— Ну, как? — спросила она, когда стихли последние горячие волны фена.
— Ужасно. — Лена с недоумением посмотрела на клиентку, губы ее зашевелились, желая произнести «дура»… — Я этого и хотела, спасибо.
Ей некогда было вникать в смысл услышанного, потому что еще один человек ждал стрижки, Саша. Кажется, они были знакомы уже сто лет. Определенно, Лене нравилось к нему прикасаться. Ни один шампунь не мог перебить древесный теплый запах, исходящий от его шеи.
— Как жизнь? Присаживайся.
— Отлично. — Он улыбнулся, но как-то грустно, потирая ладони. С безымянного пальца на правой руке исчезло обручальное кольцо, оставив белую полоску — тропинку для новой жизни. Лена быстро поправила очки, боясь упустить еще что-нибудь важное, подходящий момент для сближения.
С опаской Алина дотронулась до своей головы. Слезы подступали к горлу. Дойти до кофейни — единственный пока ей известный план на день. Она достала из сумочки мобильный, окинув его печальным взглядом, убрала обратно. Мелкие капли дождя ложились на лицо, при каждом порыве ветра ее пронизывал холод, заставляя повыше поднимать воротник темно-фиолетового пальто.
Она села за квадратный столик в углу, заказала двойной эспрессо и достала сигареты «Marlboro Lights». В немом вопросе перед ней лежал телефон. После нескольких горьковатых глотков и глубокой, до самого дна легких, затяжки, она набрала номер.
— Привет.
— О! Сто лет тебя не было слышно.
— Да, прости. Ты же знаешь, вечно мотаюсь туда-сюда.
— Как высокая мода?
— По-моему, я для нее не слишком высокая. Надоело. Все надоело.
— На тебя, наверное, погода так действует. Это тебе не Милан.
— Да… Сережа, послушай, можно мне у тебя пожить некоторое время?..
— Детка, тебе не кажется, что поздновато для таких вопросов?
— Я не в этом смысле… Просто, ушла от него. Ничего не взяла, даже машину…
— Ясно. Но я сейчас не один…
— Конечно. Извини, не знала. Пока…
— Подожди. Что-нибудь придумаем… А помнишь Дена? Ну, такой, лохматый, подружке твоей помогал со сделкой…
— Со смешным голосом?
— Точно. Пойдешь к нему?
— А он согласится?
— Почему нет? У него дома вечно проходной двор.
Кораблик медленно отчаливал посреди осеннего дня, склонявшегося к вечеру. В непроницаемой черной воде плавали пожухлые листья. Москва погружалась в холод, в оцепенение равнодушия приближающейся зимы. Ден не любил эту реку, этот город, и вряд ли смог бы дать определение тому, зачем он здесь находится. От вопросов спасало приятное жжение в желудке от банки джин-тоника. Красный пушистый шарф мягко ложился вокруг горла. Они уже отплыли от берега, волосы трепал холодный ветер, он напоминал… О чем же он напоминал?.. Ден спустился в бар, вместе с бутылкой пива уселся у окна. Пора сваливать из этой серости, предвестницы слякоти. Проветриться. Может, на Кубу? И Костика с собой прихватить. Будут на мотоциклах разрезать горячий воздух, подхватывая мулаток с упругими ягодицами… На дне мутного коричневого стекла остался последний глоток, когда он ощутил острое желание помочиться. О том, чтобы ждать остановки, не было и речи. Мочевой пузырь не желал идти на компромиссы. Ден тревожно огляделся, направился к лестнице и поднялся на пустынную палубу, откуда холод слизал всех шершавым языком. Подошел к самому краю и быстро расстегнул ширинку. Мимо проносились золотые купола и тяжелые облака, мгновенно пришло чувство облегчения. Он сощурился от удовольствия, как вдруг — неожиданный толчок, тело балансирует между твердой поверхностью и холодной чернотой, но джин-тоник побеждает, и Ден падает в грязную воду Москвы-реки.
Кожаная куртка невыносимой тяжестью повисла на плечах. Пытаясь справиться с дыханием, он закричал изо всех сил, потом еще и еще… Мокрая ткань впивалась в кожу, обвислая шерсть шарфа душила безысходностью. Он один, совсем один… От обиды Ден чуть было не закрыл глаза, готовый подчиниться судьбе, но к нему уже летел спасательный круг.
Он смеялся. Пытался поймать машину, заливаясь хохотом. Капли не прекращали ползти по озябшей коже, образовывая вокруг него забавную лужицу. Машины притормаживали. Затем, увидев мокрую довольную рожу, водители резко давили на газ. Вечер подступал. Ден пожал плечами и пошел к метро.
В подземке неприятно обдувало, но внимания на него никто не обращал. Люди, погруженные во второсортное чтиво, голодные желудки и несбывшиеся планы, не замечали мокрую фигуру Дена, пока нечаянно не касались его.
Наконец, в густой темноте осенних сумерек он оказался рядом с домом, зашел в плохо освещенный подъезд и поднялся на лифте на пятый этаж. Она стояла, облокотившись на железную дверь. Короткие белые волосы были взъерошены, голубые глаза в обрамлении черных разводов туши смотрели в одну точку.
— Алина?
— Да. Похоже, я не вовремя… — Она обвела его ироничным взглядом.
— Может, как раз наоборот…
— Я тебе звонила, но…
— Рыбки не хотели подходить к телефону. Ладно, заходи, потом объяснишь.
Ден нажал кнопку выключателя. Во вспышке света он увидел отражение в зеркале: высокая девушка, напряженное лицо, приятный изгиб бедер и оборванец, грязный, жалкий.
— Не замерз?
— Точно. Согрей меня. — Дернул ее за запястье, прижимаясь к ней мокрым телом. Он ожидал — пощечины, ожидал — крика… Еще одинокой ночи и что сигареты — закончатся…
— Давай сзади. Не хочу видеть твоего лица. — Она быстро стянула свитер, отвернулась, подставляя ему безупречную белоснежную гладкую спину. Проникая в нее, Ден уткнулся в ее плечо, еле сдерживая рыдания.
«Ролан» по-прежнему оставался его любимым кинотеатром. Пусть кресла — слегка потертые, а любимый ресторан с французской кухней и тяжелыми бархатными портьерами вообще закрыли, все равно — что-то было в этом месте, что-то, отбрасывающее его в дни радости. И конечно, Чистые пруды. Медленные, печальные, осенние, даже когда весна. Хотя сегодня была осень. Самая настоящая, с дождем, острым ветром, тяжелыми, ватными мыслями.
Его субботний вечер был полон свободы. Спешить некуда, ни к чему. Только удовольствие это не приносило никакого. Его жена, бывшая жена, тоже где-то проводила время. Он был инициатором развода, что не делало безразличным к ней. С другой стороны — его женщина, возлюбленная, сокрытая сейчас горами Швейцарии. А в середине он — в московском вечере, хлеставшем черными ветками по стеклу. От хаоса эмоций всегда спасал план, любые действия нуждались в четкой схеме. Поэтому: легкий ужин, хорошее кино, ванна с лавандовым маслом, еще один грустный рассказ, который он никогда не опубликует, жасминовый чай и сон, желательно без сновидений.
Свет погас. Цветной рябью замелькала реклама. Вокруг хихикали парочки, шелестя непоседливыми ладонями. Для них все только начиналось… Титры, ломаные, в неприятной вуали тревожных звуков, затем раскручивается сюжет. Фильм о случайных знакомствах, заканчивающихся в лучшем случае телом, разрубленным на куски. К концу Саша практически не сдерживал смех. И больше всего его забавляло внезапное отчуждение рук. Для романтического вечера это плохое начало. Другое дело он — ему все равно.
От резкого порыва ветра перехватило дыхание. Скорее, скорее запрыгнуть в машину, в иллюзию уюта и защищенности. Он положил руки на руль, пора ему купить более быстрое средство передвижения. Четыре двери не нужны — семьи больше нет. Назойливый дождь начал барабанить по крыше, ускоряя ритм грусти. В неясном тусклом свете пруды казались отзвуком прошлого. Тогда все было не таким — острым, ярким, зато ласковым, монотонно родным. Желудок сковал спазм, то ли салат с рукколой, то ли мокрая дорога, вьющаяся вниз. Внутри пустота, необъятная, как угрюмо-бесцветно-угнетающе-черное небо над крышей машины. Впереди замаячил красный свет, он нажал на тормоз, улавливая краем взгляда фигуру около тротуара. Девушка с короткими белыми взъерошенными волосами стояла под пощечинами дождя. Ни зонта, ни плаща, в лице наивно героические ноты… Что за дурь? Может, проститутка? Но что ей делать в таком месте в таком виде? В груди съежилось. На плечи навалилась тяжесть бессмысленности вечера. Он один… Хочется выть, кричать и выть. Зеленый. Нужно трогаться. Или совсем затормозить? Посадить к себе мокрого птенчика? Нашептать о надеждах, о новогодних праздниках, о доме, где каждая вещь имеет значение… Вещи, разбросанные по коробкам, воспоминания, запертые в фотоальбомах. И лицо на фоне утренней Женевы…
