Мухтар поцеловал сына и вышел. Никаких хлопков дверью или упреков. Анна вздрогнула от тишины. Сашенька замер, уставившись на дверь. Ее малыш, не затихающий, не замолкающий ни на секунду, не произносил ни звука, обрушивая на ее плечи волну раскаяния. Она уже не могла вспомнить, из-за чего начала тот разговор. Чем была недовольна? Что искала? Шторы вздрагивали от осеннего ветра. Бесшумно ступая по черному паркету, она подошла к окну и резко надавила на тяжелую раму, прячась от нестерпимых запахов осени.
— Аня… Ты пойдешь или будешь отдыхать?
Анна приподнялась на локтях.
— Хорошо, ты еще здесь. А то бы я все проспала.
Рюкзак мирно покачивался на спине Вити, гипнотизируя ее, будто маятник. Они разбились по несколько человек и сели в джипы. Дорога тряслась, извивалась вдоль Ганги, охваченной золотым свечением песка и камней на берегу. Маленькими глотками Анна пила холодную воду, предчувствуя очередную борьбу с собственным телом. Подниматься куда-либо сквозь липкую жару казалось ей настоящей пыткой. Но в тот день, когда она купила билет в Индию, она запретила себе отказываться от любых предложенных возможностей. Она была отчаянной, осторожной, потом одинокой. Пришло время становиться собой.
Решимость померкла спустя десять минут, когда группа, во главе с Витей, змейкой полетела наверх, оставляя ее позади. Шлепанцы скользили по земле, сердце бешено колотилось. Подъем оказался более крутой, чем она ожидала. Боль узлом скрутила желудок, вызывая в ней приступ гнева. За секунду она возненавидела йогу, йогов, ее шустрых друзей. А главное — Витю. «Как? Как же ты мог меня оставить?» Хотелось заплакать и забраться все-таки повыше, чтобы спрыгнуть оттуда. Солнце над головой начали закрывать фиолетовые пятна.
— Тебе помочь? — Невысокий парень с смугло-грязно-загорелым лицом оторвался от змейки. Ден с рассеянно-виноватой улыбкой протягивал руки, готовые забрать серую сумку.
— Да нет. Спасибо. Иди.
— А ты?
— А я дня через два доберусь.
Анна засмеялась, изо всех сил пытаясь скрыть досаду. Солнце просачивалось в корни волос, натирало кожу острым лезвием.
— Давай. — Ден сорвал с ее плеча сумку и решительно зашагал вперед. — Не отставай.
Она пыталась. Ноги набирали темп, но голова вновь была полна дыма, приглушающего скрип веток, шум листвы, голоса, замирающие где-то вдали. Минут через пять она вновь сидела на камне. Ден замер на пригорке.
— Иди, правда. Я не могу так быстро.
— Как-то это будет неправильно.
— А ты что, всегда правильный? Ты, вообще, откуда такой взялся? — Взглядом она обвела его фигуру, начиная с неровных пальцев в кожаных сандалиях и заканчивая розовой банданой. — Чем ты занимаешься в Москве?
— Я юрист.
— Что?! — Смешные бриджи и нелепая желтая майка — юрист?
— А сколько тебе лет, Ден-юрист?
— Сорок три.
— Ха! — Даже пятна померкли перед глазами — неужели она настолько не умеет определять возраст человека? — Ты что, забальзамировался?
— Вставай. Скоро все обратно пойдут.
Вновь скользят шлепанцы, воздуха меньше, противно ноет под левой лопаткой. Желудок — единственный центр боли, дирижер ее тела. Отчаяние подступает вместе с тошнотой. Ладонь невольно прижимается к животу. Это не пройдет. Никогда…
— Аня… — Его голос подобен внезапной вспышке в темноте.
— Витя, ты вернулся… — Мгновенно отливает от сердца темно-мутно-вязкая печаль. Он вернулся. Все будет хорошо. Хочется заплакать от тупого, примитивного, ничем не обоснованного счастья.
Он берет ее за руку, сжимает ладонь сильными горячими пальцами, тянет за собой. Серая сумка и Ден растворяются впереди.
— Не думай, что я тебя оставил. Я знал, что ты с Деном. Я все контролировал. — Анна прижимается к нему. — Хочешь пить?
— Да, да. Хочу.
Несколько глотков его возвращения. Узкая ладонь плывет в свой дом, где ей бесконечно уютно, доверяет без всяких вопросов.
— Витя, ты такой добрый…
— Прекрати.
— Такой хороший! Мне неудобно рядом с тобой идти! Серьезно!
Шум воды смешивается в его сердце с ее словами. Они пришли. Водопады. Потоки струятся по скалистой поверхности, покрытой мхом. Люди, люди тянут руки, лица, ноги к воде, впитывают, вбирают в себя прохладу горных ручьев, слившихся в симфонии. Их руки расходятся в разные устья в преддверии посторонних глаз. Босиком Анна идет под холодные брызги, под струи, падающие с небес. Смывает с себя боль, тревогу. Позволяет ткани впитать надежду. Все будет хорошо. Он вернулся.
Он коснулся ее груди. Внезапная судорога пронеслась по телу. Сквозь матовое оконное стекло угадывался подступающий вечер с засыпающими лесами Швейцарии. Безмятежный воздух, наполненный убаюкивающим пением птиц, смешивался с запахом лавандового масла. Но лицо Анны исказила тревога. Ее пугала близость с ним. Это длилось минуту, не больше. Она пыталась скрыть выражение глаз за сомкнутыми веками, дрожь тела — за тесными объятиями. Мухтар слишком хорошо знал жену, поэтому отстранился и присел на край ванны.
— Опять? Я думал, это в прошлом.
— Конечно. Просто… Вечереет…
Вечер. Подступающий прилив ночи, прибивающий ее к берегу ночных кошмаров. Ее муж — не ее. Незнакомый, чужой, жаждущий, требующий. Нежность разбивается вдребезги. Семья — нужно подумать, заставить себя вернуться в мгновение этого дня. Все в порядке, Аня. Ты ведь это знаешь? Знаешь? И она обнимает. Обвивает. Забывает. Или пытается забыть. В белой кроватке спит маленький Сашенька. Она уже мама. У нее сын. Ирония судьбы — воспитывать мужчину.
Мокрая ткань прижимается к спине, будоража прохладой. Люди рассеиваются, исчезают на тропе. Остаются: она, Витя, Володя, Костик, играющий на гитаре, Таня, готовая вторить разлетающимся звукам музыки, и невзрачная девушка без имени, потому что кому оно интересно? Анна садится на свой шарф, наброшенный на кроссовки Володи, который подле нее вытягивает босые ноги.
— Улыбнись. Да, вот так, — говорит Голубоглазый мальчик. — Ты когда смеешься, у тебя брови складываются (собирает треугольником указательные пальцы) — домиком. Забавно.
— Рада, что тебе нравится.
Она запрокидывает голову, чтобы смотреть на лицо Вити на фоне неба. Желудок нестерпимо ноет, но она забывает об этом, позволяя распускаться своему медовому взгляду, притягивая Голубоглазого мальчика и тихое бренчание струн. Желая только его.
Еще не высохло платье, но пора, пора. Джипы давно уехали. Костик и Володя на мотоциклах. «По очереди отвезем всех в кафешку, ок?» Внезапное разочарование. Ей кажется, сейчас она уедет — и это навсегда. Она не готова расстаться, лучше идти пешком. Абсурд. Прикуси язык, Аня. Подбирая платье, она перекидывает ногу. Обвивает руками жилистую спину Костика. Мотор заведен, они мчатся по извилистой дороге. Его взгляд провожает, придерживает ее за плечи.
— Ты когда-нибудь ездила раньше на мотоциклах?
— Давно. — Слова выхватывает ветер.
— Так крепко прижимаешься ко мне. Не бойся. Нет, нет, не отпускай. Мне нравится.
Он оставляет ее около кафе.
— Поднимайся на второй этаж. Закажи пока что-нибудь холодненького. Я за остальными.
— Ладно. Витю привези, он мне нужен (что ты несешь?).
— Куда ж мы без него! Подожди. Посмотри на меня. У тебя глаза не просто карие. Они — золотистые.
— Привези его скорее.
Анна поднимается по деревянной лестнице, снимает шлепанцы. Грязными стопами идет по грязному ковру вдоль грязноватых подушек. Заказывает минералку и с ужасом разглядывает стакан, мутный от не смытых отпечатков гостей из разных стран. К черту. Забавно будет отравиться и умереть. Только бы быстрее он приехал. Почему так важно сейчас? Она не знает. Но с беспокойством выглядывает на улицу, кишащую рикшами, торговцами и подгнившими фруктами. Не замечая рядом появившихся — встревоженного Голубоглазого мальчика, Таню, девушку без имени.
Вот и он. Садится напротив.
