Как только Ришельенко услышал о комиссионном магазине, в глазах его появилась заинтересованность.

Надо сказать, что заинтересованность эта видна только авторам, и никому больше, так как майор Ришельенко — человек по натуре скрытный, несмотря на внешнюю простоватость, целеустремлённый, несмотря на мягкость подбородка, и даже, можно сказать, жёсткий, несмотря на улыбчивость и шутливость. Надо ещё добавить, что виски у Ришельенко не серебрились в отличие от многочисленных его литературных двойников. А в голове его, по мнению сотрудников, была вмонтирована электронно-счётная машина неизвестной современной науке марки. И эта машина в сочетании с вышеназванными качествами даже при отсутствии большой физической силы, которая якобы необходима сотрудникам уголовного розыска, позволила Ришельенко в короткий срок достичь погон майора, сделать замечательные дела в прошлом и продолжать их в будущем. Это он когда-то разоблачил шайку инженеров, наладивших выпуск японских магнитофонов отечественного производства. Это он когда-то нарушил цепочку по передаче за границу якутских алмазов. А в будущем ему принадлежит разоблачение дела, связанного с фирмой «Дары моря», впоследствии так широко известного.

Так что при звуках слова «комиссионный» электронно-счётная машина Ришельенко выдала ему кучу полузабытой информации. А одно имя — Анны Леопольдовны — ему не пришлось вспоминать долго. Оно тут же выплыло рядом с именем Кати Бонасеевой.

— Подруга её ближайшая — Анна Леопольдовна, жена Короля. А ещё этот мерзкий Жорик — ходит, вынюхивает, что-то привозит, что-то увозит. Как из командировки приеду, вижу — ну явно что-то происходило. Вот и сказать толком не могу, но чувствую, затянут они жену, затянут, а ведь я её люблю. — Профессор даже хотел всплакнуть при слове «люблю», но вдруг передумал.

— Не волнуйтесь, — приободрил его Ришельенко. — Вот вам бумага, запишите всё, что вам известно, вплоть до подозрений. Магазин этот мы знаем, так что постараемся жену вашу вызволить, если не слишком увязла. И этих, «студентов», перечислить не забудьте.

— Про всех не скажу, а этот Вартанян на редкость симпатичный парень, в институт поступать собирается. И ведь его хрупкую душу от липких рук оградить надо, — вдруг плакатно заговорил Бонасеев.

Но бумага уже лежала перед ним, и ему пришлось закрыть фонтан своего красноречия и пустить воду в другое русло, а именно в сторону чистого листа.

А в это время вызванный Ришельенко молодцеватый капитан, тот высокий и смуглый незнакомец, который так ловко отделался когда-то от Вартаняна, уже открывал перед Ришельенко дело № 186.

— Вот заявление от гражданки Гуцайло Н. С. о том, что у неё пропали подвески, наследство её бабушки, бывшей французской подданной. А вот объяснительная записка сына Гуцайло Н. С., спивающегося техника-технолога института слабых токов. Кому продал техник-технолог подвески, он вспомнить не мог, но деньги ещё не все потратил — четыре тысячи рассовал по разным углам квартиры. По-видимому, около тысячи уже потрачено, если учесть, что в последний месяц он пил каждый день, и не в подворотнях, а в ресторанах. Копии счетов приложены. Вот справка музея о том, что эти подвески нигде не взяты на учёт и государством не охранялись. Но о существовании таковых сотрудникам музея известно. Если эти подвески именно они, то стоимость их исчисляется не пятью тысячами, а цифрами пятизначными.

Проверены все комиссионные магазины, — продолжал капитан тихо, чтобы не слышал профессор. — В небезызвестном магазине, которым руководит наш старый знакомый Король, некоторое время назад было принято «украшение для женщин из драгоценных камней». Сдатчик вещи — Филонов, по адресу не проживающий и пребывающий неизвестно где. Украшение продано на другой день неизвестному лицу. Вспомнить это лицо никому не удалось. Да и не особенно настаивали, так как боялись спугнуть участников дела. А пятнадцать минут назад взяли какого-то Жору без документов у сквера двое сотрудников, уехавших на квартиру к профессору.

— Интересно, — сказал Ришельенко и знаком попросил привести Жору. — Уважаемый профессор, — обратился он к Бонасееву, — вы хорошо знаете Жору?

— Вот как вас, — ответил Бонасеев тут же.

— Значит, не очень, — то ли пошутил, то ли всерьёз сказал Ришельенко.

— Я имел в виду — видел, как вас. Они с Анной

Леопольдовной однажды заходили. Закрылись в комнате и какие-то свои дела обделывали.

— Ах вот как, — помрачнел Ришельенко. — Стало быть, узнаете его, если увидите? Ну что ж, сейчас одного гражданина приведут, поглядите. Если Жора, поздоровайтесь.

Двое милиционеров ввели гражданина. Это был крепкий парень лет тридцати, в кожаной куртке. Профессор и не думал здороваться.

— Вот, товарищ майор, — отрапортовали милиционеры.

— Вижу, что вот. Идите, товарищ, — сказал Ришельенко кожанке. — Извините, иногда приходится беспокоить и честных людей. Кстати, как вас зовут?

— Жора меня зовут.

— Это интересно, — сказал майор.

— Ну, мы и говорим: у сквера — сходится раз, Жора — два, со свёртком — три, — вмешался один милиционер.

— И ждёт кого-то, — добавил второй.

— А кого ждали? — спросил майор, — Извините, конечно, если не секрет.

— А чего секрет — жену ждал. В баню собрались.

— Ну, видите, — возмутился милиционер, — опять заливать начинает.

— А чего такого, у нас воды уже месяц нет. Вот мочалка в свёртке.

— Товарищ профессор, вам этот товарищ незнаком?

— Впервые вижу.

— Ещё раз извините нас, — сказал Ришельенко и обратился к милиционеру: — Отвезите товарища назад на сквер и поставьте на место.

— Слушаюсь, товарищ майор.

— Жена, понимаешь, там стоит, беспокоится, товарищ майор. Пусть они теперь нас до бани довезут.

— Может, и помыть заодно? — спросил милиционер, но, поймав взгляд майора, обещающий отсутствие премии, поперхнулся и поспешил выйти.

Следом вышли второй милиционер и Жора.

— Товарищ майор, — позвонив куда-то по телефону, обратился капитан к Ришельенко, — есть сведения, что они встречались и, возможно, что она передала ему вещь.

— За ним следят?

— Нет, их не видели. Есть только сведения о встрече. И предположение.

— Ну, теперь этого голубчика ищи-свищи. Ну что ж, знаем мы немало. Во-первых, Жора, во-вторых, красавчик. Займитесь им, капитан. И телефонируйте Миле. На всякий случай надо заблокировать выходы из страны. Одесса, Ленинград, Чоп, Брест, Шереметьево. А там-то не уйдёт. Особенно из Одессы. Она всегда была неравнодушна к южанам. Вот, пожалуй, и всё. А магазином я займусь сам.

В это время Бонасеев наконец одолел свой лист. Ришельенко глянул на него и положил в стол. Он, Ришельенко, обладал фотографической памятью, то есть ему достаточно было глянуть на лист, и он видел его весь и ещё целый день помнил всё, что на нём было написано. Иногда, когда он лежал с бессонницей, вдруг всплывал в его памяти какой-нибудь абзац, прочитанный лет десять назад, и никак не укладывался на свою полочку памяти. Ну что ж, за всё уникальное в себе приходится расплачиваться бессонницей.

Ришельенко пожал Бонасееву руку, попросил его звонить каждый день.

— Это в ваших интересах. Вы даже не представляете, как вы нам помогли, — сказал он на прощание.

На что Бонасеев со свойственной ему логикой ответил:

— А теперь вы мне помогите.

— Обязательно поможем, — сказал Ришельенко и подмигнул Бонасееву.

Он не стал напоминать профессору, что когда-то учился у него в заочном юридическом институте.

На следующий день Ришельенко отправился к Королю в магазин. Одет он был в штатское, машину оставил за два квартала, поэтому в магазине его просто не замечали: ну, пришёл какой-то, пусть походит. Если покупатель — подойдёт, намекнёт. И он подошёл к одному из продавцов и спросил, где можно увидеть директора.

— Он обедает, — не моргнув глазом ответил продавец, хотя было одиннадцать часов четырнадцать минут.

— Хорошо, я подожду, — смиренно сказал Ришельенко, что тут же вызвало подозрение продавца, и он начал шептаться с другим продавцом, делая это по возможности незаметно.