Беспокойство Тангенса вызывал сейчас Рико Фабиани. Только его фамилия появилась в печати. К счастью, его не связывали с террористической деятельностью, но зато подчеркивали близкое знакомство Фабиани с дочерью похищенного сенатора и исчезновение обоих за день до похищения Пирелли. Спекуляции бульварной прессы, готовой ради сенсации раскопать даже мельчайшие подробности жизни этой пары, вызвали опасения Тангенса. Сегодня ночью должен состояться первый допрос Пирелли, и пленки с записями показаний сенатора окажутся в руках профессора. Тангенс машинально взглянул на стеллаж, заставленный плоскими картонными коробками, содержащими магнитофонные записи радиосигналов. Этот богатейший архив, являющийся неоценимым подспорьем в научных исследованиях, был идеальным местом для хранения материалов допросов. Итак, с завтрашнего утра ему предстоит заниматься очень важным делом, которое займет довольно много времени. В результате этих допросов появятся новые сообщения в печати и будет намечено направление по дальнейшей обработке пленника. Железное правило не делать никаких записей требовало постоянного напряжения мысли.

В самое ближайшее время ему не следует встречаться с Фабиани. Так было решено. И все же нужно внести поправку в принятый план. Изменение будет касаться только одного — Фабиани не должен участвовать в допросах. Если существует хоть капля сомнения, следует скрыть от него место, где содержится сенатор. Комендант никак не может освободиться от подозрения, что Рико стремится к чему-то, о чем не знает он — создатель и руководитель всей этой подпольной организации. Поведение Рико во время решающего разговора на озере явилось сигналом того, что этот человек старается не только влиять на направление деятельности организации, но и непосредственно руководить самой этой деятельностью. Какой же выход? Его нужно убрать. Как и когда это сделать, Тангенс решит в ближайшие дни.

Комендант самой опасной в Италии террористической группировки почувствовал облегчение. В такой работе сомнения решаются однозначно. Не было и не будет места для кропотливого поиска правды. Целью является уничтожение, сеянье страха, неуверенности. Деморализовать аппарат власти так, чтобы эти люди не знали покоя ни днем, ни ночью. Их семьи должны жить в постоянном, парализующем страхе. И тогда они не в состоянии будут осуществлять власть. Испытывает ли Фабиани такую же ненависть, как Тангенс? Деньги, канал для переброски оружия и боеприпасов — все это действует бесперебойно. А если? Если все это было лишь подготовительной работой для уничтожения его организации?

Нет, это не полиция, не итальянцы, хотя бы даже самые продажные политики. Тут что-то более опасное. Но ломать себе над этим голову ему сейчас не хотелось.

Он открыл дверь и отправился к директору института.

— Не сердись, что я не пришел на заседание, — сказал он. — Я на последней стадии исследований, с завтрашнего утра приступаю к подведению итогов. Пан или пропал, сам понимаешь.

— Ты собрал уже все материалы?

— Почти. С тридцати перехватывающих станций в южной системе и с сорока пяти — в широтной.

— Много работы. И ты хочешь это сделать один?

— Не один. Ведь в моем распоряжении компьютер. Что касается ассистентов, то я предпочел бы как раз к этой работе их не допускать. Заложат в память компьютера какую-нибудь неточность — и пропала работа.

— Ну вот, и ты уже страдаешь той же самой болезнью, что и я? Антипатия к юнцам. — Он приложил шутливо палец к губам. — А вдруг нас здесь кто-нибудь подслушивает?.. Вот люди, которым общество доверило воспитание и обучение молодого поколения. Так разве может в нашей стране быть хорошо, профессор Замбетти?

Они рассмеялись. В институте царила прекрасная дружеская атмосфера. Директор, который был чуть старше Тангенса, не вмешивался в работу своих сотрудников. Замбетти вдруг почувствовал сожаление, что по отношению к этому человеку ему приходится быть двуличным, что нельзя сказать ему прямо: «Старик, я тебя обманываю, уже давно научная работа является лишь ширмой, меня интересует совсем другое».

— Пообедаешь со мной? — неожиданно предложил директор.

— С удовольствием бы, но дело в том, что сегодня я обедаю дома. Конни только что звонила…

— И американская кухня удовлетворяет твой привередливый итальянский желудок?

— Представь себе, что да. Правда, по-американски она готовит только мясо, а остальное — это уже наша кухня, вот я и доволен.

— Счастливчик! Моя супруга хоть и итальянка, но не балует меня домашними обедами.

Они собрались уже было выходить, как вдруг в дверях появилась секретарша института.

— Синьор профессор, пришел какой-то господин из полиции, говорит, что по срочному делу.

— Из полиции? — удивился директор. — Только этого еще не хватало в храме науки. Прошу, пусть войдет.

— Комиссар Зоннтаг, — представился прибывший. — Прошу меня извинить, что беспокою вас, профессор, но… — Тут он посмотрел на Замбетти, и директор поспешно пояснил:

— Профессор Замбетти, мой заместитель.

— В таком случае до свидания, — сказал Тангенс и слегка поклонился.

— Вы можете остаться, профессор. Я пришел предупредить вас, что в ближайшее время на территории института будут находиться мои люди. Они не помешают вам в работе, мы позаботимся об этом. Хотим убедиться, что никто из студентов не принимает участия в деятельности экстремистских группировок, которые в последнее время доставляют нам столько хлопот. Я получил уже согласие ректора.

— Есть какие-то подозрения?

— Не в подозрениях дело. Просто для профилактики. Это в общем-то относится к студенчеству в целом, и не только вашего института.

— Ах, так… Ну что же, не очень-то приятно быть объектом полицейского наблюдения. Вы позволите, прежде чем высказать свое мнение, я еще посоветуюсь с ректором?

— Пожалуйста, господин профессор. Однако я хотел бы заметить, что эти действия мы предпринимаем в чрезвычайной ситуации.

— Что это значит?

— Мы обязаны выполнить свой долг, независимо от мнения руководства института, хотя, как я уже сказал, мы получили согласие ректора.

— Вы не считаете, господин комиссар, что при отсутствии доброй воли такое заявление можно было бы признать невежливым? Однако мы не страдаем отсутствием доброй воли. Правда, профессор Замбетти?

Замбетти кивнул головой. Сохраняя каменное выражение лица и глядя в глаза комиссару, он сказал:

— Коли дело обстоит так, как вы говорите, то ваш визит является излишним.

— Не совсем так. Я хотел бы попросить, чтобы известие о деятельности наших сотрудников в институте вы согласились объявить публично.

— А вы будете наблюдать за реакцией молодежи. Неплохо придумано, ничего не скажешь. Есть ли у вас еще какие-нибудь поручения? — спросил директор института. — Если нет, то позвольте нам удалиться на обеденный перерыв.

Комиссар поклонился и молча вышел.

— Это неслыханно! — сказал директор. — Видишь, к чему приводит работа террористов? К нарушению существующих веками университетских прав. Я буду протестовать!

Он схватил телефонную трубку и начал набирать номер. Замбетти, уже стоя в дверях, сказал безразличным тоном:

— Протестуй. Пока эти господа не будут мешать моей работе, их присутствие в институте мне безразлично.

С десятиминутным опозданием Тангенс появился в битком набитом людьми ближайшем ресторане. Пока комендант протискивался к столику, который занимал его связной, он по пути сделал заказ официанту. Почти сразу же ему подали тарелку макарон, политых томатным соусом с кусочками молотого мяса. Занятый едой, Тангенс производил впечатление человека, пришедшего в обеденный перерыв отдохнуть. На самом деле нервы его были напряжены до предела.

— Вино? — спросил официант за спиной и, не ожидая ответа, поставил графин перед профессором.

Царивший в помещении шум благоприятствовал интимной беседе. Тихий разговор не могли услышать уши посторонних.

— Со вчерашнего дня отмечено повышенное внимание полиции к Фабиани, — докладывал связной. — Следят за его бюро, на помощь призвали налоговую полицию. Сам он сегодня должен вернуться. Его могут задержать, если найдут что-нибудь незаконное. Наша квартира в порядке. Сегодня ночью допрос согласно инструкции. Пленки доставлю в институт завтра утром.