— Да будет вам, сержант. Сами знаете этих баб: иногда просто удавить хочется, — раздраженно говорю я. — Ладно, что там стряслось?

Соболь не отвечает. Он с преувеличенным вниманием рассматривает мою рубашку и галстук, смакуя момент триумфа.

— Шикарно выглядишь, Бекс. Прибарахлился новыми вещичками? — с хищной улыбкой спрашивает Соболь.

— Что? Вы об этом старье? Моим шмоткам сто лет в обед. — Я равнодушно пожимаю плечами.

— Правда? Может, посмотрим на пиджачок? — предлагает он, в буквальном смысле облизываясь.

Как ни горько мне его разочаровывать, я признаюсь:

— Сегодня как раз без пиджака.

— Уверен? — Хихикающий Соболь проверяет спинку моего стула, потом заглядывает под стол. Его физиономия моментально вытягивается, выражение победы сменяется изумлением. — Встать! — рявкает он.

— Что? — тяну время я.

— Я сказал, встать! — Соболь едва не вытряхивает меня из-за столика.

Скрепя сердце, я отодвигаю стул и поднимаюсь на ноги. Всеобщему обозрению предстают мятые полы моей рубашки, полосатые семейные трусы и пара соблазнительных костлявых коленок. Что же касается итальянского костюма, сами понимаете — его нет как нет.

Соболь шарит руками под ковром, и только потом его осеняет прозрение:

— Мать твою! — выдыхает он и бросается к сортиру вслед за Мэл. К несчастью, его ожидает лишь распахнутая настежь дверь черного хода.

Я опрокидываю несколько столов, расталкиваю дюжину посетителей, толпящихся у входа, и, наконец, вдалеке вижу Мэл, которая со всех ног мчится по улице, а мой пиджак и брюки, торчащие из сумочки, развеваются на ветру.

— Беги! — во все горло ору я и тоже даю деру. Соболь вылетает за угол и несется вслед за нами, как противолодочная крылатая ракета после экстренного запуска.

Видите, иногда выдаются и такие деньки. По крайней мере у меня такое часто бывает.

Два года спустя хмурый служитель Ее Величества поворачивает в замке ключ из большой связки и в последний раз открывает передо мной дверь.

— Давай, Бекинсейл, сматывай удочки, — говорит мистер Бенджамин, кивая в сторону желанной свободы — ладно, как минимум в сторону парковки на желанной свободе.

Я хлопаю себя по карманам и развожу руками:

— Извини, добрый человек, при мне нет мелочи.

Козырек фуражки мистера Бенджамина недобро смотрит мне в лицо, хотя глаз его по-прежнему не видно.

— Не сомневаюсь, очень скоро ты как-нибудь это исправишь, — ухмыляется он.

— Восхитительно, — бурчу я. — Что стало с кредитом доверия? Как тут начать жизнь с чистого листа!

— Что стало с моим термосом? — гаркает мистер Бенджамин, выталкивает меня наружу и захлопывает дверь за моей спиной.

Я как раз подумываю о том, чтобы постучаться обратно и более подробно объяснить свою жизненную позицию, но в этот момент слышу гудок автомобильного клаксона. Я поворачиваю голову и вижу Электрика, который скалит зубы и одновременно мигает фарами своего фургона. Плечи мои поникают.

— Привет, Бекс, как дела? — расплывается он в улыбке, когда я, наконец, подхожу к машине.

— День начался неплохо, но потом кое-кто мне посигналил, и вот, нате.

— А мы решили тебя подбросить, — сообщает Электрик, большим пальцем указывая на Олли, который занимает пассажирское сиденье.

— Да я, в общем, и не ожидал, что кто-то придет меня навестить, — говорю я, причем совершенно не шучу.

За последние два года в городском Музее бутылок и то, наверное, было больше посетителей, чем у меня, учитывая, что в музее немногочисленная толпа собралась лишь по той причине, что на пасхальные праздники там нечаянно заперли кошку. Позабыт, позаброшен — это как раз про меня.

Разумеется, все они были в суде, когда нам с Олли припаяли первый серьезный срок. Мои мать, отец, брат с женой, сестра с мужем, естественно, Мэл, ее дружная семейка плюс все якобы «потерпевшие», Соболь — короче, жук и жаба. О да, по такому случаю их привезли на автобусах с разных концов города. Улицы практически опустели — все местные ханжи сидели в зале суда номер три, с нетерпением ожидая, когда самый отъявленный негодяй в Татли зальется слезами раскаяния после того, как во имя Ее Величества Елизаветы II над ним свершится жёлчное правосудие. Честно говоря, я не собирался доставлять им такого удовольствия, поэтому, когда судья дал мне четыре года и стукнул по столу молотком, я продемонстрировал ликующей публике поднятые вверх большие пальцы и отправился в камеру, словно в открытый космос. С Олли вышло немножко иначе. Когда нас уводили, он вдруг спросил у судьи, который час.

— Вы куда-то спешите или у вас назначена встреча? — хмурится судья.

— Нет, просто при мне нет часов, — отвечает Олли. Вот и весь их разговор.

— Часы вам еще долго не понадобятся, — злорадно хихикает тюремный надзиратель, ведя нас по коридору.

— Вам-то какое дело? Только что обнаружили дырку в кармане? — спрашиваю я.

— Нет, просто я обожаю свою работу, — ухмыляется надзиратель. — Получаю массу удовлетворения, когда запираю под замок подонков вроде вас.

— Не очень-то вы любезны, — замечает Олли.

— Да, что мы вам сделали? — прибавляю я.

— Заткнись, кусок дерьма, и не раскрывай хлебало, пока тебя не спрашивают. Ты на моей территории! — Надзиратель больно пихает меня в спину.

Я бросаю взгляд на Олли, мой друг мгновенно его прочитывает.

— Эй, кажется, вы только что назвали меня ниггером? — говорит он.

— Чего? — рычит надзиратель.

— Я хочу видеть инспектора, — заявляет Олли.

Ложка дегтя — все, на что мы сейчас способны. Подлить ложку дегтя в бочку меда надзирателя, не более. Серьезных проблем мы, конечно, ему не создадим, разве что проведет ночь-другую без сна, размышляя о своих карьерных перспективах.

Вскоре после этого нас с Олли разделяют. Несколько лет наипримернейшего поведения… и, садясь в фургон Электрика, я вновь вижу теплую улыбку друга.

— Привет, старик. Ну что, как заново родился, а?

— Если наденешь бумажный колпак и трижды в день будешь пичкать меня цветной капустой с сыром, сойдешь за тюремного весельчака-повара, — фыркаю я.

Олли не догоняет, о ком я, и требует пояснений.

— Проехали, — разочарованно машу рукой я, вспомнив любовь приятеля к игре «Двадцать вопросов».

— Где тебя высадить? — спрашивает Электрик, выруливая с парковки.

— Возле дома Мэл, — отвечаю я. Лучше уж сразу выслушать этот концерт.

Видите ли, в тот вечер мы с ней легко смылись бы от Соболя, не позови он подмогу. Туча копов в мгновение ока наводнила окружающие кварталы, так что нас накрыли почти сразу — мы не пробыли в бегах и двадцати минут. Ордер на арест Соболь раздобыл уже после того, как нас задержали. В свою очередь, Олли, придя домой, обнаружил, что его квартира превратилась в полицейский участок, и на следующее утро всем троим были предъявлены обвинения по делу об ограблении «Маркса и Спенсера»: мне и Олли пришили кражу со взломом, а Мэл, к ужасу последней, — попытку воспрепятствовать отправлению правосудия. Чарли, однако, встал на ее защиту: дескать, его секретарша не знала, что уносит в сумке краденое имущество — по большому счету это ведь я затолкал туда пиджак и брюки. Адвокат подал прошение в суд, обратился ко всем, кому в свое время оказывал услуги, и, в конце концов, обвинения с Мэл были сняты.

Как ни странно, вместо того чтобы радоваться, моя подружка взбесилась еще больше, чем обычно, и навешала на меня всех собак — на мой взгляд, несколько преждевременно. И все же с тех пор минуло два года, а кто старое помянет, тому глаз вон. Нельзя же дуть губы до бесконечности.

Олли, никогда не отличавшийся способностью читать между строк, поворачивает голову и невинно интересуется, как поживает Мэл.

— Я не видел ее целых два года, — зачем-то прибавляет он.

— Заткнись, а?