— Он не придет. — Уставший, предвкушающий, приглушенный подступающей ночью голос.
Вдруг шаги. Щель в ставнях — высокая худощавая фигура с огромной папайей.
— Рома вернулся.
Вновь на краешке стула, пытается выпрямиться под тяжестью разочарования.
— Аня! Ой, что с лицом-то?
— Обгорела.
— Бедная, бедная девочка! У тебя хоть от ожогов есть что-нибудь?
— Нет. Я в поиске. Пока — вот. — У нее в руке зажата зеленая баночка с гелем из алоэ.
— Фигня это. Нужен пантенол.
— Я тоже говорю. Спроси у девочек. У кого-то точно был.
— Ладно. Спокойной ночи.
Ни единого взгляда на прощание. А может, он просто не заметил, потому что сам отвел глаза. Темнота гуще, варится, варится приближающаяся ночь. Темно-синие бабочки садятся на розовые бутоны, погруженные в дрему. Голоса замирают, растворяются. Ночь спокойная, невысказанная нежность давит на виски. Где-то совсем рядом спит она или вертится в цветной простыне бессонницы. Из носа вновь пошла кровь…
Тонкий аромат масел сопровождает ее в номер. Загорелая рука проникает в кожаную сумку, нащупывает мобильный. Вызовы. Непринятые, отвергнутые молчанием. Бесконечное число вопросов «Витя Инд». Сердце вздрагивает. Она набирает номер.
— Алло, Витя…
— Аня, где ты? Что случилось? — глубокий голос срывается на крик.
— Со мной все в порядке. Я как раз собиралась позвонить…
— Я не понимаю, где ты? Мы ищем тебя уже несколько часов!
— Какая разница, где я? Как ты говорил: «два куба и Куба рядом»? У меня все хорошо.
— Ты вернешься?
— Нет, Витя. Я в Дели.
— То есть ты решила прокатиться в Дели… Ты понимаешь, что я в полицию заявил!
— Шутишь? Зачем? Многие днем не возвращаются в ашрам…
— Но они обычно не падают на каждом шагу!
— Прости. У меня к тебе одна просьба — захвати мой чемодан.
— Ты приедешь в аэропорт? В курсе, что рейс поменяли?
— Нет. Хорошо, что сказал. И когда вылет?
— Я уточню и сообщу тебе.
— Ладно. Тогда созвонимся. Прости. Пока.
Она опустилась на мягкую кровать. Внутри поднимались солнечные блики на реке, вечерний удушливый туман над мостом, крики обезьян и вдруг холодный дождь, темнеющая хвоя и крупные снежные хлопья, подхватываемые резкими порывами ветра. Горячая ладонь — поддерживающая, подталкивающая, согревающая. По коже поползли мурашки от прохлады кондиционера, желудок свело от приступа голода.
В ресторане скрежетали приборы, звенели голоса. Над столиками смешивались запахи свежеиспеченных chapatti, жареной фасоли и уксусного соуса. «Господи, как я хочу есть!» — вполголоса произнесла Анна и рассмеялась. Смех ее упал на столик, затем на пол и поскакал по мрамору, призывая высокого официанта.
Анна заказывала все подряд. Ее язык касался прохладной raita, по небу плыл горячий сыр из овощной лазаньи. Cheese naan и lassi. Все подряд. Из одного ресторана она переходила в другой, не в силах утолить голод. Удивление на лицах принимающих заказ, а худенькая девушка продолжает есть. Наконец, шоколадное пирожное и эспрессо с горячими сливками. Кресло мягкое… Вдруг, внезапно, тонкая струйка ментолового запаха заползает в ноздри. Ресницы вздрагивают, прикрываются веки, тепло ползет по животу. Рядом мужчина в черном костюме кладет в рот еще один леденец, заставляя Анну вздрагивать. И вот он уже пересел поближе. Почему нет? Ее глаза блуждают в полудреме воспоминаний. И кто знает, куда готов проникнуть этот взгляд, куда готов он впустить свежий запах ментола… В сумке вздрагивает мобильный. «Витя Инд», сообщение: «Вылет в 7:15. Тебе нужно быть в аэропорту в 4:30». И все… И все…
Она вскакивает, бежит по бордовому мраморному полу с желтыми прожилками, набирает его номер.
— Витя…
— Ты получила смс?
— Да. Витя, прости меня. Я не думала, что ты будешь волноваться.
— А я волновался. Все волновались. Как ты оказалась в Дели? Прилетела, что ли?
— Да, на ковре-самолете. Чудеса по твоей части, должен знать.
Его вздох, его смех сквозь учащенное дыхание.
— Скорее на метле. Устроилась нормально?
— Ты не волнуйся, все хорошо.
— Будешь отдыхать?
— Зачем? Пойду гулять.
— Поздно уже гулять. Все уже спят в Дели.
— Всегда есть тот, кто не спит. Пойду закрывать сердечную чакру ночным Дели. — Снова его дыхание. — Витя, я соскучилась по тебе. Так жалко, что Рома вернулся ночью. Ты один?
— Не-а…
— Понятно. Я целую тебя.
— Звони мне завтра, рассказывай, как ты.
Анна замерла перед огромным окном, в котором засыпал сад. Его голос, вздрагивающий, близкий, — голос из их единственной ночи звучал в ней. А за высокой оградой притаился город. Его шепот начинал щекотать кожу, заманивая раскаленной влагой неизвестности на дороги, которых она не знала.
2
Дорога в Ришикеш
Сладкий, приторный дым срывался с губ. Одно мгновение — и тоска была уже не такой острой. За окном дождь, липкие листья тонут в лужах вместе с прожилками бензина. Черные безликие ветки дергает осенний ветер. Пусть. Пока не закончится косячок и его дурман, целлофановые будни не имеют значения.
Но он закончился. И он был последним. Стеклянные бутылки в Мещанском районе закончились тоже. Так что сдавать было нечего. В холодильнике звенела тишина. Хотелось тепла, гашиша и огромную порцию макарон с сыром. И секса, потом. Последнее желание было вполне осуществимо, но сначала требовались предыдущие.
— И как меня угораздило здесь родиться?
— Я вот не здесь родилась, а все равно я здесь.
— Н-да…
— Поехали в Индию.
— У нас на билет в метро денег нет.
— Займем у кого-нибудь. Зато там все по дешевке.
— Гашишевый рай.
— Просто рай.
— С собой можно привезти килограмма два, и расслабиться ненадолго.
— Поехали…
— Иди-ка ко мне.
— Уже не хочешь есть?
— Уже хочу, очень…
Он вошел в нее быстро, по инерции. Смуглые бедра закружились, завертелись. Из груди вырвалось хриплое дыхание, пропитанное запахом травки. Дождь стучал по старым, потускневшим стеклам. Напряжение нарастало, скатывалось вниз живота, готовое вот-вот выплеснуться. Плясали цветы на обоях, в рот попали ее черные волосы.
— Вот так, еще, еще…
Горячая, белая жидкость текла по смуглому животу. Он опрокинулся на спину, вбирая в легкие воздух из старой, помятой комнаты.
— Поехали.
— Ты серьезно?
— Здесь нам ловить больше нечего.
— Здорово.
— Если ты, конечно, не собираешься людям зубы лечить.
— К черту зубы! К черту людей!
— Да… А у нас совсем не осталось?
Самолет приземлился. Табло завертелось: Moscow SU 0535. Автобус уже ждал группу в преддверии раскаленного дня. В здании аэропорта было прохладно, но щеки Вити, обожженные солнцем Ришикеша, не прекращали пылать. Он прилетел на неделю раньше, чтобы все подготовить. В этом не было ничего необычного, он поступал так каждый год. И все же…
Один за другим начали появляться его ученики: Марта с припухшими щеками и ртом, черным от красного вина, ее подруга Белка в бархатном костюмчике D&G, Ден с растрепанными волосами и виноватой улыбкой, сосредоточенная Джульетта, шоколадная Лола… Кругом паспорта, голоса, индийцы, китайцы, англичане и бог знает кто еще. Меняют деньги, покупают минералку и шоколадки, торопятся в туалет. Из вечно распахивающихся дверей запах пряностей, навоза, бензина. Солнце распускает лепестки над городом. В автобусе заведен мотор — они придут с минуты на минуту.
Мгновение тишины. Ее походка — как всегда, по прямой линии, с которой она сбивается, лишь когда падает. Узкая ладонь тянет за собой огромный чемодан — ленивый и сопротивляющийся. Взгляд торопится, взгляд ищет.
— Ну, как полет?
— Отлично.
— Нормально себя чувствуешь?
— Чудесно. Я отойду. Оставлю здесь чемодан.
— Конечно.
Медовые глаза удаляются. Доллары на рупии, перед ней несколько людей, за стойкой гора бумажек, парень медленно подсчитывает, раскладывает. Уже все получили багаж, все пошли к автобусу. Он крепче сжимает черную ручку огромного чемодана.
