Наконец Бут ее увидел.

— Какая приятная неожиданность! Поднимайся, кузина Камилла, я покажу тебе свою мастерскую.

Держась за шаткие перила, она поднялась наверх. Бут протянул ей руку и помог взобраться на последние ступени. Камилле пришлось зажмуриться от яркого света, заливавшего большую комнату.

На Буте была длинная серая льняная блуза, заляпанная краской, в руке он держал палитру. На мольберте посреди комнаты стояла почти законченная картина.

— Ты как раз вовремя, кузина. Сейчас будем пить кофе. — Бут отложил палитру, принес стул для Камиллы и смахнул с него пыль. — У меня тут не очень-то прибрано, но я не люблю, когда слуги трогают вещи, нужные мне для работы.

Когда Камилла села на стул, Бут сходил в смежную с мастерской комнатку, где на маленькой печке забулькал кофе, аромат которого смешался с обычными для студии запахами — и это сочетание не показалось Камилле неприятным. Пока Бут готовил кофе, она рассматривала полотно на мольберте.

Камиллу снова поразила жестокая целеустремленность кисти Бута. На картине был изображен берег Гудзона, над которым возвышался замок, напоминавший Грозовую Обитель, но значительно больше. Черные грозовые тучи заволокли небо. Художник запечатлел момент, когда всю сцену озарила вспышка молнии. У подножия крутой скалы злобно бушевали волны, отражавшие зеленовато-желтые отблески молнии. Застигнутое бурей суденышко потерпело крушение; оно запрокинулось, сбрасывая в воду находившихся на борту пассажиров. Кисть Бута смаковала ужасы злосчастной сцены, от которых у Камиллы мурашки побежали по коже.

— Твои картины всегда так жестоки? — спросила она.

Бут поставил кофейник на стол и подошел к Камилле, заинтересованный ее реакцией.

— Ты уловила, что я пытался передать? Момент опасности! Балансирование на лезвии ножа, при котором становится зыбкой грань между жизнью и смертью.

Камилла понимала, что он имел в виду; в привлекательности подобной темы для художника не было ничего удивительного. Странным казалось другое — назойливость, с которой Бут варьировал мотивы жестокости. Картина, висевшая в комнате его матери, тоже запечатлела «момент опасности».

Бут прочел вопрос в глазах кузины.

— Возможно ли чувство более острое, нежели то, которое испытывает человек, оказавшийся перед лицом загадки бытия?

Он был охвачен каким-то демоническим вдохновением, внушавшим Камилле беспокойство. Она с самого начала уловила в поведении Бута какую-то странность, суть которой пыталась безуспешно определить после каждой встречи с кузеном. Испытывая неловкость и смущение, она встала со стула и прошлась по комнате, рассматривая картины, небрежно прислоненные к стенам.

— Тетя Гортензия говорила о том, что собирается устроить выставку твоих работ в Нью-Йорке. Почему бы не сделать этого теперь? — предложила Камилла.

Бут принес ей чашку кофе.

— В общем-то, можно… если бы я стремился к известности. Дедушка Оррин никогда не одобрял моих занятий живописью. Правда, это очень мало меня волновало. Я пишу для собственного удовольствия.

Слово «удовольствие» плохо вязалось с такой мрачной и угрюмой живописью. Камилла потягивала кофе и продолжала ходить по комнате, останавливаясь то перед сценой смертельного петушиного боя, где ярким пятном выделялись заляпанные кровью перья, то перед недописанным портретом женщины, пытавшейся обуздать вставшую на дыбы лошадь. Лицо женщины осталось непроработанным, но дикие глаза лошади, ее раздутые ноздри и оскаленные зубы были тщательно выписаны.

Заметив, что Камиллу интересовала именно эта картина, Бут подошел к полотну и повернул его лицевой стороной к стене.

— Не люблю показывать незаконченные вещи, — объяснил он.

Камиллу удивила категоричность тона Бута и неожиданная резкость в манере поведения. Что мучило этого человека? Что заставляло его действовать подобным образом? В странности Бута было что-то демоническое — и завораживающее.

Камилла вернулась к своему стулу и повернула его так, чтобы не видеть картину с потерпевшим крушение судном и маленькими фигурками людей, падавших в реку и беспомощно барахтавшихся в воде.

— Ваша наездница — смелая женщина, — заметила она. Бут ничего не ответил, и Камилла продолжала: — Я всегда любила верховую езду. Как ты думаешь, могу ли я купить лошадь и ездить по окрестностям Грозовой Обители?

Бут сел на высокую стремянку и свесил ноги.

— Почему бы и нет? Теперь с нами нет дедушки Оррина, который запретил бы это сделать.

— Почему он не держал лошадей, если здесь есть конюшня?

Бут отпил глоток горячего черного кофе.

— Мы в них не очень-то нуждались, поскольку никуда не ездили. А дедушка выбирался в свет редко и всегда нанимал экипаж.

Камилла чувствовала, что Бут чего-то недоговаривает, но не сумела заставить себя потребовать ясного ответа.

— Если ты всерьез решила приобрести лошадь, — продолжал Бут, — то я могу поискать подходящую, приученную ходить под седлом. Думаю, что мне удастся это сделать.

— Я буду тебе благодарна. — Камилла допила кофе, так и не решившись затронуть тему переселения Бута.

Неожиданно он сам пришел ей на помощь:

— Полагаю, тебе захочется очистить стойла внизу, чтобы подготовить место для лошади? За перегородкой есть еще и комната для конюха.

Камилле ничего не оставалось, как воспользоваться случаем.

— Ты знаешь, что мистер Грейнджер согласился у нас остаться на какое-то время? Мистер Помптон считает, что мы не можем без него обойтись. Он издавна был правой рукой дедушки, и пока никто не может его заменить.

Взглянув на Бута, Камилла заметила, что он насторожился.

— Я так и знал, что нам будет нелегко от него отделаться. Полагаю, ты пришла сюда, чтобы попросить меня освободить эти комнаты и позволить Грейнджеру вступить во владение… своим наследством. Я угадал?

Камилла почувствовала, что краснеет.

— Может быть, приспособим под мастерскую старую детскую? Освещение там еще лучше, чем здесь, и тебе будет удобно заниматься живописью в стенах дома.

— Наверное, этот план предложила тетя Летти? Ты боялась прийти сюда и выселить меня из сарая, не так ли, кузина?

— Это правда, — призналась Камилла.

— Ну что ж, ты это сделала. А что, если я скажу, что не желаю переезжать? И что мне не нравится детская?

Камилла отвела взгляд, не в силах смотреть в его закипающие гневом глаза.

— Я понимаю, что тебе не хочется расставаться с местом, к которому ты привык.

— Твое сочувствие трогает меня, кузина, — сказал Бут. Он соскочил со стремянки и стал складывать законченные полотна. — Хорошо, я перееду. Но, пожалуйста, пойми: я делаю это не для того, чтобы доставить удовольствие Грейнджеру.

Камилла поставила чашку и встала рядом ним.

— К чему такая спешка? Мистер Грейнджер может подождать. Мне очень жаль, что все получилось.

Взгляд Бута неожиданно смягчился, на его лице заиграла улыбка.

— Я верю, что тебе и впрямь жаль, дорогая. Не беспокойся, я не доставлю тебе лишних хлопот. Но запомни, что делаю это ради тебя, а не ради Грейнджера.

— Спасибо, — сказала Камилла и повернулась к лестнице, инстинктивно торопясь улизнуть, пока преисполненный сознания собственного благородства Бут не потребовал за него платы.

Но он не оставил Камиллу в покое, а помог ей спуститься с крутой лестницы и проводил до дома. По дороге он сжал ей руку, как бы желая поддержать. Камилла с необычайной остротой ощущала его присутствие, близость заряженного энергией гибкого тела, каждое движение которого свидетельствовало о томящейся в узде темной, демонической жизненной силе. Что произойдет, если Бут ослабит узду и обуревающие его страсти вырвутся наружу? При мысли об этом Камиллу охватило возбуждение, непонятное ей самой.

Как бы догадавшись о ее состоянии, Бут еще сильнее стиснул руку Камиллы.

— Скажи мне, кузина, — вопрошал он, — как могло случиться, что такая привлекательная девушка, как ты, не вышла замуж в Нью-Йорке?