Он стал лихорадочно придумывать платье для Паскаль на Рождество. Это будет палево-голубая тафта с двенадцатью красными, бархатными лентами, зигзагами спускающимися от линии талии. Красный цвет будет подчеркивать ее нежный румянец.

Он поработал и над платьем для сестры, сделав у бледно-голубого шерстяного платья вырез каре. Он нарисовал фасон облегающего веселенького платья с манишкой для жены. Он был уверен, что это платье поможет ей познакомиться с новыми мужчинами. И уже приготовился нарисовать эскиз для беременной Валентины: плиссированное платье, завышенная талия, множество розочек, ярды лент вдоль подола. Но остановился.

На следующий день к нему в офис зашел Анри, он был в Париже на экскурсии в музее Родена.

— Дядя Клод…

Клод поднял глаза.

— Анри! Добрый день! Твоя мама говорила, что ты может быть зайдешь. Я решил, что сегодня буду учить тебя, как обозначать линию талии. Это очень важно в нашем бизнесе. Ты уже в том возрасте, когда понимаешь, как надо рисовать кривые линии… Как Паскаль? — спросил он, не меняя голоса, по дороге на кухню.

— Сейчас она разучивает различные упражнения на новой лошади из конюшни. Владелец приезжает только по выходным. Этот породистый конь в последние три года принимал участие в скачках в Довилле. Его имя Араман. Мы думали, что Дори — совершенство. А Арман — просто чудо! Он высокий, каурой масти, с длинной черной гривой. Паскаль предупредила владельца, что будет тренироваться на этом коне и ухаживать за ним, но никогда не сумеет расчесать его гриву. Она такая длинная и блестящая. Араман удивительно сообразителен: он может почувствовать наше приближение с расстояния в полкилометра. Кататься на нем — все равно что кататься на самой длинной океанской волне. Я думаю, что Паскаль должна продемонстрировать тебе его способности в преодоление препятствий. Он неподражаем.

Анри так же рассказал дяде, что на их церкви вышел из строя колокол. Некоторые прихожане возмущаются растущей оплатой на его содержание и починку, они требуют от Анатоля заменить колокол музыкальной записью.

— Я никогда не видел Анатоля таким разгневанным, — сказал Анри. — Он сказал, что пока жив, будет сохранять церковные колокола и использовать их по назначению.

Они взяли на кухне чашки с горячим шоколадом и вернулись в офис Клода. На манекене мадам Лоро Клод показал Анри, как нужно скреплять ткань, а также показал эскиз платья, которое придумал для Паскаль.

— Разве она не будет восхитительна в этом наряде? — спросил Клод с гордостью.

Анри кивнул, улыбнулся:

— Она говорит, что это будет ее первый бал.

— Первый бал. Ты должен сделать все, чтобы он стал для нее самым прекрасным.

Анри опять кивнул.

— Кажется Паскаль — большая тихоня, — сказал Клод.

— Иногда она стесняется, но когда общается со мной, то болтает без умолку. Ее отец считает, что шум вреден для лошадей, поэтому она всегда говорит шепотом в конюшне. Хотя мы знаем, что лошадям больше нравятся громкие голоса.

— Уверен, лошади любят ваши голоса!

— Мы много говорили о будущем, о том, что она мечтает стать чемпионкой мира по выездке и конкуру и что каждый сантиметр ее комнаты будет заполнен голубыми лентами победительницы. Она хочет, чтобы я стал ее менеджером, придумывал костюмы для шоу на лошадях. Мы будем вместе путешествовать по всему миру, выигрывая соревнование за соревнованием.

— Она много занималась с тренером?

Анри прищурился.

— Я думаю, она не получила ни одного урока, хотя часто присутствовала на них и кое-что понимает в этом виде спорта. Но в любом случае для соревнований ей будет нужна собственная лошадь.

— Мне кажется, она должна брать уроки.

— На следующий год она планирует подрабатывать после школы в городском кафе и накопить немного денег.

Клод открыл ящик стола, нашел чековую книжку и выписал чек на сто евро.

— Это для Паскаль, на первые уроки. Рождественский подарок. Это так плохо — отказываться от своей мечты… Теперь давай подумаем о брюках для наездницы.

До вечера Клод показывал племяннику, как рисовать выкройки для юбок, платьев и брюк. Но самое главное, он научил племянника пользоваться сантиметром. Когда Анри держал старый, пожелтевший сантиметр, Клод пытался стереть из памяти собственные руки, медленно скользящие вдоль тела Валентины во время ее первого визита в мастерскую.

В этот вечер он проводил Анри домой, забрал попугая и отправился ночевать в мастерскую. Где-то во сне он слышал, как гудит неисправный колокол. Завтра он даст Анатолю деньги на починку колоколов собора Нотр-Дам де Сенлис.

Колокола, колокола, больше колоколов. Нет, это не то. Где он находится? Это был телефонный звонок. Он был в Сенлисе, в своей деревянной кровати, окна без штор, в которые пробиваются откуда-то из-за холмов первые лучики солнца. Телефон продолжал звонить. Он дотянулся до сотового, лежащего на прикроватном столике, но звонок исходил от полированного черного аппарата на его рабочем столе.

Голос Жюльетт:

— Клод. Пожалуйста, приходи в больницу. Речь идет о Паскаль. Вчера поздно вечером они с Анри катались на лошадях, и она совершила прыжок, немыслимый прыжок. Она упала. Мы отвезли ее в больницу, сначала все думали, что все обойдется, но теперь… ситуация изменилась. Внутреннее кровотечение. Это так ужасно. Она… приходи сейчас же, пожалуйста. Анри хочет видеть тебя. Приходи.

— Я выхожу, — ответил он.

Семь часов утра. Больница, повторил он самому себе, заглянул в шкаф, чтобы найти какую-нибудь одежду. У него было такое чувство, что он ворует из шкафа чужие вещи. Брюки, которые он схватил, были слишком свободны в поясе. Он вытащил хлопчатобумажную майку и темно-зеленый кашемировый свитер, который ему подарила Жюльетт на Рождество. На локти в свое время он нашил замшевые заплатки.

— Больница, — произнес он, говоря сам с собой. Голос Жюльетт был очень расстроенным…

Свет ламп дневного освещения воскресил в памяти страшный момент смерти матери. Казалось, что прошла вечность, хотя это было весной. Его мать… Что бы она сказала о нем сейчас?

Клод не знал фамилии Паскаль. Как глупо, что он никогда не спрашивал об этом.

— Мне нужно в палату, где лежит Паскаль, — сказало он медсестре.

Он не ожидал, что на лице сестры появится такая печаль. Казалось, что эти сестры должны уметь скрывать свои чувства.

— Палата тридцать, ох, один. Мне так жаль.

Он с удвоенной скоростью устремился к лифту. Из палаты раздавались приглушенные голоса. Насколько все было плохо?

Когда он повернул за угол, то увидел племянника, который сидел и безучастно смотрел на руки. Клод заметил, что они влажные.

Жюльетт сидела рядом в белом плюшевом халате, глаза у нее были красные. Она встала и обняла Клода.

— Перелом шеи, — прошептала она Клоду. Клод увидел на ее глазах слезы. — Никто ничего не мог сделать. Она только что ушла он нас.

Клод вошел в палату. Он узнал Жака, отца Паскаль, который содержал конюшню, Бернара, Анри и Анатоля. Все они сидели в металлических креслах вокруг пустой, неубранной постели. Что может быть печальнее, чем вид недавно опустевших серо-белых больничных простыней? Простыни из дешевого синтетического материала не были достаточно плотными и длинными, чтобы закрыть всю кровать, и валялись теперь скомканные посередине постели. На подушке все еще была видна вмятина от маленькой головы.

Жюльетт вывела Клода из палаты в холл. Она начала плакать.

К ним присоединился Бернар.

— Когда мы позвонили тебе, она еще держалась. Я думаю, ради Анри. Ты бы их только видел. — Бернар хрипло шептал и смотрел вниз. Он вытер глаза. — Они сказали друг другу «до свидания», будто верили, что снова встретятся. Мы видели, как она уходит из жизни так нежно, так тихо. Мы видели.

Они вернулись в палату. Жак встал и подошел к Жюльетт, его лицо было в слезах, голос ломался.