— Вижу, тебе устроили восторженный прием, — нарушил молчание Бут. — Что ж, крепись, я предупреждал.

Арка являлась, по существу, дверным проемом, за которым виднелась лестничная клетка, обшитая панелями тикового дерева с замысловато-резным узором. Из высокого окна, расположенного за восьмиугольной лестницей, и еще откуда-то сверху на ступеньки падал свет. Когда Камилла вслед за Бутом миновала арку, с лестницы сбежала служанка в униформе и присела в реверансе.

— Это мисс Камилла, Грейс, — обратился к ней Бут. — Проводи, пожалуйста, нашу гостью наверх, в ее комнату.

Грейс сделала еще один реверанс.

— Если вам угодно, мэм, — сказала она, указывая рукой на лестницу.

Бут дал девушке чемодан Камиллы.

— Увидимся за ужином, кузина.

Неожиданно для себя она почувствовала облегчение, расставшись с новоявленным родственником, и приготовилась начать путешествие в неизведанный мир материнского дома. Правда, отсутствие какого бы то ни было приветствия со стороны тетушек полностью охладило ее пыл. По крайней мере, Бут был настроен дружелюбно, но это почему-то не утешало Камиллу, и, когда кузен скрылся за одной из выходивших в прихожую дверей, ей ничего не оставалось, как последовать за Грейс.

Лестница была холодной и продувалась сквозняками, что было некстати, поскольку Камилла и без того продрогла. На втором этаже Грейс остановилась, и Камилла, нагнав ее, увидела, что свет, падавший на ступеньки сверху, излучала керосиновая лампа в ярко-красном резном корпусе, подвешенная к потолку лестничного колодца. Восьмиугольный шахтный ствол лестницы составлял сердцевину дома; два коридора ответвлялись от него в разные стороны на втором и на третьем этажах. Грейс повела гостью в то крыло второго этажа, которое тянулось к реке.

— Мистер Джадд распорядился поселить вас в старой комнате мисс Алтеи, — едва слышно прошептала служанка. Затем, рассматривая Камиллу скорее как равную себе заговорщицу, чем как госпожу, добавила; — Мисс Гортензии это не совсем понравилось, но она не смеет возражать открыто, когда старику… то есть когда мистеру Джадду что-нибудь втемяшится в голову. Это очень милая комната, мэм. Ее не открывали уже много лет, так что нам пришлось попотеть, чтобы успеть убраться в ней к вашему приезду.

Дойдя почти до самого конца коридора, Грейс повернула эмалевую дверную ручку и открыла дверь в комнату, где призывно и весело полыхал в камине огонь, предлагая противоядие от холодного дождливого сумрака. Служанка поставила на пол чемодан, подбежала к громоздкой позолоченной кровати, чтобы разгладить складку на одеяле, смахнула воображаемую пыль с двустворчатого туалетного столика из красного дерева. Затем кивнула головой в сторону кувшина с водой и таза, стоявших на столике с мраморным верхом.

— Вода еще горячая, мэм. Я принесла ее как раз перед вашим приездом. Подумала, что вам захочется как следует умыться с дороги. Ужин в семь тридцать. Поторопитесь, мэм. Мисс Гортензия не любит, когда ее заставляют ждать. Она начинает от этого нервничать.

Девушка наблюдала за Камиллой, ожидая, Что та как-то отзовется на ее тонкие намеки. Однако гостья не обратила на них внимания, Желая, чтобы служанка поскорее ушла. Камилла находилась в комнате своей матери, и ей захотеть освоиться в ней, узнать ее всю целиком, до мельчайших деталей. Этого нельзя было сделать под взглядом постороннего человека.

— Когда я увижу своего дедушку? — спросила она.

Грейс покачала головой.

— Мне об этом ничего не говорили, мэм. Хотя я знаю, что мистер Джадд спрашивал о вас. Мне сказала об этом сиделка.

Сделав очередной неуклюжий реверанс, служанка вышла.

Оставшись одна, Камилла смогла пристально, не спеша осмотреть очень приятную комнату, которая некогда принадлежала Алтее Джадд. Каминная доска из розового мрамора над бойко потрескивающим огнем украшена лепным узором в виде листьев розы; на ней тикали позолоченные и покрытые эмалью французские часы. Мягкий ворсистый ковер почти такого же золотистого оттенка, как и покрывало на кровати, светло-серые обои с золотистым цветочным узором. Маленький, серый с позолотой, письменный столик с соответствующим стулом; вероятно, сидя за ним, ее мать, любившая вечеринки, писала многочисленные приглашения. Уютный шезлонг с розовой обивкой приглашал к мечтательным раздумьям. Тяжелые парчовые портьеры, выцветшие и немного потрепанные, занавешивали высокие окна и застекленные французские двери. Потолок был необычайно высоким, в центре красовалась лепная розетка, к которой была подвешена хрустальная французская люстра.

Камилла подошла к одной из дверей, открыла ее и оказалась на маленьком балконе, выходившем к реке. Усилившийся ветер обрушил на нее россыпь дождевых капель, но Камилла постояла там некоторое время, пытаясь разглядеть реку с той довольно высокой точки обзора, какую предлагала Грозовая Обитель. Однако дождь и сумерки сильно затрудняли задачу; она закрыла дверь и поторопилась вернуться к теплу камина. Возможно, завтра день будет ясным и ей удастся насладиться великолепным видом на Гудзон со своего балкона.

Вода в кувшине, как и обещала Грейс, была горячей; накинутое на его крышку полотенце сохранило тепло. Камилла с наслаждением принялась мыться. Светло-зеленый кусок мыла в футляре, имевшем форму лепестка розы, источал тонкий и нежный запах. Не странно ли обнаружить подобную роскошь в столь отдаленном месте? Хотя, имея деньги, все можно заказать из Нью-Йорка, или Парижа, или Лондона, если на то пошло. И при этом Джадды экономили на экипаже, не держали собственных лошадей…

Надев чистую английскую блузку с длинным рукавом и свежую, хотя и чуть помятую, синюю юбку, Камилла расположилась в шезлонге и стала ждать, когда дедушка позовет ее к себе.

Она расслабилась, наслаждаясь пульсирующим жаром камина, и начала припоминать то немногое, что знала о тете Гортензии, старшей из трех сестер. По рассказам матери Камилла составила себе представление о женщине с неукротимым нравом и непомерным тщеславием. Между старей и младшей сестрами не было взаимной любви. Однажды, когда Камилле было не более семи ее мать вскользь заметила, что Гортензия всю жизнь страдала от неразделенной любви к самой себе. Эти слова сохранились в памяти Камиллы, хотя они и имели для нее очень мало смысла тогда и оставались непонятными теперь.

Легкий стук в дверь вернул ее к действительности; Камилла подбежала к двери и открыла ее. Она с первого взгляда поняла, что хрупкая седая женщина, стоявшая на пороге, не могла быть Гортензией.

— Вы… тетя Летти, не так ли?

Лицо женщины, бледное, с прекрасной кожей, напоминавшей тончайший фарфор, вдруг напряглось и покрылось сетью мелких морщин, словно посетительница готова была разразиться слезами. Она держала в руках маленький лакированный поднос с чайником и чашками. Слишком растроганная, чтобы говорить, она молча передала поднос Камилле. Та мягко ввела женщину в комнату и закрыла за ней дверь.

Мисс Летиции Джадд было под пятьдесят. Будучи среднего роста, она казалась маленькой из-за хрупкого телосложения и производила впечатление мягкого беззащитного существа. Она носила косы, сплетая их в диадему, венчавшую ее головку, что позволяло ей сохранять достойный вид, даже когда она готова была разрыдаться Платье с длинным рукавом, сшитое из легкой серой материи, развевалось при ходьбе; длинную, худую шею украшала коралловая брошь.

Вместе с ней в комнату проскользнула небольшая серая полосатая кошка и стала бесшумно рыскать по ковру, с интересом осваивая незнакомую территорию.

— Это моя подруга Миньонетта, — представила ее Летти и робко улыбнулась Камилле. — Я принесла тебе немного горячего чая с мятой. Он подкрепит твои силы; это как раз то, что нужно после долгого путешествия.

Она поставила поднос на столик, стоявший у огня, и только в этот момент Камилла заметила, что правая рука тети неестественно скрючена. Длинный рукав, сужавшийся у запястья, до некоторой степени скрывал увечье: оно сказывалось только в том, что Летти не могла выпрямить руку.