— Сидите, сидите! — махнул я им рукой.

— Мы уже уходим, — заторопились они, попрощались с Ременниковым и скрылись за дверью, стараясь как можно осторожнее ступать сапогами по полу. Я поглядел им вслед: славные ребята! Ведь эти двое вытащили Ременникова на себе. Действовали так, как действовали бы на фронте. Собственно, они и были уверены, что все — всерьез, а не учебная игра.

Я подсел к кровати Ременникова, все еще смущенного тем, что к нему явился такой гость, как я. Поинтересовался его самочувствием и попросил по возможности подробнее рассказать, как все произошло и что он испытал при этом.

— Когда за лесом впереди в небо гриб вспучился, мы и не подумали, что настоящая, — признался Ременников. — Слышали от «старичков», что уже бывало на учениях такое. Ну, а как до мостика доехали, тут сомнение взяло: весь он по бревнышку рассыпан, словно ветром сдуло. А главное, деревья лежат с корнем вырванные, листья на них обгорелые, прямо на дороге две мертвые вороны, трава вокруг пожелтелая, опаленная вроде. Так на учениях никогда не бывало… Переглянулись с ребятами: неужто настоящая? Предупреждали ведь нас, что может настоящая быть. Попробовали индикатором — есть! Рентгенометром проверил — тоже есть! Меня даже потом прошибло, под комбинезоном враз стало, как в бане. Мы в машину скорее, к рации, доложили и про радиацию, и про то, что дальше не проехать. В ответ приказ: идти за речку, разведать дорогу еще на три километра, и предупреждение: соблюдать все меры предосторожности…

Ременников рассказал мне, как они, оставив в машине только водителя, втроем, взяв рацию и приборы, перебрались по торчавшим из воды камням через маленькую, но бурную речку и снова сделали замеры. Приборы показали, что местность заражена. Двинулись дальше по старой заброшенной дороге вдоль речки, дном глубокого ущелья — таков был указанный им маршрут. Рентгенометр, с которым шел Ременников, показывал довольно высокий, но еще не опасный уровень радиации — стрелка на шкале отсчета держалась в первом поддиапазоне. В тяжелых резиновых сапогах, в противогазах, в непроницаемых для воздуха комбинезонах и касках идти по каменистой дороге им было нелегко. Пот хлюпал в масках, а снять их хотя бы на секунду не решались — местность по-настоящему заражена! В самом узком месте ущелья путь оказался прегражденным высоким завалом из деревьев и глыб камня — очевидно, все это сбросило в реку взрывом. Стали перебираться через завал. Когда Ременников поднялся на самую вершину его, под ногой обломилась ветка. Он не удержался, полетел вниз. Рентгенометр, висевший у него на шее, при падении сорвался, отлетел в сторону. Ременников хотел встать, но не смог, почувствовав резкую боль в ноге. Подобрали рентгенометр, глянули на шкалу — и ахнули: четвертый диапазон, стрелка на пределе! Проверил исправность рентгенометра — не работает! Наверное, от удара повредился. Но стрелка-то на пределе!

— Перепугались мы крепко, — признался Ременников. — Предельная — значит, уже набрались, надо скорее из зоны. Я на ногу ступить не могу. Включаем рацию — связи нет! Понятно: в ущелье, глубоко. Пока не выберемся наверх, не связаться. Значит, помощи не жди. А с каждой минутой доза растет, облучаемся… Ребята мне что-то говорят, сквозь противогазы слышно плохо, мычание одно. И я не знаю, что им сказать…

— Но они и сами, наверное, понимали: надо вас вытащить.

— Так-то так… — Ременников, помню, при этом доверительно посмотрел мне в глаза. — Но я же старший дозора! Приказ продолжать разведку нам не отменили. А рентгенометр из строя вышел.

— Именно это вас прежде всего беспокоило?

— Да ведь как… — несколько нерешительно, словно не желая признаваться в какой-то своей слабости, ответил Ременников. — Прибор не действует, надо быстро назад. Мы же уверены были — предельная доза! А я, с ногою покалеченной, связывал ребят… Как было решить? Пока через завал меня обратно перетащат, наберемся еще больше этой заразы… Одного за помощью послать или всем вместе из зоны выходить? Не хотел, чтобы ребята из-за меня… Но и самому пропадать тоже ведь неохота.

Я не расспрашивал Ременникова, чем все кончилось. Я уже знал, что его товарищи по дозору, не тратя времени на выяснение, какой выход из положения более разумен, подхватили Ременникова и поспешили поскорее выбраться из зоны, которую они считали зараженной.

Только потом, когда закончились учения, а Ременников был уже в полковой санчасти, перестало быть тайной, что взрыв бомбы был лишь весьма искусно имитирован. Действовавшие строго секретно саперы за несколько дней до начала учений с великим искусством выполнили все; что приказал сделать Порываев: развалили мост через речушку, опалили листву и траву возле дороги и даже бросили на нее несколько застреленных из дробовика ворон, подорвали над дорогой в ущелье скалу вместе с росшими на ней деревьями. Словом, сделали такие «декорации» ядерного взрыва в натуре, что трудно было не поверить, что взрыв настоящий. Поэтому все, кто на учениях двигался по этой дороге, по-серьезному соблюдали все предосторожности, а командиры старались как можно быстрее провести свои подразделения через опасный район. К слову сказать, эта дорога была главной осью наступления всей дивизии, по ней прошли ее основные силы.

Обо всем этом я рассказал Ременникову. Он улыбнулся:

— Ловко все подстроено было! И как это получилось, что приборы высокий уровень в зоне показали? Их перед учениями на проверку брали. Может, тогда в них что подладили?

— Может быть, — ответил я Ременникову несколько уклончиво. Но я-то знал, какие хитрости придумала наша инженерная служба, чтобы на учениях все было так, как на войне.

— Здорово нас разыграли! — рассмеялся Ременников, выслушав меня.

— А вы что, недовольны этим?

— Да что ж, товарищ полковник? На то, говорят, и щука в реке, чтобы карась не дремал. Только выходит, ребята напрасно надрывались, когда меня на себе волокли. В комбинезонах защитных, в противогазах — знаете как? Потом изошли.

— Э, товарищ Ременников! — не удержался я от улыбки. — Надо ли солдату на свой пот скупиться? Помните, чему Суворов учил?

— Как не помнить… А можно вас спросить, товарищ полковник? — полюбопытствовал Ременников. — Вот вы интересуетесь, что мы переживали тогда. Это для расследования какого надо?

— Надо. Только не для расследования, а для того, чтобы знать, как люди себя поведут, если в настоящей опасности окажутся. Знать, чтобы помочь им подготовиться.

— Понятно, товарищ полковник. Психика вас интересует?

— Психология. Слыхали про такую науку?

— А как же. Десять классов имею… Только я так думаю, если позволите: жахнет настоящая бомба — так всю психологию перемешает. Можно ли наперед загадывать?

— Не только можно, но и необходимо.

Я постарался объяснить Ременникову, почему необходимо. Кажется, он согласился со мной не только из вежливости… Все это вспоминается мне сейчас, когда мы мчимся и мчимся сквозь ночь. На пустынном в этот поздний час шоссе — ни одной машины в обгон или навстречу, никого, кроме нас. Только изредка впереди, в луче фар, мелькнет серебряной искрой ночная бабочка, взбудораженная светом, летящим над полотном дороги…

С обеих сторон шоссе теснятся темные, непроницаемые чащи. Иногда из них высунется угловатая скала, по которой скользнет низом свет фонарей, нашей машины, и снова скала спрячется, словно нырнет в густые заросли.

До места нам, пожалуй, еще около часа езды.

Ровно и басовито, словно сильный и добрый зверь, урчит мотор. Иногда снизу слышны громкие частые щелчки, словно кто-то бьет по днищу машины короткими очередями, — это подскакивают камешки, скатившиеся на асфальт с придорожных круч. Люблю такую ночную езду, когда свободна дорога, пространство несется навстречу и весь словно наполняешься ветром, рождаемым лётом машины.

В такие минуты хочется отрешиться от всех повседневных забот, отдаться целиком чувству стремительного полета сквозь ночь, прорезаемую светом фар. Но не всегда это удается. Вот и сейчас…