Прошли недели, со временем я научился преобразовывать сексуальные позывы в духовные импульсы, направлять на молитву трепет восставшей плоти и больше не занимался самоудовлетворением. Но теперь я опять бессилен обуздать своего дружка. Не помогают и упражнения, которым учил меня наставник. Тантрическая визуализация потоков энергии от пальцев ног к мозгу больше не закрывает мои чакры. И Ким, наверно, это почувствовала, а наши комнаты рядом.
Однажды ночью, когда я наконец уснул, измотав себя повторением каббалистических цифровых кодов, меня разбудил запах ее духов. Она стояла передо мной на коленях, голая. И плакала. Я привстал на своем монашеском ложе. Она обняла мои ноги, омочила их слезами, отерла своими волосами и все повторяла: «Прости, прости». Я отстранил ее, как мог мягко. Сказал, что грехи ей отпускаются. Но она не унималась, стала целовать косточки на щиколотках, щекотать пальцы кончиком языка. Я отпрянул от нее, лег и натянул на себя простыню. Тогда она раздвинула ноги, коснулась пальцами естества между ними, потом потянулась погладить мое лицо.
— Перестань, Ким.
Она жарко зашептала:
— Я твоя блудница, за любовь прощенная.
— Которая? Из Луки, та, что выказывает больше всех любви, потому что и грехов на ней больше? Или ты из Матфея, Марка и Иоанна, заранее пришла помазать меня для погребения?
Руки ее замерли, она посмотрела мне в лицо, вскочила.
— Да пошел ты!
И выбежала, хлопнув дверью.
С тех пор ночь за ночью я лежу с открытыми глазами, молюсь, каюсь и хочу искупить свою вину. Нет, не желание заняться любовью мучит меня и не мысль о том, что она, там, за стеной, все еще меня хочет. Мне совестно и стыдно, что я отгораживаюсь, прячусь, избегаю малейшего контакта с ней и днем, и ночью из страха разбудить плоть — разбудить в себе Эмму. Стыдно, что я унижаю Ким, заставляя быть рядом и игнорируя ее присутствие, — ведь я превратил ее в этакого «учебного врага», попросту боксерскую грушу. Меня мучит сознание зла, которое я творю, чтобы стать ей безразличным. Искушение добром, которое я мог бы ей сделать.
Бадди Купперман все реже выходит из своей комнаты. Я зашел туда как-то раз, когда он уехал в долину купить табаку. Горы исписанных листков громоздились на трех столах вокруг компьютера, десятки разноцветных стикеров колыхались на кедровых стенах. Это была моя жизнь. Мои реакции и раздумья, мое происхождение, прошлое и будущее, все вперемешку. Мои слова, записанные вживую, хроника моего духовного становления, поиски, гипотезы, возможные сюжетные повороты, варианты развязки…
Во что превратился человек, написавший «Лангуста»? Его чуткость, ранимость, сострадание, талант влезать в шкуру героя, хоть морского гада, хоть человека — куда все это делось? Моя история под его пером была попросту планом сражения.
~~~
— Дата назначена! — прогремел Уоллес Клейборн, входя в гостиную, где пресс-атташе помешивал кочергой в камине.
Он только что сошел с вертолета и был в официальном костюме для Белого дома под паркой на меху. Следом осторожно семенил епископ Гивенс в засыпанном снегом пальто, зеленоватый и напряженный: он плохо переносил полеты. Присев на стул справа, он спросил, лег ли Джимми. Ким набрала в своем электронном блокноте код smart dust, позволявший в любой момент установить его местонахождение, и кивнула. Епископ немногословно рассказал о смятении, охватившем Ватикан после знакомства с проектом «Омега». Первой официальной реакцией, переданной через папского нунция в Вашингтоне, была просьба к президенту Нелкотту хранить существование клона в строжайшей тайне.
— Их тоже надо понять, — снисходительно улыбнулся судья Клейборн, потирая озябшие руки над огнем. — С юридической точки зрения, генетический наследник Иисуса вполне может предъявить права на достояние Святой Церкви.
— Мы никого не собираемся грабить, — сухо напомнил Ирвин.
— Разумеется. Поэтому я дал Джимми подписать письмо, в котором он отказывается от всех имущественных притязаний. Ответ от папской канцелярии уже пришел: его приглашают предстать перед комиссией конгрегации по вопросам канонизации святых седьмого декабря в восемь часов пятнадцать минут.
По гостиной прокатилось восторженное «Ура!», точно в фан-клубе, когда любимая команда выходит на международный турнир. Ирвин этого не выдержал.
— С ума все сошли? — закричал он, вскакивая. — Вы что, отправляете вашего чемпиона в Рим за медалью? Думаете, все будет так просто? Напомню, если вы забыли, что по прошествии двадцати столетий церковь все еще официально не признала Плащаницу реликвией Христа!
— Уж теперь-то никуда они не денутся! — громыхнул Бадди Купперман. — Мы преподнесем им на блюдечке живое доказательство!
— И во что вы его превратили, это живое доказательство? В автомат, который бубнит псалмы по-арамейски, старит вино и делает свежий хлеб черствым? В зомби, в умерщвленную плоть, в снятого с креста, в распятую топ-модель — а как же послание любви, а осуждение власть имущих, а бунт? Вы промыли ему мозги и набили голову вашими знаниями, вашими теориями, вашими амбициями и навязчивыми идеями! Каждый из вас лепил Бога по образу и подобию своему, каждый из вас создавал своего клона! Да что вы себе думаете? Что вы усилили его божественную природу, выхолостив все человеческое?
— Это был только этап, — флегматично отозвался Бадди Купперман, ставя на столик бокал с бренди. — Теперь мы перейдем к активной фазе. Невзгоды ближнего, так сказать, боль и сострадание.
— Героика добродетелей, — подхватил епископ Гивенс, которому дежурный сержант принес чашку горячего чаю. — Это действительно основополагающий момент для Ватикана. Демонстрации паранормальных способностей конгрегация всегда предпочтет скромность и самоотверженность. У нас есть еще три недели.
— Может, отправим его в Индию, в зону наводнений? — предложил пресс-атташе, поддерживая огонь пачками газет, которые он ежедневно получал.
— Слишком популярная сейчас тема, — покачал головой Бадди. — Ватикан может расценить это как рекламную акцию.
— Голод в Африке? — высказался диетолог.
— Не лучше ли уж тогда в Лурд, на практику, санитаром? — вскинулся Ирвин. — Высочайшая в мире концентрация увечных, слепых, умирающих, гремучая смесь веры, бессилия, несправедливости и разочарования! Там-то вряд ли кто заметит, если он кого-нибудь исцелит: чудо припишут Богоматери или воде из грота. А если ничего не получится, так свидетелей не будет, зато добровольная помощь страждущим станет плюсом в его досье! Ваши остолопы из папской курии сразу поставят ему «отлично»!
Все растерянно притихли, только Ким Уоттфилд с благодарностью взглянула на генетика: ей ли было не понять, отчего у него сдали нервы. Она пыталась, но тщетно возвратить Джимми в пределы человеческого, чтобы сохранить в нем свободную волю, — и что же? Теперь она была в его глазах лишь побежденным искушением. Ничего больше сделать для него Ким не могла, кроме обеспечения его безопасности, и надеялась, что Ирвину удастся добиться лучших результатов.
— Чем вы недовольны, Гласснер? — нахмурился Бадди Купперман. — Все, что вы ставите нам в укор, было в исходном контракте. Вы сами обратились к нам.
Советник по науке пожал плечами и отошел к бильярду. Ему было невыносимо находиться в этом шале, под завязку набитом микрофонами и видеокамерами, среди торговцев человеческими душами, для которых не существовало разницы между духовным ростом и зомбированием. Джимми после разговора наедине, в лодке, упорно избегал его. Та четверть часа задушевности и понимания всколыхнула в душе Ирвина все, что когда-то оттолкнул его сын, и чувствовать себя снова отвергнутым было нестерпимо больно. Да еще головная боль, как на грех, вернулась и становилась все острее каждый раз, когда он вспоминал сцену посреди озера.
Ирвин не мог понять, чем вызвана враждебность Джимми. Не рациональным ли объяснением, которое он дал случаям чудесного исцеления? Четыре года назад он повез бывшую жену в Лурд — надеялся спасти ее от СПИДа. Ирвин изучил все медицинские досье святого места и был уверен, что воля к жизни и вера, усиленные надеждой тысяч больных вокруг, могут запустить в мозгу некий механизм самоизлечения: пресловутые «молекулы-гонцы», посланные гипофизом, воздействуют на конструктивные гены. Это срабатывало не у всех, но когда срабатывало, то именно таким образом. Анализ воды из священного грота не выявил никаких целебных свойств, и, даже если тут был явлен божественный промысел, без «подручных средств» не обошлось — в это Ирвин верил твердо. Смерть Каролины не поколебала его убежденности. Джимми тогда возмутила такая профанация чуда.
