— Раз уж я выдержал такой год, значит, я все выдержу, — любил говорить он. Он приписывал это своей непреклонной воле.

В тот страшный месяц гибели всего урожая отец Оконкво Унока, который был тогда уже немощным и больным, сказал ему как-то:

— Смотри только не приходи в отчаяние. Да я уверен, что ты не придешь. У тебя мужественное и гордое сердце. А человек с гордым сердцем всегда-выстоит во время общего бедствия, потому что такое бедствие не наносит урона его гордости. Гораздо труднее и горше переносить в одиночку свои собственные неудачи.

Таким был Унока под конец жизни. С годами и с болезнью он стал еще болтливее, и чаша терпения Оконкво поистине переполнилась.

«Поглядев на царя, — сказал один старик, — подумаешь, что он никогда не сосал материнскую грудь». Старик намекал на Оконкво, который совершенно неожиданно из несчастного бедняка превратился в одного из самых влиятельных людей клана. Старик не питал вражды к Оконкво. Напротив, он уважал его за трудолюбие и успехи. Но его, как и других, возмущало грубое обращение Оконкво с людьми не столь преуспевающими. Не далее как на прошлой неделе, когда клан совещался по поводу предстоящего праздника в честь предков, один человек осмелился ему противоречить. Не глядя на него, Оконкво бросил: «Это собрание только для мужчин». У человека, который возразил ему, не было титулов, поэтому Оконкво и назвал его бабой. Он знал, как больней всего уязвить мужчину.

Собрание приняло сторону Озуго. Самый старый из присутствующих сурово сказал Оконкво, что те, кому благожелатели помогли расколоть плоды масличной пальмы, не должны забывать о скромности. Оконкво просил извинить его, и собрание продолжалось.

Однако сказать, что плоды пальмы были расколоты для Оконкво благожелателями, было не совсем справедливо. Тот, кто знал его тяжкую борьбу с бедностью а лишениями, не назвал бы его счастливчиком. Уж если какой-нибудь человек заслужил свой успех, так это Оконкво.

В юности он завоевал славу сильнейшего борца племени. Это не было просто удачей. Можно было, конечно, утверждать, что у него хороший чи. Но у народа ибо есть пословица, которая гласит: «Если человек говорит «да», то и его чи не скажет «нет». Оконкво очень решительно сказал «да», и чи поддержал его. И не только чи, но и весь клан, потому что о человеке судят по делам его рук. Вот почему девять деревень решили отправить Оконкво объявить войну соседям, если те откажутся выдать им молодую девушку и юношу взамен убитой жены Удо. Соседи так трепетали перед Умуофией, что приняли Оконкво по-царски и отдали ему девушку, которая затем стала женой Удо, и юношу по имени Икемефуна.

Когда старейшины решили поручить Оконкво временную заботу о мальчике, никто не предполагал, что Икемефуна проживет у него целых три года. Казалось, все забыли о нем, как только решение было принято.

Вначале Икемефуна был очень напуган. Он даже помышлял о побеге, но не знал, как его осуществить. Он вспоминал свою мать и трехлетнюю сестренку и горько плакал. Мать Нвойе была с ним очень ласкова, она относилась к нему как к родному сыну, но он только твердил: «Когда же меня отпустят домой?» Как-то раз Оконкво, услыхав, что он отказывается от еды, пришел в хижину с большой палкой и стоял над мальчиком, пока тот, весь дрожа, глотал свой ямс. А немного спустя Икемефуна укрылся за хижиной — у него начался приступ жестокой рвоты. Там его нашла мать Нвойе, обняла мальчика и стала молча гладить его по спине и по груди. Икемефуна проболел целых три базарных недели, а когда выздоровел, то все вокруг решили, что он поборол свое горе и страх.

От природы Икемефуна был очень живым мальчиком, и постепенно все в доме Оконкво, в особенности же дети, его полюбили. Сын Оконкво Нвойе, двумя годами моложе Икемефуны, не отходил от него ни на шаг — ведь Икемефуна был мастером на все руки. Он умел вырезать флейту из бамбука или даже из стебля слоновьей травы. Он знал названия всех птиц и умел ставить хитрые ловушки на мелких зверьков. Знал, из какого дерева лучше всего смастерить лук.

Оконкво и тот привязался к мальчику, в глубине души, конечно. Оконкво никогда не проявлял своих чувств, разве что только в гневе. Проявление чувств он считал признаком слабости. Силу — вот что надо показывать всем! Поэтому Оконкво обращался с Икемефуной так же сурово, как и с остальными. Но он любил его, в этом не могло быть сомнения. Иногда, отправляясь на общие деревенские собрания или на празднества в честь предков, он позволял Икемефуне как родному сыну сопровождать его и нести за ним скамеечку и мешок из козьей шкуры. Да и сам мальчик называл Оконкво отцом.

Икемефуна появился в Умуофии в конце «затишья», которое длится от сбора урожая до начала посадочных работ. От своей болезни он оправился всего лишь за несколько дней до Недели мира. И случилось это как раз в тот год, когда Оконкво нарушил мир и его, как того требовал обычай, сурово наказал Эзеани, жрец богини земли.

Оконкво был справедливо разгневан своей младшей женой, которая ушла к подруге плести косички и не "вернулась вовремя, чтобы приготовить ему поесть. Оконкво не знал, что ее нет дома. Он ждал, что жена принесет ему еду, но, не дождавшись, пошел к ней в хижину, посмотреть, чем она занята. В хижине никого не оказалось, и очаг был холодным.

— Где Ойиуго? — спросил он у своей второй жены, которая вышла зачерпнуть воды из огромного чана, стоявшего посреди двора, в тени низкорослого дерева.

— Косички плетет у соседки.

Оконкво закусил губу от нахлынувшего гнева.

— А где ее дети? Она взяла их с собой? — спросил он необычно спокойным и сдержанным тоном.

— Они здесь, — ответила его первая жена, мать Нвойе. Оконкво, наклонившись, заглянул в ее хижину. Дети Ойиуго сидели за едой вместе с детьми его первой жены.

— Она просила тебя их покормить?

— Просила, — солгала мать Нвойе, стараясь приуменьшить легкомысленность поступка Ойиуго.

Оконкво был уверен, что она говорит неправду. Он вернулся в свою хижину и стал ждать прихода молодой жены. Когда она явилась, он набросился на нее с кулаками. В гневе он забыл, что была Неделя мира. Две его первые жены в страшном смятении выбежали из своих хижин, умоляя Оконкво подумать о священной неделе. Но уж если Оконкво что-нибудь делал, то он не останавливался на полпути, даже из страха перед богиней.

Соседи Оконкво, услышав плач его жены, стали спрашивать из-за забора, что у них там происходит. Некоторые даже пришли, чтобы самим посмотреть. Бить кого-нибудь во время священной недели было неслыханным прегрешением.

Еще до наступления сумерек Эзеани, жрец богини земли Ани, вошел в хижину Оконкво. Оконкво принес орех кола и положил его перед жрецом.

— Убери орех. Я не стану есть в доме человека, который не чтит наших богов и предков.

Оконкво пытался объяснить, в чем провинилась его жена, но Эзеани, казалось, не слушал его. Он стукнул об пол коротким жезлом, чтобы придать особую значительность своим, словам.

— Теперь слушай, — сказал он, когда Оконкво кончил свои объяснения. — Ты родился в Умуофии. Ты не хуже меня знаешь, что предки завещали нам каждый раз перед началом посадочных работ соблюдать священную неделю, во время которой нельзя даже слова грубого сказать своему соседу. Мы живем в мире друг с другом, это и есть дань нашего почтения великой богине земли, без благословения которой не взойдет ни одно семя. Ты совершил тяжелый грех. — Он с силой стукнул об пол своим жезлом. — Твоя жена провинилась. Но если бы ты даже застал ее с мужчиной в своей хижине, и то было бы большим грехом ее ударить. — Он опять стукнул жезлом. — Совершенный тобою грех может погубить всю Умуофию. Во власти богини, которую ты оскорбил, не послать нам урожая, и тогда мы все погибнем. — Теперь голос жреца зазвучал уже не гневно, а повелительно. — Завтра ты принесешь в обитель богини Ани одну козу, одну курицу, кусок материи и сотню каури.