Она положила трубку и всё поняла. Её провели как девочку. Ясно, что этот стервец поехал греть руки на сиянии её алмазов.

Ах он сволочь! — Анна Леопольдовна опять забегала по комнате. — Ведь как про любовь навешивал! Ах, дуры мы, бабы, дуры! Я ему» подлецу, самое дорогое отдала — душу свою, сердце, а ему, паскуде, ещё н подвески вынь да положь. «Для измерения глубины чувства, в доказательство любви». Теперь понятно. Ну ладно, голубчик! Я тебе покажу любовь, я тебе измерю глубину чувства!

И Анна Леопольдовна, быстро одевшись, выбежала из квартиры. Но в лифте она вспомнила, что не знает, как он поедет в Одессу — самолётом или поездом, и, доехав до первого этажа, снова нажала кнопку своего. Вошла в квартиру и опять набрала номер Бэкингемского.

— Девушка, — сказала она неожиданно тонким девичьим голосом, как бы не знавшим ещё ни табачного дыма, ни тонких вин, — скажите, а Жорик уже уехал? Уехал. Какая жалость! Это его двоюродная сестра говорит. А вы не знаете, во сколько у него самолёт? Ах, поездом. А во сколько поезд? А-а, спасибо, спасибо. Просто мне надо ему кое-что передать. До свидания.

Анна Леопольдовна положила трубку и посмотрела на часы. Оставалось полчаса. Она снова выбежала из квартиры и помчалась на вокзал.

Поезд ещё стоял на перроне. Она пошла вдоль, ища вагон «СВ» — Жора в других не ездил. Нашла и в третьем окне увидела Жору. Он снимал пиджак. Она постучала ему и, когда он обернулся к окну, ослепительно улыбнулась и послала воздушный поцелуй. Он приветливо улыбнулся ей в ответ и показал знаком, чтобы она зашла в вагон. Она зашла, вошла в купе, но Жоры там не оказалось. Она заглянула в соседнее купе, потом во все остальные, в тамбур, но его нигде не было. Анна Леопольдовна заметалась по вагону, но в это время провожающим велели проверить, не остались ли у них билеты отъезжающих, и покинуть вагоны. «Уехать с ним», — промелькнула мысль, но проводница вежливо напомнила ей, что пора. Она вышла из вагона, недоумевая, куда Жора мог запропаститься, и пошла по перрону, оставив в Жорином купе свою гордую осанку. Поезд тронулся. В это время Жора вышел из туалета, снова запер его своим ключом и пошёл в своё купе, на всякий случай озираясь.

Анна Леопольдовна продолжала идти по перрону, пока не поняла простую истину: «Сутки поездом — час самолётом». После этого она побежала и через пятнадцать минут была уже в квартире Кати Бонасеевой, запыхавшаяся и встревоженная. Но муж был дома, и она так и сидела перед Бонасеевой — молча и тяжело дыша. Та тут же сообразила, что произошло нечто, и громко, но ласково крикнула:

— Миша, ты не сходишь за хлебом? Анна Леопольдовна будет у нас обедать.

— Хорошо, котик, я сейчас, я мигом слетаю, — быстро согласился покладистый профессор и ушёл.

— Слушай, Катя, я погибла. — И Анна Леопольдовна как на духу рассказала Бонасеевой всю историю, опустив лишь те места, где она выглядела не самой проницательной женщиной в мире. Получилось так, что она чуть ли не связала Жору у него на квартире, ворвавшись туда среди ночи, и только после жестокого избиения и пыток, которым она его подвергла, он наконец согласился взять у неё подвески. Истории же с поездом вроде как и не было.

— Нет ничего проще, — ответила Катя. — Пишите ему записку. Миша сейчас придёт из булочной и поедет в Одессу.

— Катя, я всё оплачиваю плюс наградные, но я могу быть уверена?

— Конечно, дорогая. Только где его там искать?

— Надо послать Михаила самолётом. Тогда он встретит Жору прямо у поезда, вагон номер семь или восемь, я точно не знаю, но это неважно, он его сразу узнает: Жора там — самый красивый.

— Ну если так, то даже Миша догадается. Но только какой номер поезда?

— Ой, номера не знаю. Но точно знаю, что самый фирменный. Потому что Жора в других не ездит. Всё же такой работник такого министерства. Престиж и прочее…

— Он всё сделает, как вы велели. Не беспокойтесь. Только что ему делать, если он найдёт Жору, а тот не отдаст эту вещь?

— Ах да, я и забыла! Жоре надо же вернуть деньги. И на дорогу Мише. Как ты думаешь, сколько ему надо на всё, кроме стоимости подвесок?

Катя активно зашевелила губами, потом начала загибать пальцы на руках.

— Я думаю, что не больше тысячи рублей.

— Как тысячи?! — удивилась Анна Леопольдовна.

— Ну как же, Анна Леопольдовна, посчитайте сами. Ведь до аэропорта надо на такси? Правильно?

— Правильно.

— А меньше чем за двадцать рублей туда и обратно никто не поедет. Так?

— Так.

— Билетов нет, доставать надо?

— Надо.

— А там гостиница нужна?

— Нужна.

— Считаем: гостиница пять рублей за сутки плюс пятьдесят за то, что мест нет, а тут найдётся. Так?

— Ой, ладно, я согласна. Пока мы считаем, поезд уже прибудет. Я бегу за деньгами, а ты пока подготовь мужа.

— Хорошо. Ждём вас с полутора тысячами и — в аэропорт.

— Как с полутора? — опять удивилась Анна Леопольдовна.

— А мне за моральные издержки? Ведь три дня и двенадцать часов без мужа. Я же молодая женщина, Анна Леопольдовна.

— Ах, ну тебя! Ты всё шутишь. Я побежала.

В дверях лифта она столкнулась с Бонасеевым.

— А как же обед, Анна Леопольдовна? — удивлённо спросил он и развёл руками, в одной из которых болталась авоська с хлебом.

— В следующий раз, — улыбнулась Анна Леопольдовна и исчезла в лифте.

Бонасеев вошёл в квартиру, и Катя с ходу набросилась на него:

— Переодевайся в светлый костюм, вот другие ботинки.

— Так ведь обед отменяется вроде, — недоумевал профессор.

— Какой обед?! Ты едешь в Одессу! Чемодан я сейчас соберу. Вот смотри: плавки, полотенце…

— В какую Одессу? Зачем?

— Так надо. Я всё сейчас объясню!

— Никуда я не поеду.

— Ну конечно, Миша, ты туда не поедешь. Ты туда полетишь самолётом.

— И не полечу. Что у тебя за взбалмошный характер! Это всё она, да?

— И она, и я. Ты сейчас всё поймёшь. Надо встретить в Одессе фирменный поезд и там, в седьмом или восьмом вагоне, найти самого красивого мужчину. Понял?

— Катя, не надо, мне надоели ваши красивые мужчины. Опять какой-нибудь Жора…

— Откуда ты знаешь? — насторожилась Бонасеева.

— Откуда, откуда… мало ли откуда. Я не хочу потакать тебе в твоих махинациях. И товарищ Ришельенко мне советовал…

— Ришельенко? — уже испугалась Катя. — Ты с ним знаком?

— Я — да и тебе советую. Очень порядочный человек. Так что я умываю руки. И ухожу, чтобы ты не утомляла себя бесплодными попытками уговорить меня. — И он направился к двери.

— Ты куда? — в ужасе вскричала она.

— На кудыкину гору! — ответил он и тихо закрыл дверь с другой стороны.

Катя с минуту стояла в растерянности, потом начала набирать телефонный номер, но тут же бросила трубку, встала и забегала по гостиной. Два противоречивых чувства раздирали её на две примерно одинаковые части: ощущение, что просьба Анны Леопольдовны не может быть выполнена, и чувство, не рекомендующее так просто отказаться от наметившихся денег.

«Да, дела, — произнесла она про себя. — Но как же быть?»

В это время послышались шаги по коридору, и в дверях появился человек, снимавший у неё комнату.

— Могу вам сообщить, что профессор ваш — изрядное трухло.

— Ой, да я знаю это, что ты меня убеждаешь, — рассеянно отвечала Катя. — Кстати, ты, значит, слышал весь разговор?

— Извините, но невольно пришлось. Всё происходило так громко…

— Зови меня на «ты», мы ведь пили на брудершафт.

— Ну хорошо, ты. Я, может, смогу тебе чем-то помочь?

— Ты — помочь?.. — задумалась Бонасеева. — А впрочем, почему нет? — Она даже обрадовалась. — А ты сумеешь сделать, что требуется? Ты ведь слышал, что?

— Да, пришлось услышать. Так что инструкции не надо.

— Но я боюсь, ты справишься?

— А чего справляться? Жору я знаю, слава богу, виделись, знакомы. — Вартанян приналёг на слово «знакомы».