавливало пораженные ткани.

— Ткнули пальцем, — объяснил Римо. Чиун с любопытством смотрел на Мэри.

— Значит, ты опять осрамился, — кивнул он.

— Ничего подобного. Просто тот тип оказался несколько проворнее, чем я думал.

— Вот, вот, — язвительно поддакнул Чиун. — Ты опять думал, что противник окажется слабее тебя.

— Ну, это с каждым может случиться.

— Тебе повезло, что этим пальцем тебя ткнули не в горло, — сварливым тоном заметил Чиун.

Дабы избежать его изучающего взгляда, Мэри Бери-бери закашлялась и полезла в карман; вынув оттуда полиэтиленовый пакет, надорвала зубами клапан.

— Хотите попробовать тминного семени в кленовом сиропе? — спросила она.

— Я лучше буду есть грязь, — ровным голосом ответствовал Чиун. — Римо, кто эта маленькая канарейка, которая клюет семена на обед?

— Чиун, будь джентльменом, — нахмурил брови Римо. — Мэри помогла мне выбраться из этой переделки с копами. А еще она не ест мяса и борется с этими свиными прививками.

— Радость моего сердца воистину безгранична, — расплылся Чиун.

— Воистину безграничной она станет, когда я скажу тебе, что мы отправляемся в Хьюстон, папочка.

Чиун печально кивнул.

— Ты все-таки хочешь взяться за это задание, хотя я и предупреждал тебя. Скоро, очень скоро ты познаешь свою ошибку.

Выкарабкавшись из автомобиля, Чиун, не взглянув на Римо, повернулся и зашагал прочь. Римо следил, как его согнутая фигурка в развевавшемся длинном кимоно, со сложенными на груди руками, что делало ее похожей на катящуюся на колесах кибитку, медленно взбирается по склону небольшого холма.

— Один крохотный порез, а он уже на дыбы, — пробормотал Римо и повернулся к Мэри, методично поглощавшей содержимое пакетика. — Простите, что так получилось.

Мэри подняла голову; к ее нижней губе пристали зернышки тмина.

— Да ерунда. — Слизнув зернышки, она кивнула вслед удалявшемуся Чиуну. — Он ваш друг?

— Родственник. — Римо прикинул, за сколько минут доберется он до холма, на вершине которого виднелась фигурка Чиуна. — И еще раз огромное вам спасибо.

— Для собрата-вегетарианца — все, что угодно, — уголками губ Мэри улыбнулась ему. — Увидимся.

До вершины холма Римо добрался как раз вовремя, чтобы увидеть, как Чиун исчез за следующей вершиной.