…Передышка уже невесть какая по счету. Впереди на миг проглянули в летучих красных отсветах кусты. Далеко еще до них. Если броском, за несколько секунд добежал бы… А ползти…

Смахнув рукавом пот со лба, Вартанян снова ухватился за плащ-палатку, на которой лежал лейтенант.

Хлесткие, щелкающие удары — возле, рядом. Вартанян выпустил край плащ-палатки, прижался к лейтенанту. Вдавился в землю: «Ну, пропал…»

Хлещет, хлещет! Словно железными прутьями. Будто вскрикивает земля рядом. Над затылком — свист, свист, свист.

Дрогнул, дернулся рядом лейтенант. Охнул.

Железный хлёст ушел куда-то в сторону.

Вартанян тронул лейтенанта… Как он обмяк… Не дышит. Протолкнул ладонь под тугой шелк, к телу. Сердце не бьется. «А я — жив…» Сплеснулись в душе и радость, и страх. Запоздалый страх: «Если б попало в меня?..»

Сзади, в стукотне автоматных очередей, раздались громкие крики. «Немцы!» Будто ледяной водой окатило грудь. Сунул руку за пазуху лейтенанту. С трудом, срывающимися пальцами вытянул туго обернутое полотнище. Втолкнул себе под шинель. Она сразу стала тесна. Вспыхнувшее позади пламя ярко осветило уже недалекие кусты. Кто-то отчаянно громко, на весь лес, ругнулся по-русски. Громыхнули разрывы. Гранаты?

Вартанян с разбега влетел в кусты. Их пружинистые ветки словно оттолкнули его. Упал. Соскользнул в засыпанную сырой листвой колдобину. На него свалилось несколько сшибленных пулями мокрых веток.

И как-то сразу все вокруг стихло. Только где-то в стороне еще потрескивали вразнобой, все реже, выстрелы.

Над головой Вартаняна в ветвях, по-осеннему голых, пробегали медленные красноватые отсветы.

Он осторожно выглянул.

Горит все та же повозка. Тускло освещенные колыхающимся дымным пламенем лежат в упряжи убитые кони. Бродят кучками и поодиночке солдаты в приплюснутых касках, в пятнистых плащ-палатках… Шарят в повозках, наклоняются над убитыми. Вот двое не спеша подходят к лейтенанту. Остановились.

Вартанян безотчетно поднял автомат. Но что-то еще удерживало его. Он, весь напрягшись как струна, следил за двумя немцами. Те присели возле лейтенанта на корточки, обшаривают его, перекидываются словами.

Если бы Вартанян мог хорошо слышать разговор этих двух немцев и понимал их речь, он услышал бы:

— Я тебе говорю, Карл, что это их офицер!

— Да? Совсем еще мальчишка. Ты что-нибудь нашел в его карманах?

— Пустяки. Только документы. Отдам обер-лейтенанту.

— А это что за фото?

— Наверно, его девчонка.

— Ого! Мордашка приятная. И косы. Русская Лорелей.

— Можешь взять себе на память о сегодняшнем бое.

— О нет. Ты же знаешь мою Лизхен! В каждом письме она ревнует меня ко всем русским женщинам. Как будто не понимает…

Вартанян слышал, как оба немца засмеялись. Жар ударил ему в голову. Он вздернул автомат.

Но тут чья-то большая рука крепко легла на затвор автомата. Кто-то сзади сказал приглушенным баском:

— Обожди.

Вартанян испуганно обернулся.

— Ты кто?

— Не узнаёшь?

К лицу Вартаняна вплотную придвинулась крупная голова в низко, на самые уши натянутой, кругло растопырившейся пилотке. На широком, мясистом лице блеснули в мимолетном отблеске глаза.

— Дорофеев? — узнал Вартанян повара комендантской кухни.

Дорофеев подтолкнул Вартаняна назад в кусты, и тот послушно отполз с ним.

— У тебя сколь патронов? — спросил Дорофеев.

— Последний магазин вставил…

— То-то. И у меня полторы обоймы. А немцев — прорва. К тому ж у тебя знамя.

Вартанян изумился:

— Откуда знаешь?

— Разглядел…

— А куда пойдем?

Вартанян спрашивал Дорофеева так, как будто тот мог знать больше, чем знает он сам. Он как-то сразу доверился этому неторопливому, скупому в движениях и словах человеку. Повар, а похож на бывалого солдата…

— В лесу своих искать надо, — помедлив, ответил Дорофеев. — Ты, парень, как тебя?..

— Вартанян фамилия.

— Из армян, что ли?

— Да. Ереван…

— Ты, Вартанян, знамя мне дай.

— Нет! Я сам!..

— Ну, пусть сам. Только спрячь получше.

Вартанян уложил знамя на груди понадежнее и так, чтобы поменьше стесняло движения. Дорофеев дождался, пока он застегнул гимнастерку, шинель. Потом сказал:

— Пошли.

Они уходили все дальше в темную чащу. Все дальше от врага. Уже неприметен стал позади отсвет горящей повозки. Все теснее смыкались вокруг лес и ночь.

Остановились под толстой, старой сосной. Дорофеев вытер пот со лба. Прислушался. Еще недавно откуда-то сзади доносилась отдаленная стрельба.

Вартанян молча, нетерпеливо переступая, стоял рядом. В темноте Дорофеев не видел его лица. Однако понимал: этот молоденький солдат с надеждой смотрит на него. Но как в такой темнотище разобраться, куда идти? Сообразить надо…

Дорофеев присел. Хрустнули под ним лежалые ветки. Вартанян опустился рядом. Шепотом спросил:

— Теперь куда?

— Это, парень, вопрос… — ответил Дорофеев. — Не видно ни черта, не слышно. Сообразить надо…

Дорофеев молчал. Наверное, думал.

Вартанян ждал.

Непривычные ему запахи осеннего леса — намокшей сосновой коры, прелой хвои, палого листа — тревожили обоняние. Его глаза настороженно всматривались в темноту. Ничем ее нарушаемая тишина…

Что-то невидимое во мраке прошелестело сверху по хвое, с чуть слышным мягким стуком упало наземь. Вартанян вздрогнул.

— Шишка свалилась, — спокойным голосом сказал Дорофеев.

— Сидеть нельзя! — заторопил Вартанян. — Немец придет.

— Пойдем — тоже на него напороться можно.

— Сидеть нельзя! — вскочил Вартанян.

— Знаю, не талдычь! — рассердился Дорофеев. — Сядь!

Дорофеев прислушивался. В скрытых мраком вершинах сосен тихонько прошумел ветер. На лоб и щеки упало несколько холодных капель: начал накрапывать дождь. Он с каждой секундой все слышнее постукивал по ветвям, жухлым листьям, мелко шелестел по хвое. Что же, это хорошо: шаги будут неслышны, идти безопаснее. Только в какую сторону идти? На восток? А где он? Полагаясь лишь на память, Дорофеев прикинул, какого примерно направления держаться.

Встал. Вартанян — тоже. Дорофеев пошел. Ни о чем не спрашивая, Вартанян зашагал за ним.

Вартаняну было страшно. Его пугал ночной лес. Прежде Вартанян знал только парки родного Еревана да сады в его окрестностях. Ему не приходилось бывать в таком дремучем лесу, притом ночью, в опасности. Окажись он в этом положении один — отчаяние охватило бы его и, наверное, он не тронулся бы с места.

Дорофеев ломил напрямик, через хрусткие, раскидистые, скользкие от дождя кусты. Вартанян, боясь отстать хотя бы на шаг, продирался следом. Его шинель, не защищенная плащ-палаткой, о которой он вспомнил только сейчас, набухала от сырости, становилась все тяжелее.

Вартаняну казалось, что шуршание раздвигаемых кустов, которыми они пробираются, слышно на весь лес. Но Дорофеев шел и шел, словно был уверен в безопасности.

Кустарник редел. Идти становилось легче. Дорофеев ускорил шаг.

И вдруг Дорофеев камнем упал наземь, с силой дернул Вартаняна за шинель, свирепо прошипел:

— Тихо!

За кустами пробубнили что-то невнятное. Потом мокро прошумели ветви. Все затихло. Только кропил по невидимым в темноте стволам и голым веткам неторопливый дождь.

Дорофеев тронул Вартаняна за локоть, прошептал, обдав ухо жарким дыханием:

— Давай потихоньку… — Бесшумно поднявшись, пошел. Вартанян — за ним.

Пройдя немного, Дорофеев остановился. Шепнул:

— Слышишь?

— Слышу…

В темноте позади, там, где они только что шли, все отчетливее похрустывало, потрескивало, слышался негромкий разговор. Все эти звуки с каждым мгновением яснее выделялись в монотонном, негромком шуме ветра и дождя.

— Свои? — спросил Вартанян шепотом. — По-русски говорят!

— По-русски? — Дорофеев приблизил лицо почти вплотную к лицу Вартаняна. — По-русски и власовцы и полицаи говорят. — Потянул Вартаняна за высокий куст: — Пропустим…