Я не удержался от этого соблазна и подошел к девственно нетронутому бархану. Мои ладони зачерпнули чистый песок и сложились в одно целое. Я выдохнул воздух, как перед прыжком в глубину, и быстро обтёр сыпучим песком лоб, щёки и подбородок. Первый опыт показался мне очень даже удачным. Хоть на моём лице и остались крупинки пустыни, но кожа после песочной обработки стала сухой и почти чистой. Затем я зачерпнул песка ещё раз… Потом ещё…

Затем мне оставалось обтереть песком свои ладони. После чего ими можно было смахнуть с лица последние частички афганской пустыни. На этом моё умывание закончилось. Кожа стала сухой и совершенно чистой. На ней не осталось ни малейшего намёка на сальность… Только вот веки… Они по-прежнему сохранили остатки сонного состояния. Но это было уже мелочью военной жизни. Через час или два должно пройти.

С брони за мной наблюдал Вовка Агапеев. Явно не выспавшийся и потому с чрезвычайно сонным личиком.

— Ну, и как? — спросил он. — Песочком…

— Нормально! — бодро ответил я. — Сойдёт для сельской местности.

Сейчас почти все солдаты группы сидели на броне «согласно купленных билетов». Кто-то дожёвывал особо вкусную хлебную корочку. Кто-то подставил заспанное лицо под еле тёплые лучики восходящего солнца. Кто-то устраивался поудобнее. В общем все ждали… Ведь наша группа уже была готова к выдвижению. Но ядро отряда вместе с двумя группами запаздывало. Команды «Вперёд!» пока что не поступало. Я тоже взобрался на БМПешку и уселся на своё место. Вооружившись самым мощным биноклем, я стал осматривать пустыню… Чтобы не видеть водное святотатство…

Наконец-то моржовое фырканье вкупе с весёлым плесканьем енота-полоскуна закончилось. Товарищ парторг стал обтираться полотенчиком. И чувствовал он себя самым счастливым человеком на свете. А я наоборот… И мои мысли уже сами по себе переносились в завтрашнее утро. А потом в послезавтрашнее. А затем ещё дальше… И возникали у меня чересчур уж сильные сомнения… Что командир группы скажет хоть слово против майорского обыкновения умываться водой по утрам.

И вдруг послышался новый плеск воды! Мои задремавшие было глазки открылись почти мгновенно. И я увидел то, как теперь под водной струйкой держит ладони солдат Сальников.

— Сало! — взвился я как ужаленный в одно место. — Ты чего?! Охренел?

Затем я моментально перешёл на самую ненормативную часть наиболее великого и чрезвычайно могучего языка всей нашей планеты Земля. Причём моё красноречие совершенно не стеснялось указывать на первопричину внезапно вспыхнувшего гнева…

— Ты чего орёшь? — обиделся Сальников. — Воды что ли жалко?

— Жалко — это у пчёлки! — я на мгновение вставил в свою речь более-менее приличную фразу, после чего опять перешёл на откровенную ругань.

Моё сквернословие прекратилось очень быстро. Когда сбоку объявился товарищ майор.

— Зарипов! — возмутился он самым праведным гневом. — Ты чего это здесь материшься? А-а? Я тебя спрашиваю!

Я конечно же спохватился… Как будто ругался только из-за Вовки Сальникова… И как будто мой откровенный мат-перемат имел прямое отношение только к солдатскому разгильдяйству… Как будто я совершенно не хотел затронуть недавнее умывание товарища майора…

А парторг продолжал наседать:

— Я тебя спрашиваю! Чего молчишь? Кто тебе позволил ругаться матом?

— Никто! — хмуро буркнул я, но затем вновь вскинулся. — А чего это он воду впустую переводит?! Вот я и ругаюсь! Мы же сюда не на прогулку приехали! Сегодня — только второй день!

Однако мои доводы не подействовали на майора Болотского.

— Солдат умывается! — заявил парторг самым беззастенчивым тоном. — Ну, и пусть умывается! Советский солдат должен быть всегда чистым и опрятным!

Кажись, это была фраза из какого-то общевоинского Устава. А потому данное изречение являлось непреложным военным законом.

— Ну, ладно… — смирился я. — пусть умывается.

На этом моя дискуссия с товарищем парторгом закончилась и он ушел обратно… Однако мой диалог с солдатом Сальниковым продолжился…

— Ладно, Вовчик! — произнёс я очень уж умиротворённым тоном. — Умывайся! Вода же твоя…

Он меня понял моментально… Ведь мой крайний намёк означал то, что Сальник может умываться сколько ему вздумается. Но только вся израсходованная им вода будет считаться не из общего запаса… А его личного…

— Алик! — взвился Володя. — Ты что?!

— А ничего! Отрезал я. — Ты сейчас умываешься своей водой! Какие проблемы?! Умывайся дальше! Но на раздаче получишь на одну флягу меньше.

Вовка подумал немного и попробовал возразить мне с другой стороны:

— Так что теперь, совсем не умываться?

— Я же тебе говорю… — произнёс я. — Делай с водой что хочешь. Со своей водой. Можно и песком умыться.

— Что я!? — опять обиделся Сальник. — Чурка, что ли?

Я подошел к краю брони и спрыгнул на землю.

— Чурка или не чурка — это твоё дело. Только вода в Це Вешке — это общая вода! Понял? Её можно только пить…

Закончив говорить, я развернулся в другую сторону и зашагал прочь. Когда малая нужда была успешно справлена, я возвратился обратно. К тайной моей радости Вовка Сальников передумал обмываться дальше…

Меня данное обстоятельство только порадовало. В общем смысле и в конкретном нашем случае я был прав на все сто пятьдесят процентов. Ведь питьевую воду в знойной пустыне следовало экономить буквально на каждом шагу. Такого мнения придерживался не только я, но и остальная часть нашей группы. Кроме, разумеется, Сальникова. Однако все бойцы предпочли промолчать, чтобы не ввязываться в словесную перепалку, да ещё и на виду у командного состава. А я вот не мог удержаться от резких слов в адрес чистюли Вовочки. Мне вообще-то следовало это сделать по отношению к любому нашему солдату. Ведь я был замком, на котором и висела вся ответственность за благополучное водоснабжение всего нашего личного состава.

Наконец-то в полукилометре от нас раздался долгожданный шум. Это запустили двигатели БМПешки первой группы. Значит, через несколько минут наша ротная колонна тронется в дальнейший путь.

Всё дальнейшее произошло ровно таким образом, как и учили механиков-водителей в их мазутейской учебке. Как и положено, движение начала первая разведгруппа, затем в её хвост пристроилась БРМка командира роты, вслед за которой потянулся МАЗ-топливозаправщик. Далее в путь тронулся вооруженный Урал. Потом нашу колонну продолжила вторая группа. Ну, и последними оказались мы.

Теперь наша, скажем так, военная дорога пролегала непосредственно по сыпучим пескам пустыни Регистан. Высокие барханы и заросли саксаула простирались настолько, насколько хватало зорких разведчицких глаз. Афганская пустыня казалась однообразным бескрайним пространством, протянувшимся аж до самой линии горизонта. И нам только оставалось удивляться способностям командиров находить нужное направление в столь монотонно безликой местности. Ведь никаких ориентиров не наблюдалось абсолютно.

Однако командир роты перемещался на боевой разведывательной машине, оснащённой умным устройством по отслеживанию себя самой в окружающем пространстве. А его заместитель по технической части ориентировался по прошлогодней колее. Для этого пожилой майор и сидел на бронелисте самой первой БМПешки, являвшейся ныне первопроходчицей из всех остальных машин. Однако за минувший год старая колея успела потерять свой первоначальный вид. Сыпучие пески, перемещаемые по пустыне ненавязчивым афганским ветром, занесли гусеничный след.

И в этих случаях, когда с брони было невозможно определить дальнейшее направление движения, зампотех роты спрыгивал с первой БМПешки, чтобы обежать полукругом близлежащий участок местности. Он сначала пробегал вперёд и вправо, а затем на удалении в тридцать-сорок метров поворачивал влево… Теперь майор бежал по дуге, старательно лавируя меж высоких барханов и разросшихся кустов. В большинстве случаев его попытки вознаграждались долгожданным успехом. Старая колея всё-таки обнаруживалась, и тогда наша колонна возобновляла движение… И так до следующего занесённого песком участка… И тогда майор-зампотех вновь спрыгивал с брони и бежал вперёд да вправо…