— Бекс, — не отстает она. Наконец, ей удается меня растормошить.

— Чего? — слабо отзываюсь я.

Мой мутный взгляд скользит по космическому кораблю. Я замечаю, что отсеки обставлены мебелью из «Икеи» и «Хабитата». Уфф, слава тебе господи. Единственная жуть, которая меня здесь поджидает, — это четыре мешка штукатурки, которые Мэл приперла из строительного универсама еще полтора месяца назад.

— В доме через дорогу разрывается охранная сигнализация, — жалуется моя подружка.

Я прислушиваюсь. Вой сирены космического корабля переместился из сна в реальность и теперь доносится откуда-то из-за штор, продолжая терзать слух.

— Я тут ни при чем, — инстинктивно вырывается у меня еще до того, как я успеваю подумать, собственно, «при чем» или нет.

— Я знаю, но она звенит уже полчаса, — стонет Мэл, потом вдруг замечает, что я вновь провалился в сон. (Ничего удивительного, если учесть, что добрую половину ночи, одурев от страха, я метался по космическому кораблю.) — Ты опять дрыхнешь? — Она принимается меня трясти.

— А что, нельзя?

— Бекс, я не могу уснуть!

— Почему?

— Из-за этой сигнализации, — отвечает Мэл, пораженная моей непонятливостью. — Как можно спать, когда эта фигня разрывается на всю улицу?

— Очень просто. Смотри… — Я показываю пример.

— Адриан, прошу тебя, — ноет Мэл. — Утром у меня очень важная встреча, и я завалю ее, если не высплюсь.

— Выпей полбутылки виски, сразу заснешь, — рекомендую я.

— Видно, ты не часто ходишь на важные встречи по утрам? — догадывается Мэл.

— Да и те, на которые ходил, заканчивались плохо, — вздыхаю я.

Мэл вновь издает горестный стон, я поворачиваюсь на бок и обнимаю ее.

— Ну, чего ты, детка? Хочешь, чтобы я проявил солидарность? Хорошо, только с закрытыми глазами, ладно?

— Сделай же что-нибудь, — канючит она.

— С чем? С сигнализацией? А что с ней сделаешь? — недоумеваю я, хотя в душу закрадывается подозрение, что мне и моей пижаме с символикой «Арсенала» весьма скоро предстоит ощутить холодный ночной воздух.

— Адриан, в занятии воровством мало плюсов, но это как раз тот случай! — продолжает Мэл. — Отруби на хрен эту гребаную сигнализацию! Ты ведь знаешь как.

— Отрубить на хрен гребаную сигнализацию? — передразниваю я. — Ай-яй-яй, раньше ты была такой хорошей девочкой!

— Знаешь, за что я тебя люблю? — жеманно улыбается Мэл, и я сдаюсь.

— Убери тяжелую артиллерию, я уже иду. — Собрав в кулак всю свою волю, я встаю, огибаю кровать и на секунду задерживаюсь: — Так за что?

— За то, что ты не боишься рисковать, Адриан. Правда, в большинстве случаев ты идешь на риск в нехороших делах, но, учитывая обстоятельства, как раз это сейчас и требуется.

— А-а, — отвечаю я, слегка разочарованный, затем парирую: — А знаешь, за что я тебя люблю?

Мэл задумывается.

— За мои сиськи?

Я снимаю трубку с телефонного аппарата.

— Кому ты звонишь?

— Твоей мамочке. Она велела связаться с ней, если вдруг ее дочь начнет разговаривать, как уличная девка.

— Бекс, кому ты звонишь? — повторяет вопрос Мэл.

— Кому обычно звонят в такое время? — ворчу я, набирая номер ближайшего полицейского участка. — Черт побери, между прочим, я иногда снимаю свою черную шапочку!

Где-то после десятого гудка на том конце раздается сонный, скучающий голос:

— Дежурный отдел. Сержант Атуэлл, — неохотно представляется блюститель закона.

— Ключи от машины посеял или как? — интересуюсь я.

— Кгхм, — кряхтит Атуэлл, очевидно, жалея, что поднял трубку. — Я могу узнать ваше имя, сэр?

— Нет, не можешь, — отрезаю я. — На профессиональном языке это называется «анонимный звонок».

— Анонимный? — Сержант погружается в размышления. — Боюсь, мне все равно придется записать вашу фамилию.

Я едва сдерживаю смех.

— Все прямо так и называют?

— Иногда, — уклончиво отвечает Атуэлл. — Перейдем к делу. О чем вы хотели сообщить?

— Помимо того, что дочка миссис Джонсон ругается хлеще портового грузчика? Как тебе нравится этот ночной концерт? — Я поворачиваю трубку к окошку, откуда доносится вой сигнализации.

— Ясно, — говорит Атуэлл, когда я возвращаюсь на связь. — Будьте добры, продиктуйте по буквам фамилию «Джонсон».

— Что? Брось, сейчас не до того. Чья-то противовзломная сигнализация уже целый час голосит на всю округу, — немножко преувеличиваю я.

— Вы не заметили кого-нибудь, кто находился бы поблизости или пытался проникнуть на территорию чужой частной собственности? — спрашивает сержант о том, что волнует меня меньше всего.

— Слушай, какая разница? Мы тут уснуть не можем! — Я уже почти подвываю.

— То есть вы звоните не для того, чтобы сообщить о противоправном проникновении? — уточняет Атуэлл.

— Нет, я звоню, чтобы сообщить о противоправно орущей сигнализации.

— Назовите адрес.

— Монтигл-лэйн, — говорю я, довольный хоть каким-то прогрессом.

— Номер дома? — спрашивает тупица в форме.

— Там грохот стоит на восемьдесят децибел. И без номера не ошибешься, если только не отправишь придурка, глухого на оба уха.

— Видите ли, я не могу выслать наряд, не имея точных данных. А вдруг вызов ложный?

— Погоди-ка, я, значит, сообщаю в полицию об ограблении, а ты мне говоришь, что не можешь выслать наряд? — изумляюсь я.

— Если не ошибаюсь, вы сообщили в полицию о срабатывании охранной сигнализации, — поправляет меня сержант.

— Да бог с ней, с сигнализацией. Может, в эту самую минуту там людей убивают!

— Теперь понимаю, почему у вас проблемы со сном, — сочувственно произносит Атуэлл.

— Как смешно! Приятно встать посреди ночи и поговорить с остроумным собеседником.

Прежде чем я успеваю развить свою мысль, Атуэлл интересуется, чем еще может мне быть полезен.

— Что значит «чем еще»? Можно подумать, ты уже сделал что-то полезное. Сигнализация как трезвонила, так и трезвонит!

На Атуэлла мой гнев не производит никакого впечатления.

— Простите, мы не получали сообщений из этого района.

— А я, по-твоему, чем сейчас занимаюсь — участвую в розыгрыше поездки на Барбадос? Я именно что делаю сообщение. Меня хорошо слышно? — Мне в голову вдруг приходит блестящая мысль. — Кстати, я действительно вижу, как кто-то пытается пробраться в дом.

У Атуэлла, однако, припасен готовый ответ:

— Будьте любезны, назовите свою фамилию, сэр.

— Все, я пас. — Я с отвращением бросаю трубку и перевожу взгляд на Мэл. — Невероятно, да? Стоит поставить машину за двойной желтой, и через пять минут к ней слетится дюжина дуболомов из спецподразделения, а тут на тебе! Впервые в жизни обращаюсь за помощью в полицию, и что? Засыпь ты этот чертов дом ядерными боеголовками, ни один коп даже не почешется.

— Почему ты не назвал себя? — желает знать Мэл.

— Предпочитаю, чтобы моя фамилия по возможности не фигурировала в полицейских отчетах, детка, — объясняю я. — Никогда не знаешь, в каком деле она потом всплывет.

Мэл сердито взбивает подушку, потом закусывает губу. Шум снаружи стал еще громче, хотя, не исключено, это мне только кажется, ведь теперь я окончательно проснулся. Интересно, остальные обитатели улицы напрочь вымерли? Почему никто из соседей не жалуется в полицию и не бегает со стремянками? Неужели только у меня и Мэл все в порядке со слухом? Правда, я тоже ничего не слышал до тех пор, пока она меня не разбудила. Постаралась, блин, чтобы я не пропустил веселье!

— Что будем делать? — жалобно спрашивает Мэл.

Как бы мне ни хотелось ввинтить в уши пару затычек и воссоединиться со злобными пришельцами, спать я уже не могу, поскольку знаю, что не спит Мэл, — в том смысле, что эта эгоистка просто не позволит мне уснуть до тех пор, пока бодрствует сама. Скрежеща зубами, я сую ноги в тапочки.

— Хорошо, — говорю я. — Только чур, уговор: сегодняшний подвиг будет занесен в колонку плюсиков, и я воспользуюсь этой индульгенцией в любое время, когда сочту нужным. То есть в следующий раз, когда ты потащишь меня на какую-нибудь дурацкую свадьбу, я буду делать все, что захочу, и если, к примеру, мне взбредет в голову подраться с викарием, твое дело — держать мою куртку, смотреть и веселиться. Идет?