Лишь долгое-долгое время спустя, когда я смог наконец ознакомиться не только с первой статьей, а со всей серией выступлений «Литературной газеты» в мою защиту, когда сопоставил их даты с замыслом и перипетиями йоркширской ссылки, я кое-что понял. И это «кое-что» оказалось простым и страшным в своей простоте. Десятки раз я перепроверял результат, прежде чем решился его обнародовать. Нет, другого ответа не дано. Меня сослали в Йоркшир на случай, если развитие событий заставит меня убрать. Убить.

Не часто за весь год своих скитаний по «свободному миру» — а уж острые моменты и экстремальные ситуации шли, кажется, друг за другом — я был так близок к последней черте, как в Йоркшире, и даже не догадывался об этом! Смерть в облике мрачного Питера не отходила от меня ни на шаг. В первые дни он иногда сажал меня в «сиерру» и вывозил «проветриться». Кружил в обычной своей манере по взгорьям и пустошам, где и овец не встретишь, не то что людей. Подъезжал к обрывам и заброшенным шахтам, тормозил, осматривался, трогался дальше. Заброшенных шахт и шурфов, карстовых сбросов и ям в Йоркшире не перечесть. Документов у меня по-прежнему не водилось, оказать сопротивление под «наркозом» я не мог. Достаточно было бы звонка из Лондона, условного сигнала, и… Если бы меня — то, что от меня осталось бы, — когда-нибудь нашли, происшествие попало бы разве что в местные газеты.

Но дни тянулись за днями, а сигнала не поступало. «Лекарства» иссякали. Сначала кончились утренние таблетки, потом не хватило вечерних, и Питер стал выдавать их не по две, а по одной. Мир опять обрел очертания, навалились скука, тоска, уныние, но следом и ярость. И однажды я спросил:

— И долго вы намерены меня здесь держать? Что это вообще все значит?

— Лондонский климат в осенние дни вреден для вашего здоровья, — усмехнулся Питер.

Больше я от него ничего не добился. Но ведь и с ним начали происходить перемены. Он будто обрел дар речи. Я считал, что он как собеседник равен нулю, а он оказался способен даже острить. У него обнаружились какие-то личные интересы, например к профессиональному биллиарду — «снукеру». Игра, надо согласиться, хитрая, ловкая, зрелищная, и жаль, что у нас не распространена. Мое знакомство с ней осталось заочным, телевизионным, но Питер толково разъяснил и правила, и тактические тонкости, и странное на первый взгляд явление — огромный зал, толпы болельщиков на крутых трибунах, а в центре, под юпитерами, биллиардный стол — на второй-третий вечер перестало казаться странным, а сделалось вполне занимательным.

Мало того, телевизионные йоркширские вечера «снукером» не ограничились. Я раньше как-то не жаловал телевидения и упустил из виду, что оно, в любом национальном варианте, может служить не только развлечением, но и источником информации. Прозрением на сей счет я также обязан мрачному Питеру, впрочем, день ото дня он становился все менее мрачным. Он познакомил меня с основными выпусками новостей — девятичасовым на Би-би-си, часом позже на Ай-ти-ви. Он же научил дополнять и корректировать их в 22.45 программой «Ньюснайт» — тоже на Би-би-си, но по второму каналу.

Думал ли я, что через год именно «Ньюснайт» подготовит телепередачу о «деле Битова», на которую я часто ссылаюсь?

Правда, новости с Родины были скудны, отрывочны и, что называется, «поданы» — но и скупые новости лучше, чем ничего. А Питер, помогая преодолеть эту скудность, начал выспрашивать меня о жизни в Советском Союзе. Вопросы он ставил поверхностные и наивные, на откровенность не шел, изменить что бы то ни было не мог, даже если бы захотел. И все-таки азы политграмоты я ему, пожалуй, растолковал. Даже, как выяснилось через полтора месяца, с неким практическим для себя результатом.

И наконец, Питер оказал мне большую услугу, познакомив с мистером Мёрфи. Произошло это при обстоятельствах, примечательных и без такого знакомства: к концу третьей недели нашего вынужденного общения Питер «оттаял» настолько, что вывез меня не на пустошь, а на торную туристскую тропу, к водопаду Хардроу.

Хорош водопад, шумный, мощный, пенный, хороши нависающие над ним старые дерева. А уж подступы к водопаду просто уникальны, потому что пройти к нему можно… только через пивную и никак иначе. Пивная и отельчик над ней именуются «Зеленый дракон». С каких пор они сосуществуют в столь выгодном соседстве, какому гениальному кабатчику пришло в голову застолбить за собой монополию не на определенный сорт пива или джина, а на водопад, — об этом путеводители умалчивают. Но Хардроу и «Зеленого дракона» я отыскал в них без труда.

От пивной, от задней ее двери, к водопаду ведет дорожка, выложенная плоскими камнями. Между камнями разрывы, иногда немаленькие. И надо же было Питеру поскользнуться и, выдергивая ботинок из рыжей грязи, процедить сквозь зубы:

— Ну вот, мистер Мёрфи в своем репертуаре…

Я недопонял:

— Мёрфи — так зовут хозяина заведения?

— Не хозяина заведения, а хозяина здешних мест…

«Мистер Мёрфи начудил», «проделки Мёрфи», «закон Мёрфи» — слышишь в Англии на каждом шагу. Выражения, может, не великосветские, но крайне популярные. Продаются открытки, плакетки, нагрудные значки с «формулами Мёрфи», главной и дополнительными. А происхождение их покрыто туманом. Одни связывают их с именем ирландского драматурга XVIII века Артура Мёрфи, знаменитого в свое время острослова. Другие, например американский юморист Лоуренс Питер, — с неким Эдом Мёрфи, инженером, который якобы вывел главную «формулу» при испытании нового прибора в 1949 году. В общем, единогласия нет. И потому считаю себя вправе привести объяснение, какое дал мне «мрачный Питер» на задах «Зеленого дракона», отчищая ботинок от налипшей на него грязи. Во всяком случае, это объяснение не хуже других, а мне памятно.

Жил-де некогда в Йоркшире некий мистер Мёрфи, и не было для него большей радости, чем насолить соседу. Не всерьез, не поджечь усадьбу или удавить овцу, а так, по мелочи, чтоб вышло посмешнее и подосаднее: затупить косарю косу, отправить путника не в ту сторону, подкинуть лягушку в бочонок эля. И до того он всем в округе осточертел, что, когда пришло ему время помирать, священник отказался причащать его и исповедовать. И не попала душа мистера Мёрфи ни в рай, ни в ад, так и шляется, неприкаянная, по белу свету и шкодит, где захочет.

Но на самом-то деле мистер Мёрфи был отнюдь не злым, а несчастным и одиноким, он жаждал всего лишь, чтобы люди его заметили и запомнили. И они запомнили. Вывели «закон Мёрфи», который гласит: «If anything can go wrong, it does» — «Если что-нибудь может пойти наперекосяк, то так и будет». Дополнительные формулировки охватывают частные случаи, вроде знаменитого «бутерброд обязательно падает маслом вниз».

А душа мистера Мёрфи, душа не злая, как и ее хозяин, бродит по странам и континентам и нигде ни обретет вечного пристанища. Однако приглядитесь: если двое вступили в схватку не на жизнь, а на смерть, если кто-то преступно злоумышляет против кого-то, мистер Мёрфи в посмертном своем воплощении будет скорее всего вредить тому, кто не прав. Если поспеет. К сожалению, поспеть повсюду он просто не в силах…

Поразительно, другого слова не подберу, что рассказал мне байку про мистера Мёрфи (или легенду? или версию?) не кто иной, как Питер. Посланный в Йоркшир со злым умыслом, рассказал именно здесь и привязал ее к йоркширской земле. Может статься, рассказал неспроста. Я не обманываюсь: если бы приказ поступил, даже в последние дни, Питер его выполнил бы. Но когда приказ отменили, он испытал облегчение. А мистер Мёрфи с той поры как бы вошел в число моих негласных помощников. «Закон вредности» в персонифицированном йоркширском варианте я вспоминал не раз и вспоминаю по сей день.

И если продолжить шутку в делах нешуточных, то мистер Мёрфи выступил не на стороне спецслужб. Это их бутерброд закономерно падал маслом вниз. Это у них все шло сплошь и рядом наперекосяк. Если уж сживать меня со света, то делать это следовало гораздо раньше. А после выступлений «Литературной газеты» было уже поздно.