Потом его взяли за плечо.
— Погодите, Андрон… — забормотал он, продолжая лихорадочно наводить и подкручивать, как вдруг ощутил, что хватка у руки какая-то не совсем дружеская.
Вскинул голову, огляделся. Вокруг него стояли трое иноков не иноков — так, не разбери-поймешь. Все в черных рясах и столь же черных беретах. У двоих шеи охватывала собранная узлом на горле алая шелковая косынка. («Пионерский галстук», — содрогнувшись, вспомнил Уаров.) У третьего кумач был повязан на бандитский манер и скрывал лицо до глаз. Двое держали наготове помповые ружья, у третьего в правой руке имелся пистолет с глушителем, а в левой — свежий номер газеты с портретом самого Димитрия.
— Уаров? — инквизиторским голосом осведомился тот, что с газетой.
— Я… — ощутив предсмертную дрожь, не стал запираться Димитрий.
Но тут зловещая торжественность момента была нарушена: со стороны платформы, подталкивая автоматным стволом в спину, доставили Андрона. Шкипер держался вызывающе и вообще вел себя в лучших традициях революционной матросни, которую, если верить советскому кинематографу, хлебом не корми — дай мрачно побалагурить перед казнью.
— Что ж это вы, ребята, а? — глумливо увещевал Андрон. — С Президентом ряды смыкаете? Подполье называется…
— Иди…
— Иду… Слышь, а может, он вам еще и приплачивает?
— Ты нас с этим ублюдком не равняй! — неожиданно пронзительным голосом завопил конвоир. — Он вас из шкурных соображений уничтожить хотел.
— А вы из каких?
— А мы ради идеи!
— Слышь, командир… — обратился Андрон к тому, чье лицо скрывалось под алым шелком. — Ошибка вышла. Не тех вы взяли. А тех еще вчера вечером ликвидировали к едрене фене… Что ж вы, газет не читаете?
— Читаем, — гулким юношеским баском ответил замаскированный главарь и в доказательство шевельнул номером «Баклужинца». — Ни о какой ликвидации тут не сказано.
— Так газетка-то вчерашняя! — истово округляя глаза, вскричал Андрон. — Конечно, не сказано еще.
Вместо ответа предводитель посмотрел на Димитрия, потом на портрет. Спорить не имело смысла. Сходство было очевидным.
— Ну и что? — нашелся Андрон. — Ну, захотел мужик человечество уничтожить! Так вы ж сами поете: «Весь мир насилья мы разрушим…»
— Насилья, — многозначительно подчеркнул главарь.
— Так а я о чем? Сам посмотри, что вокруг делается! Геноцид, в натуре… Такое — да чтоб не разрушить? До основанья?…
— А затем? — процедил главарь.
— Что «затем»?
— Вы же никакого «затем» людям не оставляете!
— Нет, погоди, — судя по всему, Андрон выкладывал последние козыри. — Вы ведь не просто коммунисты! Вы коммунисты-выкресты! А как же «не убий»?
Рыжеватые брови презрительно шевельнулись в узкой щели между алым шелком повязки и черным сукном берета.
— Ты меня еще заповедям поучи! — надменно сказал главарь. Действительно, соблюдение заповедей Христовых часто зависит от обстоятельств. Так, в военное время исполнение их сплошь и рядом оборачивается прямой изменой Родине: попробуй «возлюби ближнего», когда идешь на него в атаку! Или «не укради», если приказано добыть «языка»! Или «не лжесвидетельствуй» — на допросе в плену! Или «чти отца и мать» — даже переметнувшихся к врагу! Единственный запрет, преступая который, ты не приносишь Отечеству ровно никакой пользы, это, конечно, «не прелюбодействуй». Можем ли мы назвать героическим поступок разведчицы, отважно переспавшей с начальником неприятельского штаба, если попутно не были нарушены заповеди «не убий», «не укради» и «не лжесвидетельствуй»?
Так что последняя фраза шкипера скорее навредила, нежели помогла. Властный кивок — и путешественников подтолкнули стволами к той самой вербе, за которой час назад бесследно растаял урод в дзюдогаме.
— Иех!.. — отчаянно вскричал Андрон. Будь у него на голове шапка, он бы и шапкой оземь шмякнул. — Ну вот куда бедному крестьянину податься? Президент — бомбит, вы — расстреливаете… А еще говорят: мы за народ, мы за народ…
— Кто они? — шепнул Димитрий, пока их прилаживали спинами к шершавой рубчатой коре.
— «Красные херувимы», — сквозь зубы пояснил Андрон. — Те, что на прошлой неделе Игната Фастунова грохнули, спикера.
— А за что они нас?
— Не во имя того мир разрушаем…
— Именем Пресвятой Революции… — вдохновенно завел главарь. Стволы поднялись, уставились.
— У, лодыри! — беспомощно выдохнул Андрон, не зная уже, чем уязвить напоследок. — Чужих заложников мочить! Стыдоба…
Дальнейшее даже трудно с чем-либо сопоставить. Ну, скажем, так: представьте, что в густое черно-красное варево плюхнули столовую ложку сметаны и быстро-быстро размешали. Некий белый смерчик прошел меж монашьих ряс, взвихрив их и разметав. Чей-то истошный ор, шальной выстрел — и картина вновь замерла. Теперь она изображала группу разметанных тел, а композиционным центром ее несомненно являлся давешний ужасный незнакомец. Весь в белом. Припавши на левое колено и упершись в траву левым же кулаком, он явно выжидал, не шевельнется ли кто из поверженных.
Никто не шевельнулся.
Тогда он сосредоточил внимание на прислоненных к вербе путешественниках. Странно: его изуродованное лицо показалось им на этот раз почти симпатичным. И не потому что похорошело, и даже не из благодарности — просто «Красные херувимы» в данный момент выглядели гораздо хуже.
— Прохор… — сипло назвался нежданный спаситель.
Глава 5. Они сошлись
Первым, как и следовало ожидать, опомнился шкипер.
— А ты кто, земляк? — с интересом спросил он.
— Я же тебе только что сказал, — терпеливо напомнил тот и как-то вдруг оказался на ногах.
Димитрий ахнул. Белые штаны Прохора были варварски разорваны в мотне и обильно смочены кровью. От одного предположения, что шальная пуля (выстрелить-то успели!) ударила бедолагу в пах, Уарову чуть не стало дурно.
— Вы… ранены?
Назвавшийся Прохором наклонил голову и с неудовольствием осмотрел повреждение.
— Зашьем, застираем, — успокоил он.
У Димитрия отлегло от сердца. Надо полагать, кровь была чужая, а ткань просто не выдержала рывка в момент особо резкого удара ногой.
— Нет, ну все-таки… — снова начал Андрон.
— Машинка цела? — бесцеремонно перебил его энергичный Прохор.
Андрон моргнул.
— Цела… если, конечно, ты по ней гачами своими не въехал.
— Не въехал. А девальваторы?
Ответил шкипер не сразу. Сначала, хитро прищурясь, еще раз изучил исковерканное лицо собеседника, сообразил, видать, что Прохору ничего не стоило, целый день прячась где-нибудь поблизости, подслушать все их беседы с пассажиром, — и лишь после этого соизволил отомкнуть уста.
— Левые — в порядке, — неспешно, с достоинством сообщил он. — Правый передний — вроде тоже. А задний я перебрал… почти. Отвлекли — сам, чай, видел.
— Значит, платформа на ходу? Вопрос остался без ответа.
— Кто ж ты все-таки будешь, мил человек? — задумчиво произнес Андрон.
Прохор досадливо скривил неповрежденную часть лица. Однако шкипера эта гримаса ни в чем не убедила.
— Думаешь, если ты «херувимов» пятками закидал, — ласково продолжал он, — то мы так тебе сразу и поверим?
— Могу и вас закидать, — предложил Прохор.
— А закидай! — с придурковатой готовностью откликнулся Андрон. — Мы люди привычные: то ракетами нас гвозданут, то к стенке поставят… То есть не к стенке — к вербе… Так что не стесняйся, милок, приступай.
— Хорошо, — процедил Прохор, уяснив, что иначе с мертвой точки не слезешь. — Меня наняли следить, чтобы с вами не случилось ничего плохого. Достаточно?
— Кто нанял?
— «Ёксельбанк».
— Эк ты! — поразился Андрон. — А что это ты так легко заказчика сдаешь?
— Есть на то причины, — уклончиво заверил незваный ангел-хранитель с кровавой дырой на штанах. — Еще вопросы будут?
Члены экипажа переглянулись.
— Нету, — буркнул Андрон.
— Тогда грузимся, — скомандовал Прохор. — Мотать отсюда надо, и как можно быстрее. А то еще и десантура нагрянет. — Приостановился, оглядел с тоской поле недавней битвы. — Уложил четверых мужиков ни за хрен собачий… — расстроенно произнес он. Последняя его фраза, признаться, озадачила Димитрия.