Немногие женщины могли бы примириться с жизнью оперного певца, как смогла это сделать Адуа. У нас дома всегда люди, многие из них не знакомы с женой и дочерьми. Одни приходят, чтобы помочь мне разучивать роль, другие, чтобы взять интервью. В последние годы у меня постоянно дома собираются организаторы конноспортивного шоу или филадельфийского вокального конкурса. Все это превращает наш дом в какой-то проходной двор, на Адуа никогда не жалуется.
Почти с самого начала своей оперной карьеры я вынужден был надолго уезжать из дома. Сначала Адуа ездила вместе со мной. Когда появились дочки, она уже не считала возможным оставлять их, хотя о них заботились наши родители и моя сестра: Адуа хотела оставаться их матерью все время.
Итак, Адуа оставалась дома, растила детей, занималась семейными делами. Со временем эти дела все больше усложнялись. Дочери взрослели, а это непросто, хотя с ними у нас не было проблем. Адуа вкладывала деньги в дело, и, когда мы покупали недвижимость в Модене или Пезаро, она лично участвовала в переговорах и входила во все детали. В отличие от меня, Адуа умеет считать: до самого последнего времени она раз в году летала в Нью-Йорк, чтобы просмотреть мои расходные книги в Америке. Ведь у меня здесь две квартиры и следить за всем непросто. Несколько лет назад дочь Лоренца открыла в Модене собственный бутик. Адуа занимается теперь и ее бухгалтерией.
С ее энергией и способностями Адуа, конечно же, не могла оставаться просто женой певца. В 1987 году, когда дочери уже выросли, она основала собственную фирму — агентство по театральному менеджменту, которое назвала «Путь на сцену». Свой офис она разместила в бывших конюшнях, рядом с нашим домом в Модене. Это здание уже было частично модернизировано, когда его перестраивали под квартиры для нашей семьи. С другой стороны здания Адуа устроила офис, который похож на административное здание компании «Фиат», — из стекла, стали и мрамора. С самого начала она задумала большое дело и не напрасно.
Еще до того, как Адуа завела свое дело, она научилась хорошо разбираться в оперном менеджменте. До Герберта Бреслина, который стал моим менеджером в 1968 году, Адуа занималась моими оперными и концертными ангажементами. К тому же она разбирается в пении. Естественно, что за эти годы, прослушав столько опер, она приобрела чутье и вкус. Будучи знатоком оперы и обладая способностями к бизнесу, она добилась больших успехов в своем деле.
Сейчас в штате фирмы «Путь на сцену» девять служащих, и ее услугами пользуются более восьмидесяти клиентов, большей частью певцов, а также несколько режиссеров и других театральных деятелей. Адуа всегда страшно занята (думаю, больше, чем я), очень деятельна и любит свою работу. Как большинство мужей-итальянцев, я бы предпочел, чтобы жена сидела дома и заботилась обо мне. Но я не такой эгоист, тем более Адуа знает, как я горжусь ее достижениями.
Когда Адую хвалят за успехи в деле, она говорит, что ей совсем не мешает ее фамилия Паваротти. Конечно, она говорит правду, но мне это не нравится. Если бы она не представляла хороших певцов и не была хорошим менеджером, было бы все равно, какая у нее фамилия.
Это та же самая ситуация, когда я даю молодым певцам возможность выступить на одном из своих концертов. Для начинающего выступить со знаменитым артистом — это всегда прекрасный шанс, но, если его выступление не понравится публике, у него нет будущего. Когда молодые певцы благодарят меня, я отвечаю: «А меня не было на сцене, когда вы выступали. Были только вы».
Общеизвестно, как для итальянцев важна семья, но уже есть признаки, что в Италии все меняется к худшему. Печально, но факт, что у части моих соотечественников семья уже не так крепка, как прежде. У меня иначе: в моей жизни семья — это самое главное. Думаю, что все мои близкие разделяют это мнение. Несмотря на то, что мне приходится много летать, мы ухитряемся быть все вместе.
Когда в 1978 году я купил большой дом под Моденой, то решил пристроить к нему квартиры для всех родственников, которые пожелают жить со мной вместе. Мы построили квартиру для отца с матерью, еще одну — для моей сестры Лелы и ее сына Лукки, а также квартиру для сестры Адуи Джованны Баллерини и ее семьи. У каждой семьи свой вход. Все живут совершенно независимо, но в то же время мы все рядом. Зато по праздникам мы обедаем вместе. Это как целая деревенька, состоящая из Паваротти и Баллерини.
Еще в большей степени мы ощущаем себя одной семьей в нашем летнем доме в Пезаро, потому что там мы всегда едим вместе. Обычно дочери заняты своими делами и приезжают туда только время от времени, Адуа живет на вилле подолгу лишь в августе, когда закрывает свой офис на двухнедельные каникулы. Но и в остальное время здесь все равно много других членов семьи — это мои родители, сестра, родственники жены, племянники и племянницы с детьми.
В августе прошлого года, когда мы с Биллом работали над этой книгой, он напомнил мне, что наш издатель Бетти Праскер будет проездом в Пезаро и хотела бы пообедать с нами. Я предложил пригласить ее в ресторан. Билл спросил: «Почему? Может быть, она предпочтет пообедать у тебя дома в кругу семьи?» Я лежал в гамаке на террасе, глядя на своих многочисленных родственников, и ответил Биллу: «Ты думаешь, ей захочется сюда приехать? Смотри, здесь одна, две, три, четыре, пять семей! Ужасно шумно!» Билл уверил меня, что Бетти все это понравится. Конечно, мне же это тоже нравится.
Мой отец — человек беспокойный и всегда найдет повод для тревоги. Мама должна постоянно его подбадривать. Так и слышу, как она ему говорит: «Куда уж лучше? Вся семья в сборе, мы живем рядом с сыном и дочерью. Когда Лучано возвращается с гастролей, первое, что он делает, — идет к нам и зовет: „Мама, папа…“»
Действительно, я делаю это в первую очередь. Я всех их очень люблю, и они — это моя связь с реальной жизнью. Они говорят, что за пятнадцать лет я не изменился. Хочется думать, что они правы. Мне кажется, что и они не меняются. Может быть, эта оттого, что все мы вместе?
Но сейчас, задумавшись об этом, я вижу: нет, отец изменился — он постарел. Мой отец — необыкновенный, удивительный человек, и я его очень люблю. Я уже рассказывал, как он прекрасно поет (даже теперь, когда ему восемьдесят два года!) и как его увлечение пением вызвало в детстве мой интерес к опере. Чаще бывает так: если у кого-то обнаруживается певческий голос, они начинают изучать музыку, и уже потом у них появляется серьезный интерес к пению. У меня же сначала проявился интерес к музыке. Голос же обнаружился не сразу, а несколько лет спустя.
Эта страсть к музыке и к традиционному итальянскому пению важна для меня как для артиста. И этим я обязан своему отцу Фернандо, а может быть, отчасти и тому, что я итальянец. Но печально, что многие итальянцы, даже моего поколения, теперь не интересуются оперой и традицией «бель канто». Наверное, потому, что у них не было такого отца, как Фернандо?
Естественно, отец очень меня любит, его волнуют мои успехи, хотя иногда он и пытается скрыть свою заинтересованность. Например, в прошлом году он специально прилетал в Нью-Йорк, чтобы послушать меня в «Тоске», хотя сослался на другие причины своего приезда. Удивительно уже то, что он вообще приехал. Ведь он немолод, плохо говорит по-английски, но все же прилетел из Модены в Нью-Йорк. Потом он рассказывал друзьям в Нью-Йорке, что приехал показаться своему дантисту. Не послушать, как его сын поет в «Метрополитэн-Опера», а показаться дантисту! А так как именно в это время я исполнял одну из его любимых ролей, то он сказал, что потому и задержался в Нью-Йорке на несколько дней, чтобы послушать меня.
Я уже упоминал, что отец каждый день продолжает петь вокальные упражнения? Его до сих пор приглашают выступить в торжественных случаях, таких, как свадьба или похороны. За это ему даже платят. Получается, что у него, в сущности, неплохое дело. Но многие не знают еще одной интересной детали: отец считает, что его голос лучше моего. Может, так оно и есть, но в интересах семейного спокойствия я предпочитаю, чтобы он говорил, что его голос такой же, как у меня. Он продолжает думать иначе: отец слишком воспитан, чтобы говорить это прямо. Но все же иногда это его мнение проскальзывает в его комментариях насчет моего пения.
