Сбежав из мрачного мира промышленной зоны, мы стали искать помощь на окраине Маркетхилла, где Гэри остановил машину на обочине, а я опустил окно, чтобы спросить дорогу. Прямо по курсу я увидел угрожающего вида рабочих, усердно распивающих чай.

— Простите, — сказал я, как-то внезапно осознав, что у меня сильный английский акцент, — никто из вас случайно не знает, где находится клуб Гэльской атлетической ассоциации «Силвербридж-Харп»?

Они посмотрели на меня, потом друг на друга. Никто ничего не ответил. Гэри засуетился и высунулся в мое окно.

— Ничего страшного, ребята, простите за беспокойство.

И быстро ударил по газам.

— Что с тобой? — спросил я.

— Думаю, лучше, если буду говорить я.

Его доводы показались весьма разумными. Недавние жестокости и надуманная причастность к ним ольстерской полиции подогрели настроения в националистических сообществах, а мы были в самом центре одного из них. Гэри сказал, что клуб «Силвербридж» — гэльский футбольный клуб и нечто вроде центрального пункта сбора республиканцев, поэтому расспросы человека с акцентом вроде моего, желающего нанести им визит, могли вызвать подозрение.

— Они здесь очень дружны, и у них есть все причины нас преследовать.

Я не сглотнул, хотя очень хотелось. Преследовать? А потом? Нас убьют? В жалкой попытке выглядеть спокойным я сменил тему и произнес то, что подтвердило, без всяких сомнений, место моего рождения.

— Это у нас жарко или я горю?

— Конечно, жарко, мать твою, потому что обогреватель шпарит вовсю.

Джеймс был более чем фамильярен.

Солнце одержало победу над тучами и начало палить с непривычным рвением. Гэри и я рисковали стать его потенциальными жертвами, бесцельно разъезжая по бандитскому краю в сауне на колесах. Это путешествие могло быть и лучше.

Я снова взглянул на часы. 14:25. По моим расчетам, в «Ар-ти-и» как раз должна начаться паника. Я был первым участником шоу приблизительно в 15:05. Учитывая, что мы нашли Б-78, все еще казалось, что проблем не будет. Я посмотрел на карту.

— Я почти уверен, что к Б-78 надо повернуть направо, съехать с этой дороги, — сказал я обреченно.

— И далеко до поворота?

— Миль шесть.

— Хорошо, можно разогнаться.

От этого нового и пугающего решения меня охватил ужас. И не зря: когда мы обошли автобус из Ольстера на скорости 95 миль в час, мне показалось, что справа промелькнул указатель на Б-78.

— Мы сделали этот автобус! — похвастался Гэри.

Тут не только обогреватель был горячим парнем.

— Да, здорово. Только мне кажется, что, возможно, мы проехали поворот на Б-78, когда его обгоняли.

— Черт! Ты уверен?

— Я почти уверен, что видел знак.

Гэри нажал на тормоза, и мы с визгом остановились. Нам надо было развернуться, но автобус, который мы обогнали, стоял на остановке, и машины объезжали его на большой скорости. Даже такой маньяк, как Гэри, знал, что пытаться разворачиваться, пока автобус не тронется, и мы не сможем видеть дорогу, — самоубийство.

Похоже, существует некая взаимосвязь между количеством времени, которое нужно другим, чтобы что-то сделать, и степенью вашей спешки. Этот феномен (который является одной из разновидностей закона подлости — назовем его законом задницы) был наглядно представлен на автобусной остановке позади нас. Каждый пассажир, видимо, не только не располагал мелочью, но и, должно быть, был родственником водителя, который чувствовал необходимость рассказать все последние новости о своем семействе за последние полгода. Никогда прежде я не видел, чтобы очередь продвигалась так медленно… Ну, во всяком случае, с тех пор как в последний раз спешил. Гэри и я бесились, ругались, и, по крайней мере, один из нас врезал кулаком по панели системы отопления с криками:

— Да мать твою, ты прекратишь жарить или как?

Надо отдать должное фермеру. Все выглядело так, будто он лежал и думал про себя: «Зачем переводить моих коров через Б-78 сейчас, лучше подождать пару часов, пока не появится кто-нибудь, кто жутко спешит». Выбор момента был безупречным или катастрофичным, в зависимости от того, собираетесь ли вы провести телеинтервью или нет.

Итак, мы сидели, одержав однократную победу над автобусом и наблюдая за томными коровами, неторопливо переходящими дорогу, и злобным фермером, поглядывающим на нас с самодовольной ухмылкой. Он размахивал палкой, будто говоря коровам:

— Ребята, не спешите, потому что эти двое выглядят так, будто им срочно куда-то надо.

Время шло. Без двадцати три.

— Антуанетта меня убьет, — сказал Гэри, когда лениво прошла последняя корова.

— У нас куча времени. Не будем паниковать, — сказал я в панике.

Конечно же, повода для паники не было. Только наша паника помогала торжествовать закону задницы, и лишь когда мы признали, что, вероятно, не успеем вовремя, все пошло относительно гладко. И получилось, что мы приехали очень рано. Ну, с нашей точки зрения, пять минут до прямого эфира — это целая куча времени. Антуанетте так не казалось.

— Боже мой, где вы, черт возьми, были? Мы уже гадали, чем заполнить семь минут эфирного времени.

Она осмотрела меня с ног до головы.

— Привет. Вы, должно быть, Тони — кретин с холодильником. Мне придется задать вам пару вопросов в эфире, потому что мы включаемся через пять минут.

Почему продюсер выбрал это место для интервью, было загадкой. Не считая того, что мы находились совсем не в той стране, по которой я путешествовал, это был еще и самый шумный участок дороги на мили вокруг. Без сомнений, у продюсера были причины, и без сомнений — они были полным фуфлом.

Зрители «Трехчасовой жизни», наверное, здорово удивились, почему гримеры подумали, что я буду лучше смотреться ярко-красным.

Спешка и суета вкупе с постоянным притоком раскаленного воздуха сделали меня похожим на помидор. Я определенно выглядел не самым лучшим образом и вряд ли понравился бы влюбчивым восьмидесятилетним зрительницам, которые смотрели это шоу от нечего делать в послеобеденное время. Еще одна упущенная возможность. Однако я говорил довольно хорошо, мои беседы с Джерри Райаном помогли мне привыкнуть к скороговоркам, объясняющим, чем я, собственно, занимаюсь, и интервью прошло очень гладко. Я стоял на обочине с холодильником, а Антуанетта засыпала меня вопросами, пока я пытался поймать машину. Лучше и быть не могло. Не важно, что проносившиеся грузовики заглушали все, что было сказано, это, похоже, совсем не волновало продюсера, который выглядел совершенно счастливым. Рядом стоял Гэри, с гордостью улыбаясь, будто говоря: «Вопреки всему я все-таки доставил этого парня сюда».

В конце интервью Антуанетта подарила мне три несмываемых фломастера, которыми все, кто меня подбросит, должны были расписываться на моем холодильнике. Неплохая идея. Затем, как меня и попросили, я объявил, что поищу местечко получше, поднял свой холодильник с дороги и покатил прочь от камеры, позволяя Антуанетте произнести заключительные слова. Когда мы вышли из эфира, я остановился и поднял глаза на дорожный знак, который висел надо мной. На нем был изображен человек в вязаном шлеме, а ниже было написано:

Спасибо, «Ар-ти-и». Они привезли меня в одно из самых опасных мест во всей Ирландии и заставили бродить по нему с холодильником. За этим, вероятно, следили республиканские военизированные подразделения, которые, когда мы душевно распрощались в эфире, вернулись в штаб-квартиру, составляя один из труднейших докладов, который им когда-либо приходилось делать.

— Мы выяснили, зачем сюда приезжала съемочная группа.

— Вот как? И зачем?

— Они разговаривали с парнем, который стоял у дороги с холодильником, а потом покатил его дальше на тележке.

— Имонн!

— Да?

— Когда ты в последний раз отдыхал?

Это потрясающе, большое спасибо, сказал я Антуанетте по пути в Слайго.