— Поедемте дальше, — коротко предложил Росс.

Тропинка снова нырнула в лес, но подъем становился все круче, давало о себе знать приближение скалистой громады — вершины горы. Когда перед ними распахнулось открытое пространство, Камилла удивилась: она не ожидала, что они поднялись так высоко. По мере приближения к вершине, свесившей каменную голову над рекой, в ней нарастало ощущение радостного возбуждения.

Росс тронул уздечку Алмаза.

— Держитесь подальше от края, — предостерег он. — Мало ли что может взбрести в голову этому коню.

— Но мне хочется постоять у кромки, — возразила Камилла.

Она соскочила с седла, не ожидая помощи Росса, но позволила ему принять у нее поводья. Пока он уводил лошадей подальше от обрыва, чтобы привязать их к дереву, она взобралась на скалу и села на камень у самого ее края.

Разгулявшийся на свободе ветер трепал ленты серой вуали. Внизу, немного к северу, лежала деревня с неизбежной церковью и белой колокольней, напоминавшей игрушечную башню из детских кубиков. За рекой незнакомый город тянулся вдаль, исчезая в голубом мареве гор Новой Англии. Повернувшись к северу, Камилла заметила слева от себя отдаленные очертания Кастпилза. Прямо над ней странное лицо горы смотрело вниз, на реку.

— Видна ли отсюда Грозовая Обитель? — спросила она Росса, успевшего привязать лошадей и вернуться к своей спутнице.

Он покачал головой.

— Только не с этого места. Многое скрыто деревьями.

— Видимо, лошадь сбросила мою мать где-то поблизости, — тихо проговорила Камилла.

— Да, — подтвердил Росс, но ничего не добавил.

Он взобрался наверх и остановился у самой кромки скалы, у края пропасти, глядя вниз, на реку. Теперь она могла на него смотреть, как в тот день на речном пароходе, еще не заговорив с ним. Даже тогда он казался не таким далеким и недоступным, как теперь.

Вдруг он вытянул руку.

— Видите длинную белую шхуну, плывущую вниз из Олбани? Это «Мери Пауэлл». Она теперь уже немолода, но до сих пор считается королевой речных судов. Прислушайтесь: у нее свой, особый гудок.

Чистый серебристый звук достиг их слуха; Камилла наблюдала за бедой шхуной, неторопливо проплывавшей мимо, как царевна-лебедь.

— Мальчишкой я работал на ее борту, — вспоминал Росс. — Она всегда казалась мне чем-то вроде члена семьи. Когда ее спишут, это будет для меня печальный день.

— Вы ведь любите реку, не так ли? — Камилла изучала его лицо, забыв о шхуне.

— Я ей принадлежу, — ответил он, проводя взглядом «Мери Пауэлл», пока она не скрылась за поворотом. — Видите место вниз по течению, где берега приближаются друг к другу?

Камилла посмотрела туда, куда указывал Росс.

— Да, вижу.

— На этом месте ваш дедушка собирался построить мост.

Опять мост. Как всегда, он стоял между ними словно стальной барьер. Но сегодня Камилле не хотелось пререкаться.

— Почему вы придаете такое значение этому мосту? — спросила она.

Он ответил не сразу и не прямо.

— Когда я был маленьким мальчиком, мой отец взял меня с собой на Ниагарский водопад. Но сильнейшее впечатление произвел на меня не сам водопад, а железнодорожный мост, построенный Джоном Реблингом над ущельем. Я не видел ничего столь загадочного и прекрасного. Когда я стоял там, глядя на него во все глаза, показался локомотив, тянувший за собой железнодорожный состав, груженный автомобилями, и мост не шелохнулся под неимоверной тяжестью, хотя казался сплетенным не из стальных балок, а из тонких нитей, как паутина. В тот день я влюбился в мост, и это чувство живет во мне до сих пор. Думаю, оно относится к разряду тех чувств, которые не может понять ни одна женщина.

Тем не менее, Камилла начала кое-что понимать, увидев, каким светом озарилось его лицо. Ей и не снилось, что Росс способен испытывать подобные чувства.

— Я рос, зная, что когда-нибудь буду строить мосты, — продолжал он. — Сначала маленькие, а потом, в один прекрасный день, — большой, величественный мост. Не похожий ни какой другой, мост моей собственной конструкции. Конечно, Джон Реблинг облегчил задачу мостостроителей, когда изобрел стальные тросы, стягивающие подвесные блоки. Его идеи абсолютно оригинальны, и мы до сих пор пользуемся ими, особенно методом анкеража — жесткой заделки опор моста. Он много сделал для развития мостостроения еще до того, как создал свой шедевр — Бруклинский мост.

— Мой дедушка знал о вашей мечте? — спросила Камилла.

— Конечно. Я потому и увлекся идеей строительства моста через Гудзон, что благодаря Оррину Джадду она могла претвориться в реальность: ведь он собирался доверить мне воплощение этого замысла — когда я буду готов. Тем временем он поручал мне разрабатывать менее сложные проекты. Среди них и большой мост, но не через Гудзон. Имея за плечами такой опыт, я смог бы построить мост где угодно. Я даже соорудил рабочую модель моста вон за теми холмами. Если сделать небольшой крюк на обратном пути, ее можно будет осмотреть. Я использовал при ее сооружении некоторые собственные, совершенно новые идеи. Конечно, мне помогали рабочие. Это настоящий мост, хотя и маленький.

Камилла слушала его с возрастающим удивлением. Почему же он не рассказал обо всем с самого начала? Почему говорил о проекте только как о деловом предприятии?

— Те чертежи, которые вы мне показывали… в них отражены ваши оригинальные идеи?

— Да. Но я не должен был ожидать, что вы их поймете, обнаружив в себе дар провидения, каким обладал ваш дед.

— Расскажите мне еще кое-что, — попросила она. — На каких изменениях в завещании дедушки вы настаивали? Я знаю, чего хотела Гортензия, но что выдвигали в противовес ее требованиям вы?

Он ответил сухим и холодным тоном.

— Я убеждал его оставить все имущество в доверительную собственность — с тем, чтобы его семья не могла распоряжаться деньгами и разрушить то, что он построил.

— А вы остались бы душеприказчиком, способным распоряжаться собственностью?

Глаза Росса гневно заблестели.

— Такая работа мне не по вкусу. В Нью-Йорке хватает людей, среди которых он мог бы выбрать распорядителя. При таком подходе строительство моста было бы гарантировано, равно как и развитие созданной им строительной империи. Когда Оррин Джадд хотел завещать мне кое-какую собственность, я сказал, что откажусь от нее. Я настаивал на своем проекте и, кажется, смог бы его убедить, если бы он не впал в сентиментальность и не стал думать об утраченной внучке.

— Я все поняла, — сухо сказала Камилла, — и больше не буду препятствовать осуществлению вашего замысла. Стройте свой мост. В этом вопросе можете действовать по собственному усмотрению.

Росс спустился со скалы с видом смертельно оскорбленного человека, желающего обрести твердую почву под ногами. В нем клокотал гнев.

— Вы знаете, для чего я еду в Нью-Йорк?

Она смотрела на Росса, не понимая, что его так рассердило.

— Я собираюсь подыскать себе работу, которую был бы в состоянии переварить, — заявил он. — Я сыт по горло Грозовой Обителью и обслуживанием дам. Вернувшись, покончу с делами. А потом уеду.

Камилла немного неуклюже спустилась со скалы.

— Но зачем вам уезжать, если я только что сказала, что вы можете строить свой мост? Хоть дюжину, если хотите.

— Вы думаете, что строительство мостов — это такая вещь, которую вы можете предложить человеку в качестве щедрого дара? «Стройте дюжину мостов, если хотите!» Только потому, что у вас есть деньги, чтобы за них заплатить? Будто мост — это игрушка! Будто вы можете меня купить при помощи моста! Если я был таким дураком, что… — Он осекся и с сердитым видом вернулся к лошадям, предоставив Камилле следовать за ним, если она того пожелает.

Что он собирался сказать? Если он был таким дураком, что поцеловал ее? Камиллу внезапно охватил гнев. Когда Росс сложил руки, чтобы она смогла, встав на них, забраться на лошадь, Камилла холодно приняла его услугу; но и Россу прикосновение к ней не доставило никакой радости.