— Я это, наверное, лет десять не ела.

— Подкрепляйся, тебе нужна энергия. Там сейчас еще коробку принесли, нужно запастись. Рупии есть? А то я в Ганготри не успел поменять.

— Держи. — Анна достала несколько смятых купюр. — Ни в чем себе не отказывай.

— Я тебе верну.

— Прекрати, Вова.

«Он такой тонкий, умный. Но ведет себя как тинейджер». Анна посмотрела на него ласково, что не ускользнуло от Дена. Сюрреалистический полдник готов был перетечь в ужин. На пороге показался Витя. Он быстро оценил ее тесную компанию.

— Аня, все нормально?

— Да. Садись с нами.

— Нет, есть совсем не хочу.

И он ушел. В подступающую холодную ночь, в бесконечные сомнения, в сдерживаемое желание, в необходимость ей помочь. А Володя высыпал на стол гору шоколадок, одну из которых недовольно взял Ден.

Она гуляла в парке вместе с Сашенькой и мамой. Солнце бликами падало на гравий сквозь густую листву. Малыш опять гонял голубей, широко разводя ручки. Мама Анны пыталась кормить несчастных птиц, у которых белый хлеб застревал в клювах при приближении маленьких детских ножек. Раздался звонок мобильного. Анна лениво достала его из сумки.

— Ма, посмотри за ним, — бросила она, быстро отошла и присела на скамейку под широкими ветвями клена.

— Алло.

— Привет, это Витя.

— Да, узнала.

— Извини, но я опять не смогу в четверг.

— Хорошо.

— У меня радостное событие, хочу поделится с тобой. У меня вчера дочка родилась!

— Здорово! Поздравляю!

— Спасибо. Я просто на седьмом небе! Но столько дел, мне никак не вырваться. Дома еще ремонт не закончился. Послезавтра их уже забрать надо, а куда — не совсем понятно. Ребенка же не привезешь, когда кругом пыль стоит. Придется сначала за город поехать.

— Конечно, я все понимаю. А как назвали?

— Майя.

— Очень красивое имя.

— Да. Это Аза захотела. Скоро жизнь снова немножко войдет в колею, тогда уже проще, договоримся на определенные дни.

— Буду ждать твоего звонка. Еще раз поздравляю.

До нее донесся звонкий смех сына. В груди разливалось что-то теплое. Его голос был таким счастливым… Это счастье передалось и ей. Она была рада за него. Но странно… Причастность к его судьбе, ощущение незримой связи — откуда? Сладкое, абсурдное предчувствие вместе с запахом черемухи. А рядом личико Сашеньки, руки мамы, бросающие белые крошки. Лето… Первые ягоды, внимательные глаза Алика и Мухтар, где-то Мухтар… Она запрокинула голову, устремляя взгляд в небо в паутине ветвей. Вопреки всему в ней распускалось необоснованное влечение к человеку, который переживал сейчас главное событие в своей жизни — рождение ребенка.

— Куда потом поедешь?

Володя развел руками.

— Не знаю. Куда глаза глядят. — Она спрашивала механически, просто так. Слишком это было далеко — их возвращение с ледника, а потом обратная дорога в Ришикеш. Володя же собирался на мотоцикле покорять новые города и вершины. Наверное, это их последний и единственный ночной разговор. Отчего в тебе такая грусть, Голубоглазый мальчик?..

— Тебе нравится то, чем занимаешься?

— Реклама-то? Да. Главный плюс, что я могу работать где угодно, только бы Интернет найти. Вот и поездки такие тоже возможны. А ты? Индия отразится в твоих картинах?

— В них отражается все, что в сердце. Но когда я заканчиваю работу, никогда не знаю, начну ли новую. Устаю от цвета. Начинаю много читать. Возвращаюсь к Кортасару.

— Тоже его люблю.

— Серьезно? Ты меня удивляешь!

— Ты думала, я только комиксы читаю? Обожаю его рассказы и «Экзамен». Когда читаешь, полностью погружаешься в его сумасшедший мир.

— Да! Невероятный. Все течет, течет… потом взрыв.

— Хочу поехать в Аргентину. Если там есть хотя бы доля той атмосферы, что в его книгах, это стоит того.

— Я тоже… хочу…

— Поздно уже. Пойдем укладываться? Мы свечей там нажгли! — Марта возвышалась над двумя лицами, стремящимися друг к другу.

В палатке было почти тепло. В дальнем углу на картонной коробке были зажжены десятки свечей, маленький алтарь путников. Анна с тревогой огляделась, не находя Витю.

— Белка, не против, если я с вами лягу? — она уже готова была бросить свой спальник на три кровати, где расположились девочки и Володя, но мальчик ее остановил.

— Нет уж! Тут и так уже тесно. — Он вырвал у нее из рук холодный сверток и пошел в глубь палатки, ища свободное место. — Вот. Ложись рядом с Деном. — Он улыбнулся. — Прости, конечно. Но уверен, ты с ним справишься.

Анна пожала плечами. У нее не было выбора. Она вообще хотела быть только с одним человеком — с Витей. Ее сознание, притупленное усталостью, отказывалось понимать, почему это невозможно. А раз нет… Дыхание Володи в затылок, возбуждение, дрожащее в нем… Но Ден… К черту! И она легла, вдыхая запах паленых фитилей. Крепко сжала веки, борясь с нестерпимыми спазмами в желудке, ощущая, как в тепле ее волосы еще сильнее пахнут ментолом. Кто-то аккуратно лег рядом, придвинулся к ней и мягко обнял. Тут же она услышала тихий голос Вити, обращенный к Володе. Она знала, он смотрит на них и борется с вихрем эмоций, едва ли понимая их значение.

Ночь была длинной. Анна пыталась уснуть. Но тело ныло. В животе разрывались колокола боли. Казалось, вот-вот желудок наполнится кровью от перенесенного физического напряжения. Казалось, не пережить эту ночь. Витя тоже не спал. Он заходил, выходил. Она осязала это воспаленным восприятием. А Ден… Его руки готовы были скользить по ней… То и дело она перехватывала кисть, стремящуюся под ее свитер. Незримая борьба. В какой-то момент к боли начало примешиваться возбуждение. Ей было плевать на него. Но сама мысль о сексе среди десятка людей была привлекательно-вызывающей. Все ей: «Бедная, как же ты дошла?» А в ответ оргазм в палатке. Пощечина для Вити, который не может уснуть. Но она решительно отодвинулась в сторону. Все это забавно… В вареве темноты, свистящего ветра, ноющего тела… Фрагмент триптиха Босха «Сад наслаждений». Витя же… Ему нравились пейзажи Рериха. Витя был в ее душе. И он был прекрасен.

Они поселились в квартире Алика. В ней ничто не напоминало о том, что когда-то у него была семья, потому что их общий дом он давно продал, убежал из уютных стен, где когда-то был счастлив. Кабинет они переделали в детскую для Сашеньки. Комната получилась отличная, светлая, озорная. Но ее сын не спешил радоваться, он хотел домой. Анна покупала новые игрушки, пытаясь примирить его с новым жилищем. Маленькие глазки все равно наполнялись слезами. Алик был терпимым, ласковым. Он изо всех сил пытался, чтобы они были семьей, не он и Анна, а все «мы».

Анне нравилось невероятное количество книг, грациозно расставленных в высоких шкафах. Она часто открывала стеклянные дверцы, просто чтобы прикоснуться рукой к кожаным переплетам. И однажды наткнулась на альбом. Там были фотографии: Алик, его жена, его дочь. Первым ее порывом было поставить альбом на место, не открывая. Но любопытство, противно-прозорливо-женское, победило. Опустившись в кресло, она начала листать. Она просмотрела от начала до конца, но на самом деле увидела лишь первый снимок — Алик, обнимающий улыбающихся жену и дочь. Жена… Привлекательная своей неправильной неканонической красотой… Руки Анны дрожали. Ее глаза… цвета меда. Та же прическа. Даже в улыбке было что-то неуловимо похожее. С болью она вспомнила слова Мухтара: «Вы — подмена».

— Ты мясо не ешь?

— Нет.

— Понятно. А что вообще любишь?

— Макароны. — Витя улыбнулся, поднимаясь в «кобре».

Анна звонко засмеялась.

— Макароны?

— Да. С сыром.

— Здорово!

— Почему?

— Не знаю. Как-то забавно. Ну а вредные привычки у тебя есть? Может, кофе?

— Нет, кофе не пью. Люблю шоколадки, «Аленку».

От приступа веселья Анна не удержалась и опустилась на локти. Витя с восхищением наблюдал за этим причудливым танцем. Ему было хорошо от простых вопросов, от ее радости. Уютно, тепло необыкновенно. Неосмысленное воспоминание детства подкрадывалось к нему. Мама, мама… Просто пришел вожатый и сказал: надо вернуться в Москву, на похороны. Ее не стало, когда ему было пятнадцать. Спустя несколько лет умер отец. Но по привычке он говорил: «Я потерял мать». Потому что с ней были связаны ощущения заботы, ласки. Он помнил ее руки, неизменно протягивающие перед сном стакан кефира. Потом, один, он не мог спать, не почувствовав во рту кисловатый вкус, и не мог его пить, так как на глаза наворачивались слезы. Нетрезвый отец всегда был тенью невосполнимой утраты самого близкого человека. А теперь… Макароны с сыром.