Она поставила чашку на блюдце. Клод взял ее за руку.

— Как вы можете придавать столько значения, казалось бы, неважным, малозначительным вещам? — спросила она шепотом. — Почему вы заботитесь обо мне?

— Вы не ответили на мой вопрос, — настаивал Клод.

— Да, Клод, да, — сказала она, ее зрачки расширились. — Я не помню такого времени, чтобы я не любила Виктора. Возможно, раньше это была братская любовь, любовь, зародившаяся еще в детстве. Наш роман продолжается на протяжении всей нашей жизни: в школе, после школы, в университетские годы. Пройдя каждый свой путь, мы снова вернулись друг к другу. Виктор и я любим искусство, наше детство, друзей, наши семьи. Я обожала его маму, которая умерла два года назад. Она любила меня как дочь, которой у нее никогда не было. Я помню ее лицо перед смертью, когда она просила родить внуков. Мое сердце разрывается, когда я вспоминаю, что разочаровала ее. Мы по-прежнему близки с его отцом, который мне ближе, чем собственный. Казалось, что все идет своим путем… До недавнего времени, до помолвки, до первой примерки платья у вас, до той поры, пока все не стало реальностью: свадебное платье, вуаль, и вы — такой прекрасный человек. Вы заставили меня начать сомневаться. — Она вздохнула. — Смогу ли я осмелиться все изменить?

Клод положил на стол пять евро за кофе и круассаны и взял ее за руку.

— Пойдемте со мной, — сказал он.

Они оставили недопитый кофе. Он повел ее по тропе в сторону дома Рико.

Войдя в дом, они увидели из огромного окна гостиной Рико роскошный вид на спокойное озеро. И тут, освещенная лучами ласкового утреннего солнца, Валентина бросилась ему на шею. Они начали целоваться, и это был не тот поцелуй, которым обмениваются любовники в первый раз.

Она была как шелк, мягкой и податливой, гладкой. Не существовало ничего, кроме единения двух тел. Невозможно было представить, что существует такое тесное объятие. В его мозгу волнистые луга сменяли друг друга, то появлялись, то исчезали зеленые холмы, пока он не увидел только бескрайнюю зелень, покрытую утренней росой.

Он всматривался в контур ее полных губ; приложил указательный палец к слегка заметной ямочке над верхней губой. Она улыбнулась, и Клод уже ни о чем другом не думал, казалось, что все остальное в мире было неуместно. Ее спокойствие убедило его, что это взаимное ощущение.

Однако постепенно он почувствовал, что она меняется. Ее ноги, рот, плечи приобретали обычные очертания. Он мог рассмотреть, что маленькое пятнышко на лбу розовеет, становится похоже на цвет розы в его саду на закате дня.

— Разве это не безумство? — спросила она. Он коснулся ее губ, как бы умоляя помолчать. — Что я делаю? — Она повернулась и уткнулась головой в подушку. За окном солнце казалось еще более тусклым.

— Отложи свадьбу, — предложил он. Это казалось очевидным решением.

— Но все подготовлено, все запланировано. Мне так легко с тобой, как будто ты самый близкий человек, которого я когда-либо знала. Кажется, что ты знаешь обо мне все и любишь всем сердцем, но ты не знаешь меня. Мы только что встретились. И я не знаю тебя.

Он погладил ее сияющие каштановые волосы.

— Я знаю тебя.

— Как ты можешь знать меня? Например, знаешь ли ты, — она подняла свое лицо с мягкой подушки, — что я больше всего люблю лежать на спине и смотреть на облака? В Нормандии облака совсем особенные, самые белые облака, чем где бы то ни было. Я могу смотреть на них часами. Каждое облако рассказывает свою сказку: о зайцах, о людях в высоких шляпах, о девочках, которые прыгают через скакалку… — Она приподнялась на локтях: — Но это я. Дорогой Клод, а что ты любишь больше всего, кроме как влюбляться в женщин, которые приходят к тебе в мастерскую на примерку?

Гладя кончиками пальцев ее руку, он рассмеялся, закрыл глаза.

— Мое хобби устраивать кукольные представления для племянников. Когда я шью кукольных персонажей из фетра, то представляю реакцию Дидро, который станет кричать от восхищения, будет заворожен до такой степени, что поверит в реальность происходящего. Я могу создать куклу по имени Валентина… Да, какой же она должна быть? Львицей в прыжке, с гладкой спиной и голубыми глазами цвета океана, львицей, которая охотится за своей добычей?

Ее голова упала на подушку.

— Ты снова делаешь то же самое, Клод! — произнесла она как бы из ниоткуда. — Ты снова показываешь мне мое отражение, ты — как озеро, в которое я смотрюсь. Как и твоя львица, сшитое свадебное платье отражает твою версию того, кто я есть на самом деле. Но скажи мне, когда у твоих ног все женщины мира, почему ты так недоступен? Я даже не знаю, сколько тебе лет! — Она повернулась к нему. — Позволь предположить: сорока два. Нет, сорок четыре. Вот так.

— Мне сорок шесть. Я женат, но не видел свою жену уже восемь лет. Я никогда не был влюблен, пока не увидел тебя. Только после того, как я встретился с тобой, я понял, что мне следует получить развод.

— Ты женат? Клод! Ты никогда не говорил мне об этом! — Она села на кровати и сузившимися глазами посмотрела в его глаза. — Все, что с нами происходит, а ты… Ты женат? Клод, если бы я знала, то не думаю, что мы бы были… ты должен был мне об этом сказать. — Глаза цвета спелой черники стали серьезными и внимательно смотрели на него.

Он наклонился и поцеловал ее.

— Я никогда не думал, что можно влюбиться с первого взгляда. Я никогда не верил в подобные сказки, но вот теперь это случилось со мной. В первый же день, когда я встретил тебя, твое бледное лицо, острый подбородок, твои большие голубые глаза, уставшее сердце умоляли меня: «Спаси меня, пожалуйста!» Я полюбил тебя. Понимаешь, я делаю только то, что ты попросила.

— Но твоя жена. Где она? У вас нет детей? Что произошло между вами? — Валентина засыпала его вопросами.

— От кузена я знаю, что она живет в Авиньоне. Это все, что я знаю. Мы оба женились по непонятным причинам. Я думал, что люблю ее. Она любила меня за талант. Когда я отклонил предложение о работе на должности главного кутюрье в крупном модном доме в Париже, она бросила меня. Она хотела, чтобы я был в Париже, а не в Сенлисе.

— Почему ты не согласился на эту работу?

Расслышал ли он этот вопрос правильно?

— Тебе нравится жить в сельской местности, не так ли? Париж слишком… слишком…

Он очень тщательно подбирал слова, чтобы они ей понравились. Он будет делать все, чтобы она полюбила его.

— Я думал, что моя жизнь полностью меня устраивает. Но потом я изменил свое мнение. — Он рассказал о смерти отца, о Жюльетт и племянниках. — Я принадлежал своему дому. Возможно, я боялся Парижа, а возможно, я был слишком упрям. Моя жена беспощадно клевала меня: «Поезжай, поезжай, поезжай» — и я перестал замечать разницу между ней и моим попугаем.

— Клод!

— Я до сих пор не знаю, почему она никогда не просила развода. Я не получил ответа на мое письмо, в котором сам просил о разводе.

— Ты женат! — повторила Валентина. — Мне казалось, что Шарлотт сказала бы об этом. Но, возможно, она не знала. — Ее рука лежала у него на груди. — Ты женат, и я почти замужем, мы в равных условиях! Положение не делает нам честь. Я никогда не спешила выйти замуж, но, когда мне исполнилось тридцать пять лет, я захотела завести семью.

— Я думаю, ты ждала меня.

Она опустила подбородок и как будто стала разыскивать что-то внутри себя.

— Я в смятении, потому что успела слишком сильно привязаться к тебе. — Она рассмеялась и попыталась выбраться из-под простыней.

— Слишком поздно. Ты стреножена.

— Да уж, действительно. — Она рассмеялась. — Ты прав, я стреножена. Хорошо. Который сейчас час?

Он не ожидал этого вопроса. Его старая привычка постоянно следить за временем, всегда доставлявшая ощущение комфорта, сейчас вызывала отвращение.

— Не имею понятия, — ответил он.

— Ты невыносим. — Теперь в ее смехе слышалась озабоченность. — Когда ты возвращаешься домой?

— Тогда же, когда и ты. Вместе с тобой.