Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Старик что-то бормочет, потягивается, цокает языком и ощупью ищет откатившуюся к стене бутылку. Я вылезаю из «Крайслера», набираю в пригоршню земли, плюю, чтобы получилась жидкая грязь, и перехожу улицу. Приближаюсь к попрошайке. Глаза у него белые, без зрачков: что ж, по крайней мере, на этот раз все будет без обмана. Машу рукой перед его лицом — никакой реакции. И тогда я — точно по святому Иоанну — кладу на его веки примочку из грязи. Он вздрагивает.

— Пошел вон, мудила, пидор, я тебе яйца оторву!

Отвечаю без обиды, по-доброму:

— Пойди умойся в купальне Силоам[14].

Он вскидывает руки, шарит перед собой, пытается свалить меня, ухватив за ногу, а я снова повторяю магическое заклинание. Коленом придавив его к стене, чтобы не дергался, изо всех сил вжимаю примочку в глаза, будто хочу стереть бельма, а сам мысленно представляю нормальный взгляд и пытаюсь запечатлеть эту картинку на его сетчатке. Откуда-то появились два чернокожих иудея в серых тюрбанах, стоят, смотрят, но вмешаться не решаются: сегодня ведь шаббат. Я говорю им: мол, не беспокойтесь, сейчас уйду. Последнее мысленное усилие, последнее нажатие на глазницы, и я отпускаю старика. Меня шатает, я как выпотрошенный.

Уходя в сторону Маунт-Моррис, бормочу сквозь зубы: «Господи! Я не достоин, чтобы Ты вошел под кров мой; но скажи только слово, и выздоровеет слуга мой»[15]. Повторяю, скандирую слова римского сотника, который уверовал в Иисуса, с каждым шагом вбиваю их все глубже в свое нутро. Я не умею творить чудеса, я не Мессия — я лишь вместилище, сосуд, живой храм, что ли, созданный, чтобы принять Бога. Вот так. Господи-я-не-достоин-чтобы-ты-вошел-под-кров-мой-но-скажи-только-слово…

И вдруг я слышу вопль, это слепой орет благим матом: он-де прозрел, не может быть, чертов свет, глазам больно… Люди оборачиваются, и крик прокатывается эхом:

— Где он? Где тот человек, который это сделал?

Я прибавляю шагу, втянув голову в плечи, бегом пересекаю Мэдисон-стрит, сворачиваю на 122-ю улицу. Домой, скорей домой. Я захлопываю дверь и прислоняюсь к ней, тяжело дыша. Дрожащей рукой нашариваю в кармане визитную карточку.

— Вы позвонили к доктору Энтриджу, пожалуйста, оставьте сообщение…

— Это Джимми.

Горло сжимается, и я тихо добавляю на выдохе:

— Мне страшно.

~~~

На сорок третьем этаже отеля «Паркер Меридиан», в солярии с видом на Центральный парк только что закончился сеанс аквааэробики, и весь бассейн был теперь в распоряжении агента Уоттфилд.

— Обувь, сэр, пожалуйста.

Доктор Энтридж быстрым шагом прошел мимо инструктора, не удостоив его взглядом, и остановился у лесенки. Ким, плывшая кролем на спине, увидела его ноги, перевернулась и в несколько гребков добралась до бортика. С неизменно чопорной миной, никак не вязавшейся с ковбойкой и джинсами, его одеждой выходного дня, глава психологической службы ЦРУ сухо бросил:

— Вы полагаете, он придет сюда проверить уровень pH?

— Я думала, он с вами.

— Был, — ответил Энтридж и помахал диктофоном. — Выходите, я жду вас.

Шефиня отдела ФБР взобралась по лесенке и накинула халат, провожая глазами прямую, как кол, фигуру в непривычном одеянии. Доктор, чертыхаясь сквозь зубы, толкал одну за другой стеклянные двери. Наконец отыскал единственную открытую и вышел на террасу.

Ким не спеша высушила в раздевалке волосы, надела шорты и футболку и вышла к Лестеру Энтриджу на зеленую беговую дорожку, окружавшую здание по периметру.

— Что случилось?

Облокотившись на перила, он протянул ей второй наушник и включил запись.

— Прилягте, все будет хорошо.

— Нет, доктор, все очень плохо. Я же самый обыкновенный человек. Мне не нужна эта сила! Я не хочу! Я не могу!

— Почему?

— Потому что… Потому что… Не знаю… Смерть — она и есть смерть, иначе и жизнь не в жизнь!

— Уточните вашу мысль, Джимми.

— Да зацепиться же не за что! Выходит одна несправедливость… Кого-то исцелять, а другие пусть умирают? Сколько бишь миллиардов человек на земле? И сколько я могу в день спасать? Я ведь и не знаю, надолго ли моей силы хватит…

— Но вы уверовали в себя.

— Вынужден, куда деваться!

— В каком смысле вынуждены?

— Да вы же меня и вынудили! Не скажи вы мне, я бы никогда не узнал, что могу творить чудеса…

— А вы уверены, что действительно что-то сотворили?

— Пойдите на Лексингтон-авеню, на угол 123-й, спросите у бездомных, спросите в синагоге, спросите у…

— Я имею в виду не результат, а сам глагол творить.

— Я видел, как человека сбила машина, он был мертвый, мертвее не бывает, я сказал ему: «Встань и иди», и он встал!

— Может, он просто потерял сознание… Или с ним случился инфаркт… Вы же говорили, что фельдшер делал ему массаж сердца…

— А со слепым? Это был настоящий слепой — я проверял! Я смешал землю со своей слюной, приложил к его глазам — и он прозрел!

— Известны случаи истерической слепоты, когда зрительный нерв не поражен, но мозг не воспринимает информацию с сетчатки. Вы залепили ему глаза грязью, он решил, что на него напал садист, а такие вещи, как правило, проходят от шока…

— Да у него и зрачков не было, одни бельма! Черт возьми, ну как мне вас убедить?

— Почему вам хочется меня убедить?

— Потому что я совсем запутался! Знаете, что я сделал после вашего звонка? Поехал в отделение скорой помощи больницы «Маунт-Оливет»[16]. Ходил там среди покалеченных, больных, умирающих стариков, как в супермаркете по секциям, сравнивал, не знал, кого выбрать. Вы запретили мне лечить людей, пока мы не встретимся, но я думал: хоть одного-то можно… тихонечко… просто посмотреть… Посмотреть, могу ли я еще.

— Вы же обещали мне, Джимми…

— Я бросил жребий, выпало на парня с ампутированной рукой.

— Ну и?

— Я не решился. Сел в метро и приехал к вам.

— «Не решился», сказали вы. Из-за обещания или из страха, что не получится?

— Да не этого я боюсь. Знаете, что сказал святой Матфей? «Ибо восстанут лже-Христы и лжепророки и дадут великие знамения и чудеса, чтобы прельстить, если возможно, и избранных»[17].

— И что же?

— Ничего. Я не знаю, что и думать.

— Как по-вашему, Бог был в вас еще на стадии эмбриона или благодаря тому, что вы уверовали, воплотился в течение одних суток?

— А если это не Бог?

— Что же тогда?

— Дьявол.

— Любопытно. Вы считаете это частью вашего становления?

— Моего — чего?

— Сорок дней дьявол искушал Иисуса в пустыне…

— Нет. В пустыне Иисус был у ессениан, это такая секта, он у них вроде как стажировался, чтобы возглавить еврейское движение сопротивления против римлян: они научили его египетской магии, спиритизму и познакомили с тайным календарем — вот почему он со своими учениками праздновал Пасху за три дня до Пасхи.

Повисла пауза. Ким Уоттфилд вопросительно посмотрела на доктора Энтриджа. Он жестом призвал ее к молчанию и кивнул на диктофон, откуда снова зазвучал его голос:

— Вы меня удивляете, Джимми. Откуда вы это знаете?

— Зашел в одну книжную лавку и спер кое-какие книги. Хотел прочесть, что пишут про Иисуса те, кто в него не верит. Я должен знать эту историю со всех сторон, чтобы составить свое мнение, я вам не марионетка!

— И каково же ваше мнение на сегодняшний день?

— Иисус — слабак, а я творю чудеса.

— И что, по-вашему, из этого следует?

— Лажа это все. Я хочу сказать: не в нем дело. Я еще почитал про одного шамана и про медиума с CBS, который взглядом поднимает стулья. Во всех нас дремлют тайные силы, надо только их разбудить. Я сам, один все это сотворил — потому что поверил.

— Вы зачеркиваете божественное, а паранормальное оставляете.

вернуться

14

Иоанн 9, 7.

вернуться

15

Матфей 8,8.

вернуться

16

Название больницы переводится как «Масличная гора».

вернуться

17

Матфей 24, 24.

29
{"b":"174969","o":1}