В этот момент блондинка, протягивая деньги, рванула к кабине:
- Мне, пожалуйста, три...
- А мне четыре, - с вызовом сказала Маша и тоже протянула деньги водителю. На секунду их руки встретились.
- У меня для вас только две книжечки остались, - виновато сказал Маше водитель, - но если вам очень надо, мы можем встретиться вечером, я еще две принесу...
- Соглашайтесь, девушка, - криво усмехнулась блондинка, - это ведь такой дефицит...
Видимо поняв, что ей тут ничего не светит, блондинка сошла на следующей остановке.
А Маша поехала до конечной, и троллейбус, послушный водителю с грустными глазами, еще долго кружил по улицам, и двери его не спешили захлопнуться перед запыхавшимися людьми.
...Они встретились вечером и долго ходили, и даже целовались два раза, но глаза его были по-прежнему грустны.
- Почему ты такой грустный? - наконец спросила Маша.
- Да на работе не ладится, - ответил он. - Что-то двери барахлить стали, плохо закрываются...
Кусок таланта
Писатель Ларин летел на своем атомном "Звездорожце" и думал о том, что жизнь не сложилась... Нет, по обычным житейским меркам все у него в норме. Вот они, внизу - два многоэтажных писательских дома с подземными гаражами для геликоптеров и ракет. И стоят удобно - до ближайшей булочной всего пятнадцать минут лета... И квартира хорошая, и жена симпатичная, и дети... Но разве только этим живет истинный художник? А вечные мучения, а борьба?
...В доме напротив, окно в окно против ларинской квартиры, жил писатель Фоменко. И не просто жил, а все время что-то писал, писал... На Ларина, которому уже года два ничего нового не лезло в голову, это очень действовало...
Сзади мигнул фарами огромный звездолет, прося уступить дорогу. Ларин не уступил, прибавил ходу. Он не любил, когда его обходили, всегда и во всем он должен быть первым...
Писатель Ларин не завидовал писателю Толстому, писателю Чехову - те были далеко, в другом измерении. Он завидовал писателю Фоменко. Этот был рядом, в доме напротив, был, казалось, сделан из того же теста, что и сам Ларин, был, что называется, ему по плечу и все-таки... чуть впереди. Но, казалось, прибавь чуть-чуть, придави педаль и обойдешь, оставишь сзади, как тот огромный звездолет...
Но не получалось. Когда Ларин выпустил первую книжку, у Фоменко уже было две. Когда Фоменко уже показали по телевизору, да еще крупным планом, Ларин только мелькнул на экране в общей писательской группе и еще стоял с краю, в общем, если по-честному, хорошо видна была только часть уха.
Ларин не мог забыть, как пару лет назад прилетел отдыхать на Марс, в писательский Дом творчества. Путевки не было, летел на авось. И надо же! Перед ним к окошечку администратора подошел Фоменко, у которого - Ларин знал это точно! - тоже не было путевки. На Фоменко был адидасовский спортивный скафандр, поверх шлема - темные очки...
Администратор, как всякий марсианин, умевший принимать форму любого предмета, увидев приближающегося человека, уже начал было превращаться в табличку "мест нет". Но тут Фоменко чуть-чуть приподнял свои очки, небрежно бросил администратору: "Узнаете?" И тот вдруг поплыл, потек, заискрился всеми цветами радуги и предстал Людмилой Гурченко, от которой Фоменко всегда был без ума...
- Как же, как же! - обворожительно улыбнулась Гурченко и шутливо погрозила пальчиком. - Вы уж нас, марсиан, совсем за провинциалов держите! Что ж мы - телевизор не смотрим. Люкс для вас готов, господин Фоменко! Как вы любите - с видом на каналы...
Ларин подошел следом, повернулся к Гурченко тем самым ухом, которое показали по телевизору, и спросил:
- Узнаете?
- Как же! - сказала Гурченко. - Как не узнать? Это ваши уши были в рекламе эпиляторов? Мол, удаляем волоски и совсем не больно?
Ларин почувствовал, как и это ухо, и то, которое не показывали по телевизору, заливает краска стыда.
А администратор, не дожидаясь ответа, уже быстро превращался из Гурченко в картину Репина "Не ждали"...
Сейчас, вспоминая все это, Ларин чуть было не пролетел мимо любимого "Астронома", куда жена послала его за сыром. Когда-то это был обычный "Гастроном", но неоновая буква "гэ" как-то сгорела, и власти, чтобы не ставить новую, решили просто подкинуть в продажу всякие космические штучки. Так бывший "Гастроном" получил свое новое звездно-романтическое название...
И вот сейчас Ларин чуть не пролетел мимо. Он резко снизился, посадил свой "Звездорожец" на стоянку, снял и спрятал в салон, чтоб не стащили крылья и щетки. Запирая машину, снова подумал о Фоменко: у того был фирменный "Жигулет" с фотонным двигателем...
В "Астрономе" была очередь. Ларин встал, спросил последнего. Последним оказался старый человек в линялом военном френче.
- А за кем держитесь? - спросил Ларин.
Бывший военный держался за немолодой женщиной. Держался плотно, уставясь ей в прическу, какие носили много лет назад - такой венок из одуванчиков, ну, если бы, конечно, одуванчики росли седыми... Было видно, что от скуки или еще почему, но ему очень хочется поговорить с женщиной. Он кашлял, дышал ей в затылок, потом набрался смелости и сказал:
- Извиняюсь, гражданочка, вот смотрю на вашу авоську... Где вы такие свежие метеориты брали?
- Господи, да они тут на каждом шагу. - Женщина с интересом посмотрела на военного, спросившего такую глупость. - Ими очень хорошо плиту чистить...
- Да что вы говорите? - удивился военный, драивший плиту такими же метеоритами каждый божий день. - И как же вы это делаете?..
Ларину стало скучно, он прикрыл глаза, задремал. В последнее время он как-то не высыпался. Вечерами сажал детей себе на колени, рассказывал на ночь самодельные сказки. В них Фоменко-яга летал в ступе, а Фоменко Бессмертный похищал Василису Прекрасную. Дети засыпали. А Ларин, рассказывая эти сказки, так возбуждался, что потом долго-долго ворочался без сна, потом забывался, и всякий раз ему снился Фоменко в гробу... Но сон был всегда какой-то короткометражный, как веселый мультик, часа в три ночи Ларин просыпался окончательно...
Еще с закрытыми глазами он вставал, на цыпочках подходил к окну, осторожно открывал глаза, сначала один, потом другой, словно боялся спугнуть какую-то неясную надежду, но, увы, в окне напротив он всегда заставал одну и ту же картину - Фоменко работал! В три ночи!
Там, у себя, Фоменко шагал по кабинету и что-то диктовал, диктовал своей резиновой секретарше... У Ларина тоже была такая. Ну, не такая, конечно, подешевле. У Фоменко была самая современная модель - роскошная блондинка. Такая, если ненароком ущипнуть ее за резиновую попку, могла произнести целую сложную фразу: "Ну зачем вы, Степан Петрович, а если жена войдет?" Секретарша Ларина была совершенно лысой, а при нажатии на ее коленку только шамкала беззубым ртом: "Куды лезешь, старый козел?"
...Но Ларин, подремывая сейчас в очереди за сыром, понимал, конечно, что завидует он вовсе не секретарше, а фоменковскому таланту. "А мне вот бог не дал, а в магазине его не купишь", - подумал он.
Сквозь полудрему слышались голоса покупателей.
- Мне, доченька, - просил старческий голос, - полкило сыра "Здоровье" и грамм двести "Костромского антисклерозного".
- Взвесьте мне кило "Антиревности"! - гудел какой-то мужчина. - Положу своей дуре на хлеб вместо "Российского", а житья не стало...
Кто-то попросил сыр "Мужество".
- Сколько? Грамм двести? Он дорогой...
- Да что вы! "Двести"... Куда мне? Грамм пятьдесят: только пожевать и начальнику разочек в морду двинуть...
Пожилой военный, стоявший перед Лариным, взял сыр "Снайперский" для остроты зрения, женщина с прической из седых одуванчиков глянула на военного и попросила сыр "Привлекательность". Ларин приоткрыл глаза и увидел, как женщина тут же отщипнула от своего куска и теперь быстро жевала...
